Смотровой кабинет. Он постучал.
– Заходите, заходите!
Хороший врачебный кабинет: стеклянные шкафчики, кушеточка. И зеркало на стене, метр на полтора, салон красоты.
– Виктор Платонович, я ваш врач, Сергей Леонидович, все вопросы по медицинской части, да и по остальным – ко мне. Сейчас я вас осмотрю, анализы проведем и решим, чего вашей душе не хватает, договорились? – Из халата в голодный год кисель можно варить: столько крахмала. – Как спалось?
– Отменно спалось.
– Прекрасно. – Доктор раскрыл санаторную карту. – На что будем жаловаться?
Строгая «профессорская» седина внушала доверие. Расспрашивал он неторопливо, изредка записывая что-то китайской ручкой, потом долго выстукивал, выслушивал, мял.
– Следите за собой, это похвально. Сейчас возьмем кровь. – Он провел Петрова в соседнее помещение – кафель, металлический столик, ультрафиолетовая лампа в углу.
Игла легко нашла вену, шприц наполнился кровушкой. Ох, комар, комарина, ты скажи свое имя…
– Рекомендации получите после обеда, а пока общий стол и моцион. – Врач протянул ватный шарик. – Прижмите.
– А почему у вас мало людей лечится? И женщин среди них нет?
– Женщин? Бывают и женщины, почему же. А мало – потому, что санаторий комфортного класса, на сорок человек максимум. Простор и малолюдье тоже лечат. – Врач посмотрел на часы. – Скоро завтрак, а мне еще одного пациента нужно принять, извините.
По лестнице поднимался Михась – бодро, через ступеньку.
– У лекаря был? И я сейчас. Сон не успел досмотреть, всем снам сон! – Он устремился к врачебному кабинету резкими, быстрыми шагами. Поступь делового человека. Где отпускное расслабление?
Лестница вела и ниже, в подвал. Нулевой этаж. Зал просторный и не пустой – бильярдный стол, еще для настольного тенниса. Парочка ранних пташек, плотных сорокалетних мужичков, сосредоточенно, серьезно катали шары, те носились самыми неожиданными путями, но в лузы не шли.
Другая пара спускалась сверху, погодки первой. Настольные теннисисты. Шарик замелькал над столом, получалось недурно, особенно у того, кто слева, но азарта, настоящего игрового азарта не было.
Петров сел на стул у стены. Не самое увлекательное зрелище – санаторный спорт. Изредка поглядывая на Петрова, те продолжали трудиться. Конечно, выполняют предписание врача. Стук костяных шаров, треск целлулоидного шарика, одышливое дыхание, шарканье подошв о пол – всё без слов.
Наконец из динамика в углу раздалась кормушечная трель, и давешний механический голос позвал на завтрак. Отбросив кии и ракетки, игроки устремились к выходу – бегом, толкаясь, как первоклассники на перемене у буфета.
Белый шарик, отскочив от стола, запрыгал по полу, но никто не озаботился поднять его. Скачки перешли в дробь и стихли одновременно с топотом убегающих.
Голодные.
Петров подошел к бильярду, выбрал из стойки кий. Удачная позиция. В угол на шлоп-штосе.
Раскатав шары по лузам, он нагнулся над шариком пинг-понга, покатал его меж пальцев и аккуратно пристроил на теннисный стол.
Еда стынет.
– Настоящий завтрак аристократа. – Николай ломал спички, пытаясь получить острый конец. – Пить вино с утра – прекрасней быть не может. Особенно если это рекомендует медицина.
– Уж и пить. – Михасю зубочистка не требовалась, обходился ногтем. – Сто граммов, одна дразнилка.
– Погоди, посмотришь, каков обед. Я на кухне справлялся. Сюрприз.
– Как-то здесь пустынно. – Михась сел на скамью. – Людей мало. И зверья нет. При санатории обязательно должно быть зверье – не лошади, так собаки всякие, кошки. В санаториях и больницах всегда так. Закон природы, сам открыл. Порода особая, санаторная – коты ленивые и толстые, мышей не ловят, от крыс драпают. А собаки не лают абсолютно.
– Положим, крысоловы в санатории имеются. – Петров посмотрел вверх. Разметало тучи, развеяло. Надолго ли? Балтика…
– Моя очередь к врачу идти. – Николай бросил спичку в траву. – Как он, дотошный?
– С чего ему, ты же не бюллетень просишь, не группу. – Михась вытянул ноги. – А ты куда?
– На пляж, купаться. Идешь?
– Холодно, да после еды и вредно. Это ты без аппетита ел, а я… – Он похлопал по своему животу. – Я тут посижу. Разморило.
Тучки решительно унесло ветром. Солнце утреннее, загарное, светило над дюнами, и Петров, оставив одежду на скамеечке, подошел к воде.
Эх, проплыву! Не Янцзы, конечно, но и не Берингов пролив. Экономный брасс, ритм моря.
Он оглянулся назад. Отсюда, издали, казалось, что сосны поднимаются прямо из воды. Ах, как романтично.
Где-то здесь течение, если не врут гидрографы, слабенькое, но попутное. Курс – норд-норд-ост! Есть курс норд-норд-ост, вашбродь!
Он возвращался к берегу час – по длинной гипотенузе, миновав ограду санатория, широкую нейтральную полосу, и опять ограду. На топографической карте это место обозначено как «специальное хозяйство», обычный эвфемизм военного объекта. Имеет право честный налогоплательщик плавать в пределах территориальных вод оплачиваемого им государства?
