И потом больше никто из взрослых не говорил об этом. А мы не спрашивали. Только всегда старались обойти стороной ту могилу, догадываясь, что так – нужно.
Старуха замолчала, долгий рассказ, казалось, истощил ее: лицо осунулось, руки, лежавшие поверх одеяла, мелко тряслись.
– А что дальше? – не выдержал я.
– Ничего.
– Ничего?
– Ничего того, чего ты не можешь узнать сам, милок.
– Но… Но кто же это был?
– Теперь ты, милок, знаешь столько же, сколько и я. Да что я, я глупая, выжившая из ума старуха. – На лицо вернулось прежнее простодушное выражение, и я понял, что больше ничего не добьюсь.
Больницу я покидал со смешанным чувством. Конечно, кое-что я узнал, но стал ли от того ближе к разгадке?
Надо подумать, подумать и определиться.
Во-первых, разгадке чего? Исчезновения Петьки? Является ли оно оторванным, случайным, единичным фактом, или это звено в цепи событий?
Во-вторых, как далеко я готов пойти? Часок-другой порассуждать, лежа на диване? Ждать случая, озарения, другой старушки, которая мне все объяснит? Весь мой опыт говорит, что результата можно достичь, лишь занимаясь делом всерьез, упорно и настойчиво.
Забыть все это? Так пытался, пытался и пытаюсь. Не получается.
И все-таки почти получилось. Следующие два дня работа шла косяком, обвально, я был нарасхват. Пора переходить в другую весовую категорию – купить новый грузовик и нанять шоферов. Стать капиталистом, эксплуататором. Иначе спекусь. И люди на примете есть стоящие. И, само собой, деньги. Пугали, конечно, налоги. Но на то и голова дадена – устроиться.
На третий день я пошел торговать грузовик. Приметил его я давно – стоял он без дела у одного мужичка; тот его ударил маленько о дерево по пьяному делу, потом по тому же делу бросил землю и теперь клянет всех и вся. Грузовик он сначала предложил по цене выше заводской. Теперь рад будет четверти. Капитализм, он сантиментов не терпит. Хватай за горло и дави.
Оформили куплю-продажу у нотариуса (ах, почему я пошел в политехнический, а не на юрфак?), мужичок предложил обмыть сделку, но я с новым работником, мною эксплуатируемым, отбуксировал приобретеньице к себе. Окрестили мы его, разумеется, Росинантом.
Егор Степанович, мой служащий, сразу полез в нутро машины. Он, танкист с двадцатилетним стажем, понимал толк в железе. Часа три мы откручивали гайки и составляли список – что нужно купить. Решили завтра с утра поездить по мастерским.
Расставшись с моим работником (как это гордо звучит: «моим работником»), я взялся за газеты. Стараюсь быть в курсе местных новостей. Для дела полезно.
Как это обыкновенно бывает в наших газетах, большая часть бумаги отдавалась ни подо что: какие-то перепечатки из московских желтых листков, невнятицу из областной Думы, телевизионные программы, бездарную рекламу и прочая и прочая. Приходилось чуть не на свет смотреть, не окажется ли что-нибудь действительно важное в газете.
Криминальные вести меня не очень-то интересуют, но сегодня глаз зацепился за знакомое слово. Глушицы. В окрестностях было найдено тело женщины лет тридцати, наполовину обглоданное диким зверем. Местные охотники считают, что женщина стала жертвой росомахи, пришедшей с севера.
Росомаха. Однако. Издалека, должно быть, шла. Я потянулся к энциклопедии. Рокоссовский… роса… ага, вот, росомаха.
Серьезный зверь. В поисках добычи способна проходить до ста километров в сутки. Отличается свирепостью, беспощадностью, неутомима в преследовании добычи.
И тем не менее – почему Глушицы? Или просто я особенно чувствителен к этому району? В других дела тоже те еще. Двенадцать тяжких преступлений за два дня.
Назавтра, возвращаясь из города с запчастями на тысячу долларов, я решил навестить старушку. Купил бананчиков, грейпфрут, клетушку йогурта.
– Заверни к областной больнице, – скомандовал я Егору Степановичу. Он за рулем смотрелся хорошо. Не лихачил, да ему и по годам не к лицу, ехал аккуратно, но без скованности, без боязни.
– Есть, командир. – И он вырулил на дорогу к большим корпусам, стоявшим кучкой посреди рощицы.
– А ее нет у нас, – сказала мне сестричка на посту.
– Уже выписали? – удивился я.
– Нет, перевели. В инфекционную больницу.
– Это что ж такое с ней случилось?
– Не знаю, это не в мою смену было. А вы ее врача лечащего спросите, Виктора Сергеевича. Он как раз дежурит сегодня. В ординаторской посмотрите, Виктор Сергеевич там должен быть.
Она оказалась права. Доктор, тезка мой, действительно был в ординаторской, объясняясь с другим посетителем:
– Мысль ваша насчет намордника интересная, только вот что я вам скажу: на одного укушенного к нам привозят десять порезанных. Может, стоит всем двуногим наручники надеть?
– Я этого так не оставлю, – пообещал посетитель, проходя мимо меня. Он бы и дверью хлопнул, да я не дал – придержал.
– Благодарю. – Доктор любезно указал мне на стул. – Чем могу быть полезен?
– Этот… этот человек передо мной говорил что-то об укусах?
