– Посуду перемыть, через полчаса жду рапорт. – Заведующий покинул моечную.
– Ну, девочка, занимай очередь на биржу. – Повариха швырнула тарелку в мойку. – Худо нынче без работы, ой, худо.
Крохотные крупинки выкатились на серебряное зеркальце – три, четыре, пять. Петров наклонил крышечку, пересыпал крупинки в ладонь. Ап! Он слизнул их, стараясь уловить горчинку в сладости молочного сахара. Какое, доза – один на триллион триллионов, гомеопатия.
Он закрыл табакерку, вернул в наружный карман летнего пиджака. Не стоит оставлять в номере, вводить во искушение. Вещь дорогая, антикварная, бросается в глаза.
Тем и хороша.
Песок летел в стороны, Михась полз, пятясь и оставляя за собой неглубокую канавку.
– Системный подход требуется, Михась. – Николай прохаживался рядом, стараясь не попадать под песчаные шквалы. – Считай: первое – появление янтаря на любом участке данного пляжа равновероятно; второе – за пятьдесят шесть минут ты добыл один кусочек, имеющий весьма скромную поделочную ценность. Вопрос: сколько времени потребуется, чтобы собрать на ожерелье?
– Вот! – Михась выковырял белый камешек.
– Хорошо, два. Но за час. Помножь количество часов на стоимость одного долгожданного отпускного, курортного часа и реши – не дешевле ли купить. Виктор, ну хоть ты повлияй на него!
– Время все равно некупленное. – Михась остановился, поплевал на поцарапанный палец, – а без янтаря я домой не поеду. Обе дочки с этим условием и отпустили – привести янтарь на бусы, серьги и браслеты. Меньшая, Ольга, простит, а Наташка – шалишь! – Он перешел на другое место, примерился.
– Погоди, погоди. – Петров захлопнул книгу, поднялся с лежака, на котором до сих пор лежал, обвеваемый ветром. – Подсчеты верны для этого пляжа, а для другого?.. Янтарь выносится волнами и уносится людьми. Следовательно, если перейти на другой участок, более подверженный влиянию моря и менее – людей, время сбора янтаря сократится пропорционально вышеперечисленным факторам.
– Если море подвержено янта… Ты проще, Виктор, по-русски.
– Проще – не перейти ли на другое место? Я загорел на весь остаток дня.
– Здесь местечко, где вряд ли старатели старались. – Петров довел их до «зоны». – Место совершенно целинное. Разрабатывай. – Он остановился у щита «Охраняется собаками».
– А что охраняется? – Михась проворно перебирал руками, разгребая песок.
– Не знаю. Плавал, вышел случайно с той стороны, так выгнали.
– Кто? – Николай разглядывал щит. Буквы линялые, выгоревшие.
– Собака с мужиком, а мужик с автоматом.
– Пограничник?
– Кто теперь разберет? Армия, ополчение, казаки, частная охрана… Но вежливый.
– Нашел. – Михась отложил кусок янтаря. – И еще! Повалил фарт, подставляй карманы!
– Увы, жила уходит на чужой участок. – Николай встретил Михася у ограды. – Недурственно, совсем недурственно. Попробуй в другую сторону.
– Еще чего. – И Михась, кряхтя, перелез через ограду. – Человек проходит, как хозяин! Вот ведь русская натура: в своей стране, на своей земле невесть кто ставит забор, и все мы, как овцы….
– Прыгаем через него, – закончил Николай. – Погранзона, забыл, хозяин?
Петров прикинул: бетонное основание невысокое, сантиметров сорок, и на нем – метровые железные колья, скрепленные кованым не без претензий орнаментом. Противонародное укрепление.
– Я с тобой, Робин Гуд! – Он перебрался на ту сторону. – Веди нас на за́мок!
– Зря вы, ребята. Не маленькие ведь. – Николай похаживал вдоль забора.
Ржавые ладони слегка саднили. Петров потер их о мокрый песок, подул.
– Ты ищи, Михась, а я на шухере побуду, пройдусь. – Он поднялся в дюны. Как там на аэрофотоснимках? Дорога, группа домиков, отдельно – барак, огороженный котлован, вышка, дюны, ограда, море.
Взобравшись на гребень, он осмотрелся. Сосны редкие, лысые. Вот и серые приземистые дома, барак с крохотными окошками. А на вышке – человек. Наблюдатель. Расстояние – метров шестьсот.
Эге! Из барака выскочил человек с собакой. Собака помчалась вперед, к берегу, а человек ждал кого-то. Вот еще трое, автоматчики. Просто отделение Союза писателей.
Собака бежала резво, стремительно, словно борзая, а не немецкая овчарка.
– Эй, Михась, уходим! Живо! – крикнул он, поспешно возвращаясь.
Тот встал с колен и быстро полез через забор.
Мимо Петрова пронесся черный лохматый снаряд, злобно залаял, запрыгал перед оградой. Интересно.
Петров подошел к железному забору. Пес бесновался совсем рядом, изредка, как на хозяина, посматривая на Петрова.
– Фу! – И овчарка умолкла, но шерсть – дыбом.
– Пока, псина. – Он перелез к своим, встал рядом с Михасем.
Собака зарычала – низко, зло.
– Идем отсюда. За ней крепкие ребята поспешают.
– Давно пора, – подхватил и Николай.
Михась искал выпавший из кармана камешек, пальцы промахивались, хватали песок.
– Да идем же. – Николай дернул его за руку. – Быстрее в дюны!
