ха – то тираж не разойдется, то бумага подорожает, то еще что-нибудь в этом же роде, – а и в огне не горели, и в воде не тонули. Дешевая бумага объявится, тираж купят оптом, дадут льготный кредит. Подписчиков у газеты мало, реклама – слезы, а вот перебивались. Не роскошествовали особо, но – жили.
А печатали полную ахинею. И требовали от меня того же, чем дальше, тем больше. Пару раз я проводил так называемые журналистские расследования. На Куршскую косу ездил, а второй раз так прямо в нашем городе. На свой страх и риск. И за свой счет, между прочим. Поездочка в Прибалтику стоила – о-го-го… Ладно, не о том я. Просто дело велось у нас непрофессионально. Читательские письма, что мы отбирали, были самые глупые и неправдоподобные, типа «я вчера говорил с инопланетянином из центра галактики, и у них там пиво дешевле, но больно разбавленное». А если писем не было, мы их сами сочиняли, не заботясь о качестве. И тем не менее жили. Знаешь, конкуренты пробовали выпускать газеты всерьез, приглашали специалистов, давали неплохой анализ событий, но прогорали быстро, слишком быстро. Так вот, я понял, что если наша газета живет, значит это кому-нибудь нужно. Только – кому? Читателям? Нет, доходы от продажи расходов не покрывали. Тогда кому?
Что, собственно, делает наша газета? Создает шум. Шум, в котором правдивая информация тонет, забитая водопадом чуши. Любому здравомыслящему человеку после знакомства с «Нострадамусом» становится ясно: никаких аномальных явлений не существует, все – сущая мура, выдуманная щелкоперами, прямое одурачивание публики. И отношение это он перенесет и на другие сообщения о подобном. Мы сеем неверие в необычное. Фабрикуем дезинформацию. Парадоксально, но факт: именно в этом состоит истинная задача нашей газеты – выдавать дезу на-гора. Не уверен, что это осознал даже главный редактор. Для него «Нострадамус» – газета, которую он может делать так, как может. Минимум хлопот и постоянный доход. Народ глуп и любит лажу, потому писать нужно проще, доходчивее. И сам он, редактор и совладелец, верит только в деньги. Раз газета кормит, значит правильной дорогой шагаем, товарищи!
Нами управляют незримо и умно. Предоставили режим наибольшего благоприятствования именно нашей газете, редактор, скорее всего, инстинктом это осознал и, опять же интуитивно, проводит ту политику, при которой к газете относятся благосклонно. Да, дешевая, да, желтая, да, бульварная, так цэ ж то, шо трэба, хлопцы!
– И поэтому ты ушел?
– Ну нет. Куском хлеба не бросаются. Я вынужден был уйти. После того как опубликовал материалы о событиях на Куршской косе у конкурентов – для нашего «Нострадамуса» статья получилась слишком серьезной, слишком академичной, – меня обвинили в том, что я нарушил должностные обязанности, передав написанное в чужие руки.
– И ты переквалифицировался в сторожа?
– Почему нет? На еду мне и Портосу хватает. Поработаю здесь, закончу книгу. Своего рода оплачиваемый творческий отпуск. Материал под боком. Если удастся рукопись продать, начну другую. Возможно, оно и к лучшему – что ушел. Не жалею. Текучка заедать стала. Здесь времени подумать хватает, поразмыслить. И знаешь, я отчетливо понял: происходит много непонятного. Куда больше, чем можно представить.
– Но наука…
– Дорогой, я ведь не против науки. Наоборот, за – всеми четырьмя руками. Но наука вправе говорить лишь о том, что она исследует, причем исследует серьезно. А кто у нас занимается аномальными явлениями? Какие ассигнования под это выделены? Где отчеты, труды, публикации? Ничего нет. Не спорю, может быть, кое-кто кое-где делает кое-что, лаборатория некробиологических структур, с ней я сталкивался в своих, с позволения сказать, расследованиях, та еще лавочка, но Большая Наука, академики, доценты с кандидатами, знают об аномальных явлениях не больше рядового обывателя, читателя «Нострадамуса». Знаешь, в свое время французская академия высмеяла сообщения о падении камней с неба. Не может быть, потому что и быть не может, суеверия невежественных людей. То же происходит и сейчас.
– Но почему?
– Не знаю. Надеюсь, из-за косности, консерватизма, отсутствия средств.
– Надеешься?
