В зале – чествование победителя. Не Михася. Соперника Петрова.
– Первому чемпиону потока Денисову Петру Ивановичу вручается приз – книга Нимцовича «Моя система на практике». – Под аплодисменты доктор потряс пухлую руку победителя.
– Не кручинься, чай, не корову продул, – утешал Михася Николай.
Тот в опустевшем углу перебирал свои разметанные игрой фигуры – трогал, поднимал на вершок, словно взвешивая, а потом ставил на прежнее место. Заматованный король, застрявший в центре доски, беспомощно высился над гуртом пешек. Руки взялись за фигуру и брезгливо дернулись, свалив ладью на пол.
– Спать пора, – повел Михася к лифту Николай. – Отыграешься в другой раз.
Ладья покатилась, описала полукруг и, налетев на ножку стола, остановилась.
Замок, засов, цепочка – все надежное, крепкое, стальное. Проверить – замок заблокирован, засов задвинут до предела, а цепочка – на всякий случай.
Она взялась за ручку двери обеими руками, дернула раз, другой. Заперто.
Жакет – на вешалку, туфли прочь. Хвоинки, рассыпанные по новой, пахнущей нездешней травой циновке, кололи подошвы. Завтра надо бы вытряхнуть, прибраться.
Она потопталась у двери, едва сдерживая желание вновь проверить замок. Спокойно, смена кончилась, впереди сутки отдыха. Можно съездить в город, повидать Валерика.
Царапанье по бумаге увело ее вглубь крохотного коридорчика. Из туалета вышла кошка, потерлась о ноги, мурлыча, выгибая спину. Она взяла зверька на руки, прижалась щекой к теплой чистой шерстке.
– Мурка, красавица, соскучилась? – Держа кошку одной рукой, она прошла в комнату, нашарила выключатель.
Из трех плафонов люстры загорелся один. Пыльный, желто-зеленый, он притемнял и без того тусклый свет, падавший на обшарпанный стол, пару стульев, перекошенный платяной шкаф и разложенный диван.
– Погоди минутку. – Она усадила кошку на стул, из тумбы стола вытащила коробочку консервов. Кошка засуетилась, замурлыкала громче, передними лапами забралась на стол.
– Тихо, Мурка, тихо. – Девушка крутила консервный ключ. – Потерпи, сейчас получишь. – Но та упрямо лезла на стол, головой бодая хозяйскую руку.
Откинув жестяную крышку, девушка выложила половину рыбы на тарелку и положила банку в угол комнаты, на коричневый пластмассовый поднос.
Кошка спрыгнула на пол, коротко мяукнула и припала к банке.
– Ешь, Мурка, ешь!
За стеной глухо бубнил неживой голос телевизора; кошка завозила банкой по полу, добираясь до застрявшего под крышкой кусочка.
Девушка подошла к окну. За его ромбовидной решеткой – прутья тонкие, в мизинец, – смутно виднелись силуэты деревьев.
Поздно.
Она задернула штору, вернулась к столу, из той же тумбы достала пузатую бутылку болгарского бренди, наполнила стопку.
Голос за стеной сменился музыкой. В Москве полночь, но Москву ящик не ловит. Здесь свое время. Местное.
Кошка подняла голову, фыркнула.
Девушка вышла в коридор, еще раз дернула дверь.
Заперто.
Заперто, ясно!
В комнате неуютно, пахнет рыбой. Она схватила стопку, выпила залпом.
Плевать.
Кошка, вылизав жестянку, принялась умываться.
– Иди сюда. – Пристроив ее на колени, она подцепила вилкой сардинку: – Хочешь? Не дам, моя доля!
Кошка вернулась на пол, поскребла в дверь.
– Гулять тянет? Нельзя, потеряешься, пропадешь, как твой братик Пушок. Сиди дома. – Стало тепло, приятно, захотелось есть, и она пожалела, что не прихватила из столовой бутерброд.
В окно постучали – негромко, часто. Рука дрогнула, сардинка сорвалась с вилки.
– Не бойся, Мурка, это дождь. Обыкновенный дождь.
Подскочившая кошка подобрала рыбку и унесла в свой угол, а потом, вернувшись, долго принюхивалась к пятну на полу.
Николай барахтался в бассейне, и пена не успевала опадать, с такой силой колотил он по воде ладонями. Брызги долетали и сюда, на пешеходную дорожку.
– Афродит Кенигсбергский. – Доктор развернул бумажку, положил карамельку в рот. – Вам, кстати, тоже показан бассейн.
– Уже наплавался. – Петров перевел взгляд на спортплощадку, где под музыку переносного магнитофона, громкую и пронзительную, полдюжины матрасников изображали аэробику, усердно пытаясь повторить движения милой физкультурницы-инструктора.
– Простор любите. – Фантик выпал из мелкого кармашка халата и, подгоняемый ветерком, пополз к бассейну. «Гусиные лапки». – Зато в бассейне подогрев до плюс двадцати трех, совсем как в Сочи.
Магнитофон внезапно смолк, запоздало, пару раз махнув руками, остановились и матрасники. Лишь стоявший с краю худой старик продолжал двигаться, издавая явственный треск. Медведь бредет по сухостою, отложение солей.
Доктор дожевал карамельку.
– Совсем боли прошли, Сергей Леонидович, дорогой! – продолжая прыгать, прокричал старик. – Пошло мое лечение, угадали вы с лекарством!