– Да. Лето жаркое, собаки нервничают. Он активист-общественник, сторонник полного запрета домашних животных. В крайнем случае согласен на намордники. Его ко мне направили зачем-то. Хотел узнать точку зрения медиков.
– Тогда я почти по схожему вопросу. Насчет старушки, что с покусами у вас лечилась, Настасье Киреевой.
– Вот как… Простите, кем вы ей будете?
– Никем. Знакомый.
– Она ведь умерла, бабушка.
– Умерла? У вас?
– Нет, не в нашей больнице. С диагнозом «бешенство» ее перевели в инфекционный стационар. Там она и скончалась.
– Бешенство?
– Клиническая картина необычная, но…
– Ведь ее тоже покусали собаки?
– Я бы не сказал, что это были собаки. Знаете, за двадцать лет работы всяких укусов нагляделся.
– Кто же, если не собаки?
– Лет восемь, нет, десять тому назад обратился к нам работник цирка. Его павиан искусал, очень похоже.
– Павиан? У нас?
– Я же говорю – похоже. А кто кусал, вне моей компетенции. Разумеется, при поступлении мы начали антирабический курс, то есть прививки против бешенства, но они не всегда эффективны. Укусы множественные, глубокие…
– И когда вы определили бешенство…
– Когда мы заподозрили бешенство, то перевели ее в инфекционную больницу. К сожалению, бешенство – болезнь практически неизлечимая.
– А прививки?
– Прививки позволяют предотвратить заболевание, но если уж оно началось, то…
– Спасибо, доктор, – невпопад произнес я.
– До свидания. – И доктор раскрыл пухлую папку с историями болезней.
Бешенство, значит.
На обратном пути я молчал, молчал и Егор. Он вообще не болтлив.
Весь вечер и следующий день мы лечили и холили Росинанта, подняли на колеса, установили тент, совершили пробный пробег до города и назад. Вела себя скотинка прилично, лишь изредка показывая норов. Ничего, стерпится – слюбится.
Я, пусть и бессознательно, загружал себя делами. Легче ни о чем не думать, когда нет на то времени.
Отправив Егора в первый самостоятельный рейс, я вернулся в дом, раскрыл блокнот. Составим диспозицию, господа офицеры. Первая колонна марширует на восток, вторая следует за ней до Аустерлица, после чего поворачивает в сторону Синих Липягов, где варит гуляш и наступает на Сокаль.
Работы хватало не на двоих – на троих.
Что пресса пишет? Четвертая, понимаешь, власть?
Виды на урожай проблематичные. Засуха. Влагозапас весны иссяк к концу июня. Но там, где пошли на затраты и наладили полевое орошение, всего полно.
В Глушицах пропал учащийся СПТУ Пронин В. С., шестнадцати лет, среднего роста, был одет… Кто знает что-либо о его местонахождении, просьба сообщить по телефону… Обращает на себя внимание, что это четвертый случай по району за последние две недели; до Пронина В. С. ушли из дому и не вернулись гражданин Чуйков О. Н., 39 лет, житель Украины Лопатин А. А., приехавший навестить брата, и пенсионерка Б. Г., жившая сбором и продажей лекарственных трав. По факту исчезновения последней возбуждено уголовное дело. В первенстве области по футболу сыгран четырнадцатый тур…
Конечно, я могу не читать газет. Не слушать радио, не смотреть телевизор, наконец. Поменьше разговаривать с людьми. Даже переехать в другую область. Но и там, думаю, не убегу от того, что происходит здесь.
Надо разобраться. Иначе я просто свихнусь. Надоело умирать от каждого стука, каждого шороха.
И я полез в стол, где у меня лежал чистый блокнот. Напишем диспозицию. Да. Или завещание?
Перевалив дела на Егора, с утра я двинулся в город. Пунктом первым значилась инфекционная больница. Доктор здесь был совсем непохожий на того, из областной больницы. Долго со мной разговаривать не стал. Узнав, что я не родственник покойной, он, сославшись на врачебную тайну, отказался отвечать на мои вопросы. Ладно, зайдем с другой стороны. Используем личные связи.
Друзей у меня было много. Когда-то. Так мне казалось. Одних уж нет, другие далече, третьи раздружились. Остались четвертые.
Мой сокурсник работал в областном комитете по здравоохранению, облздраве по-старому. Системным администратором. Там поставили несколько компьютеров, и он наставлял пользователей. В основном говорил начальству, когда нажимать на «Reset», и бродил по интернету за казенный счет. Мне он не то чтобы обрадовался, но – узнал. Поговорили немного о делах, кто женился, кто уехал, кто умер. Потом я спросил, может ли он справиться о Настасье Киреевой, скончавшейся на днях в инфекционной больнице.
– В инфекционной? – Сокурсник потер плохо выбритый подбородок. – Они в Сеть пока не вошли. Средств нет. Можно, конечно, попросить одного… Ты говоришь, умерла? Тогда проще. Умерших оттуда возят на вскрытие в патологоанатомическое отделение областной клинической больницы, и, следовательно, протокол аутопсии должен быть в базе данных.
Он сел за компьютер и начал колдовать над клавиатурой. Я отвел глаза, опасаясь приступа комплекса неполноценности. Не освоил я компьютерной грамоты. Да и в моем нынешнем положении ни к чему она мне. Две машины. По пальцам перечту, еще и останутся пальцы.