– А собака с тобой, как с родным. – Михась слегка запинался, облизывал губы.
Отсюда, из кустарника, они хорошо видели берег, охранников и собаку, бегающую вдоль ограды.
– Виделись, она и признала. – Петров провел руками по траве, стирая ржавчину. – Уходить пора.
– Да пошустрее. – Николай с опаской следил за псом.
– Разлюбили меня собаки. Раньше льнули, я всегда собак держал, последние годы коккера, суку, пришлось продать: нервная стала, все укусить норовила. Жена в слезы: дочки тоже, а что делать? Но камушков я все-таки набрал.
Янтарь мелко подрагивал на его раскрытой ладони, большой и вогнутой, как чайное блюдце.
Отрывистый, громкий стук:
– Виктор, ты здесь? – И, не дожидаясь ответа, Михась прошел в комнату.
– Нету меня, нету!
– Все валяешься, читаешь?
– Что еще делать в такую погоду? Собак подразнили, клады отрыли, имею право и поваляться.
Дверь балкона распахнулась, рикошетные капли дождя беззвучно падали на ковер.
– Прикрой входную дверь, сквозняк! – Петров выглянул на балкон. Короткую горелую спичку упорно несло к водостоку, как ни цеплялась она за неровности пола.
– Интересная? – Михась перевернул книгу обложкой вверх.
– На плохую погоду годится.
– Да… – Михась полистал в надежде на картинки, захлопнул томик. – Ты в шахматы играешь?
– Умел когда-то.
– Тогда идем, сейчас турнир по блицу. Первое первенство потока.
– Я лучше почитаю.
– Идем-идем! А то подушку на телефон положил и Робинзона изображаешь. Нехорошо.
– Ленив, есть грех. – Петров забрал у Михася книгу и положил на стол. – Ладно, идем. Где играют-то?
– В вестибюле. Я тебя уже записал.
Восемь столиков – специальных, шахматных – стояли в ряд во всю длину вестибюля. И фигуры – большие, турнирные. Участники перемещались вдоль стены, любуясь рыбками в аквариумах и отрывая у традесканций листья.
– Внимание! – откашлялся доктор. – Сегодня мы проводим первый чемпионат санатория по шахматам. Сколько их будет – зависит от погоды и вашего желания. Правила простые – олимпийская система, блиц, микроматч из двух партий…
Через приоткрытую дверь вползал сырой табачный дым. Курят, переживают.
– Итак, первый круг! – Доктор взял листок желтой скверной бумаги. – Играют следующие пары: Сафонов – Яцукевич, Азаров – Бердников…
Петрову достался человек печальный, тучный, стул жалобно скрипел под ним.
– Денисов, – коротко представился тот, наклонил часы, вглядываясь в циферблат, переставил их на другой край стола: – Черным под правую руку.
– Начали, – объявил доктор и хлопнул в ладоши.
Петров быстренько сдал обе партии – подставил в одной ферзя, а в другой зевнул мат. Участие участием, а работа работой.
Столь же быстро в зрителях оказался и Николай.
– Привет проигравшим!
К третьему туру осталось четверо – Михась, доктор, противник Петрова и старичок-матрасник.
Михася жребий свел с доктором.
– Жаль, – вздохнул Николай. – У Михася первый разряд, он нас и позвал покрасоваться, да доктор-то кандидат, им бы в финале сыграть.
Они подошли поближе к столу.
Щелк-щелк – застучали кнопки шахматных часов. Гамбит Полерио – Муцио, веселенькая штучка. Михась жертвовал и жертвовал, а доктор невозмутимо собирал фигуры.
– Закомбинировался, – прокомментировал игру Михася один из бильярдистов. Оказывается, говорящий.
Ладьи доктора, отмахиваясь от назойливых наскоков Михасевой кавалерии, заработали в паре.
– Флажок упал, – флегматично указал доктор.
Михась рассмеялся:
– На самом интересном месте! – провел ладонью по лицу и начал расставлять фигуры.
– Ваш ход. – Он пустил часы.
Опять мельтешение рук и фигур, обшлагом пиджачного рукава Михась зацепил своего короля, и тот упал, покатился к краю стола.
– Плохая примета, – буркнул бильярдист.
– Для кого? – Николай всерьез болел за Михася.
Доктор нахмурился и остановил часы:
– Ничья по сумме двух партий. Дополнительная партия, пять на четыре, белые обязаны выигрывать.
На вторую партию, мирно игравшую в углу, внимания не досталось.
– Начали!
Игравший белыми Михась поерзал на стуле, встал, снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула, поддернув брючины, сел и только после этого сделал ход. Секунд двадцать потратил зазря.
– Пижон. – Николай навис над плечом Петрова.
Доктор размашисто двигал фигуры, ходы Михася, напротив, были короткими, экономными, за исключением последнего, когда белый ферзь пересек доску.
– Шах и мат. – Михась потянулся за пиджаком. – Что-то холодает, товарищ доктор.
Лихо, лихо играет. Но – ящеричные движения, а посадка головы? Сокол!
Погано.
Петров вышел под дождь.
Бетонный козырек защищал сверху, но с боков порывы ветра бросали дождь огромными пригоршнями. Окурки, подмокнув, потухли. И вдруг, разом, дождь перестал, тучи раздвинулись, растворились, на светлом вечернем небе выступили звезды – скромные, северные. Покой. Балтийский покой. Куцый антракт, передышка.