– Мое наследство, пятнадцатый сезон проводит в санатории, – пояснил доктор. – Хватит, хватит, отдохните минут пятнадцать, а потом бассейн! – прокричал он старику.
Тот послушно остановился.
– Можно и в море купаться, но недолго, минут по пять, иначе здоровья больше убудет, чем прибудет, Про ваш марафонский заплыв мне рассказали. А утонули бы?
Петров не ответил.
– Завтра с утра зайдите на повторный анализ, этот ваш заплыв даром не пройдет.
Николай выбрался из бассейна, и тотчас же к лестнице подбежал дед-попрыгунчик, спустился на ступеньку и постоял, привыкая к воде.
– Шикарно, Виктор, шикарно. Масса удовольствия. Или ты принципиально пренебрегаешь бассейнами, большому кораблю – большое море? – Следы Николая, цепочка четких отпечатков, выдавали легкое плоскостопие. Негоден в мирное время, ограниченно годен в военное – по приказам времен Русско-японской войны.
– Не тянет. Наверное, я тогда переборщил. Дорвался до воды, рванул по старой привычке, я раньше километров по десять мог проплыть без напряжения, а нет, скис, еле на берег выбрался.
– Устал?
– Скорее, опротивело. Слишком много моря. Значит, плохо у меня с анализами. – Петров повернулся к врачу.
– Особенно паниковать повода нет, но кое-что нужно уточнить, – успокоил тот. – Побольше гуляйте, двигайтесь. Лучший доктор для вас – аппетит. Кушайте, кушайте, я назначу добавочное блюдо.
– Добавочное! – рассмеялся Николай. – Словно на выставку откармливают. Еще и поят.
– Пиво и вино вымывают радиоактивные атомы.
– И-йя! – завизжал попрыгунчик и рухнул в воду.
– Понимает толк в веселье. – Николай сел на скамейку, раскинул руки. – Прогреюсь, пока солнце светит.
Забухали удары – вслед за стариком в бассейн ринулись и остальные.
– В мои годы веселиться опасно, трудно остановиться бывает. Стану годить. – Петров прошел мимо врача.
– Предписываю первый маршрут, в медленном темпе, и думайте о приятном, – тот достал новую «лапку».
О приятном – хорошо. По маршруту номер один. К посту номер один. Членский билет номер один был вручен в торжественной обстановке. Внутри шкафа, что ли?
Ветер дул навстречу накрененным соснам. Нет, как выросли, так и жить будут, скрюченные в одну, указанную с детства сторону, меняйся потом ветер, не меняйся…
Маршрут один – триста метров, маршрут один – пятьсот метров. Тысяча.
На пляже появляться не стоит. Аквафобия в подсознательной форме.
Он свернул в дюны. Травка, кустарник. Корешки крепкие, не сдует. Специально, наверное, сажали.
– Аа-а, аа-а, – уныло тянул кто-то неподалеку, баюкая постылое дитя. Эолова арфа. Ветер материковый, пыльный.
Петров поднялся повыше.
– Аа-а, аа-а.
Какая арфа, ветру другие заботы – волны воевать.
– Виктор, ты? – Михась приподнялся. – А я вот задремал. Когда лежишь, тепло, даже жарко. Понизу ветра нет, а солнце печет прилично. Попробуй, убедишься.
– Нет желания. И загар вреден, пишут.
– Южный вреден, а балтийский в самый раз, мне доктор прописал. Правда, я пожадничал. – Михась осмотрелся. – Облезать буду, сгорел. На Балтике – и сгорел!
– Будешь, – подтвердил Петров. – Тебе в погребе загорать нужно. Самый полезный загар – подземельный.
Михась отряхивался от песка, натягивал футболку на малиновый торс, шипя от боли.
– У тебя крема от солнечных ожогов нет, случайно?
– У доктора проси. Или в столовой сливочного масла возьми.
– Дураком неудобно выставляться. Предупреждали – четверть часика, а я уснул, разморило. Ты куда?
– Гуляю.
– Тогда за обедом увидимся. – Михась передернул лопатками. – Печет, зараза. – И начал спускаться с дюны, цепляя носками кроссовок сплетения тонких корешков.
Ноги загребущие, глаза… Ну кто судит о человеке по глазам? Доктора анализам доверяют, а глаза к делу не пришьешь. Крапинки на семи часах радужки есть признак вероятный, а не достоверный. Да и не в Михасе дело, Михась – ягненок, приманивающий тигра. Но иногда лучшая приманка – сам охотник.
Приманка готова, и какая приманка! Никому не устоять!
Старичок осмотрел заднюю, непарадную стену столовой, усмехнулся. Подкормочка, в ней вся суть. Голод есть царь. За эти годы он тут не то что тропочки изучил, а каждую кочку, каждую норку. Сродни рыбалке, но увлекательнее, увлекательнее! И людям польза, с намеком.
Старик хихикнул. Дурачье скучает вечерами, водку пьет, а у него – нет, не развлечение. Служба. Правильно, служба!
– Взяла Верка, не побрезговала. – Повариха положила на стол пустую сумку. – Старшая разрешила мясца дать, сахар, консервы по малой цене, все легче первые дни будет. Поначалу отнекивалась, не надо, мол, вашего, а взяла.
– Обиделась? – Толстая женщина в белом, без пятен, халате, перетирала посуду вафельным полотенцем. – Видно, надеялась пожить подольше, подкормиться, а теперь снова-здорово, ищи работу. И ведь по-хорошему с ней пробовали, простили на первый раз, а она опять. Привыкла кое-как, не переучишь.