Он вышел на песок, лег навзничь. Долго плавал и устал. Триста граммов «Фетяски», столовая ложка меда, горсть изюма, корица, гвоздика, перемешать и довести до кипения, но ни в коем случае не кипятить. Пить горячим, насколько терпимо. Размечтался.
Мокрый нос ткнулся в отставленную руку. Петров открыл глаза. Черная, здоровенная овчарка насмешливо смотрела на него. Хороший песик, тебя-то Михасю и не хватало. А попался пловцу Петрову.
– Карай, к ноге! Гражданин, вы что здесь делаете?
– Я? – Петров осторожно сел. – Отдыхаю.
Рядом с собакой – бравый воин незнамо какой армии, полевая форма без знаков отличия, по выговору – туляк, веневский, лет двадцати пяти, рост сто восемьдесят, вес – около девяноста, шатен, глаза серые, вооружение – за спиной калашников 5,45, ствол на пядь длиннее стандартного, на поясе – тесак.
– Как вы сюда попали? – Голос не злой, скорее, участливый.
– По путевке. Военкомат выделил.
– На берег этот как попали?
– Приплыл. – Петров встал. Ноги дрожали, со страху или устал, давай разбирайся.
– От вашего пляжа километра два будет. Не многовато ли?
– Я люблю плавать. А что, нельзя?
– Да на здоровье, только сюда не заплывайте. У нас военный объект, режим, а вы нарушаете.
– Не знал.
– И зыбучие пески встречаются. Пойдемте, я вас выведу.
Собака трусила рядом, безразличная к разговору.
Высокая металлическая ограда. Сколько железа пошло на заборы, просто Куршская магнитная аномалия.
Охранник отпер калитку:
– Сюда. И будьте осторожны, у нас собаки разные.
Снаружи на заборе щит: «Стой! Запретная зона! Охраняется собаками!» Людей ни во что не ставят. А о военном объекте ни гугу. Секретность.
Пройдя метров сто вдоль пляжа, Петров обернулся. Охранник смотрел ему вслед, а дальше, в дюнах, сверкнул солнечный блик. Не бинокль. Подзорная труба. Или оптический прицел.
Снимки веером раскинулись по столу. В глазах мельтешило от часового напряжения. Перевести взгляд на море, отсюда оно видно прекрасно.
Врач встал из-за стола, потянулся перед окном. Самому, что ли, позагорать, пока озоновых дыр нет? Заезд выдался спокойным, больные самые обыкновенные – анемия, астения, неврозы, хроническая лучевая болезнь, ХЛБ, хлебушек. Горчит он последнее время, да что делать, дал присягу – всей птичке пропасть.
Солнце пошло за полдень. Если поторопится, на купание полчасика выкроит. Или уж завтра?
Он вернулся к серии фотоснимков. Из подопечных есть смысл разрабатывать двоих, вчера приехали. В отношении первого, правда, пока неясно, следует понаблюдать в динамике, но второй – определенный кандидат к «переезду».
Похлебка случилась горячей, и охранник осадил Карая. Парок над миской дразнил и пса, и человека.
На костном бульоне, да бараньи мозги добавлены. Живешь, псина. Правильно, собака без еды не работник.
Ныл желудок, не от голода, от напряжения. Автомат в оружейную, Карая в питомник. Останется что-то съежившееся, дрожащее под ложечкой. Уколами успокоят, на том и спасибо. Иначе не уснуть.
Он позволил, и собака залакала из миски – торопливо, жадно, выплескивая сероватые комочки на некрашеный дощатый пол.
Объедаловка, гранд-обжор, дома столько не наложат. Показательный откормсовхоз, а не санаторий. Все равно брюхо добра не помнит, потом опять запросит есть. А пока можно и соснуть.
Михась положил поудобнее подушку и попытался задремать. И вкусно, и пива дали бутылку опять. Он ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. К концу срока живот отрастет. С брюхом домой вернется, сходил на богомолье. Нет, сна не будет, нечего и пытаться, пиво не даст.
Он нашарил тапочки, шагнул. Влажный, лопающийся звук заставил включить торшер. Так и есть, раздавил таракана. Мерзость какая!
Отовсюду – из-под кровати, шкафа, со стен сбегались проворные коричневые жучки и резво устремлялись к балконной двери. Пошли, пошли вон.
Он вышел на балкон. Последняя таракашка выбежала в сточный желобок и, проскочив под бетонной оградой, вывалилась наружу.
Михась перегнулся через перила, пытаясь разглядеть их внизу.
Темно.
Заведующий выбрал из сушилки тарелку, провел салфеткой по краю.
– Вам надоело работать? Соскучились по улице?
Судомойка потупила глаза:
– Горчицы не хватило, не успела получить, а порошком вы не велите.
– Вера, я тебя предупреждала! – Повариха-бригадирша приняла тарелку у заведующего.
– Принесите другой индикатор, нераспечатанный. – Заведующий бросил салфетку на стол.
Запыхавшаяся повариха подала коробок. Он, надорвав фольгу, достал пластиковый тюбик-пипетку.
– Посмотрим, посмотрим.
Бесцветная капля тончайшим слоем расползлась по тарелке, превращаясь в изумрудно-зеленое пятно.