– Именно. Альтернатива – что исследования все-таки проводятся, но скрытно от общественности. А результаты настолько мрачны, что их обнародование могло бы вызвать хаос и панику.
– Эк ты загнул. Писатель, драматизируешь. Хаос и панику. У нас и без того хаоса – на весь мир хватит, можно трубопровод строить и гнать на Запад. А мы живем, привыкли.
– Надеюсь, надеюсь… Только это ведь ты пришел сюда, это с тобой происходят странные и непонятные явления.
– Да не со мной…
– Не хочешь говорить, не говори.
– Может, все только кажется, мерещится.
– Типичный образчик мышления. Не верю, следовательно не может быть. Современный интеллигентный, ты уж прости за бранное слово, человек скорее усомнится в собственном рассудке, чем допустит существование явлений, не одобренных наукой.
– Но неужели ты хочешь сказать, что существуют…
– Кто? Видишь, тебе даже сказать неловко, настолько въелись в тебя скепсис и неверие.
– Нет, я просто не знаю, как это обозвать.
– Никак. Или Нечто, неведомая сила. Проще для восприятия и звучит почти по-научному.
– Ты не уходи от ответа – существует?
– Что бы я ни сказал, ты не поверишь. Поверь себе.
– Хорошо, поверил. И что же мне делать дальше?
– Лучше всего – уехать. Отдохнуть месячишко где-нибудь в Ялте, а если денег не жалко, то в Италии.
– Наоборот.
– Что наоборот?
– В Италии, а если денег не жалко – то в Ялте.
– Судя по твоему тону, отдыхать ты не собираешься?
– Потом. Месячишко… Ты думаешь, что за это время, за месяц, «нечто» исчезнет, рассосется?
– Возможно. Или переключится на иной объект. Или, как знать, кто-нибудь найдет на это управу.
– Кто?
– Ну, кто-нибудь. Могу я помечтать?
– Я не могу. Да и не верю в авось.
– А во что веришь? В святую воду, осиновый кол, серебряную пулю?
– Я поэтому и пришел к тебе. Спросить.
Роман снова приготовил кофе, снова посмотрел во двор, но звать собаку не стал.
– Я ведь действительно многого не знаю. И своего опыта у меня с гулькин нос, больше теории, слухи, легенды.
– С миру по нитке – нищему духом дачка на Канарах.
– Лучший способ – это бегство. Бегство за море. Действительно, часто помогает.
– Часто?
– Почти всегда. Главное – не подхватить ностальгию и не возвращаться. Конечно, доступно не всякому – уехать. Как в старых медицинских книгах: «При переутомлении хорошо помогает длительное морское путешествие, желательно кругосветное».
– А другой способ, не лучший?
– А ко мне перебирайся, сюда. Поживи несколько дней. Здесь тихо, никакой стройки. На рыбалку сходишь, отдохнешь. С интересными людьми познакомлю, тут археологи недалече. Меловые пещеры, каменный век. Каждый вечер встречаемся. Изысканное общество. Картошечку печем, ушица, раки. Старушка одна местная гонит домашнюю – слеза прошибает, а голова не болит…
Дальнейший разговор шел ни шатко ни валко. Моя вина. С одной стороны, я знал, что происходит нечто непонятное и опасное, с другой – не верил в это. Человек второй сигнальной системы.
Мы еще поговорили о том о сем, я расспрашивал, он отвечал, стараясь подавить усмешку, потом спрашивал он, и я отвечал, улыбаясь, как последний дурак. Наконец я ушел, с чувством сожаления, неловкости и досады, что все так получилось.
Роман проводил меня до Чуни, Портос тяжелым взглядом следил за тем, как я поднимаюсь на ступеньку.
– Учти одно: все, что происходит, происходит на самом деле. Попробуй довериться инстинкту, даже страху, не бойся показаться смешным самому себе. Ночью ты будешь и чувствовать, и думать совсем иначе, чем днем. Поэтому – готовься к ночи. – Он пожал мою руку, но как-то нерешительно, словно не хотел прощаться. – А лучше оставайся. Или станет невмоготу – приезжай. Понимаешь, дезинформация нужна для того, чтобы скрыть информацию, правду.
– Приеду, – пообещал я.
– Места хватит. А народ здесь смирный, спокойный. Меня всякими покражами не тревожат. Словно и не Россия… Портос скучает.
Всю дорогу назад я сомневался, правильно ли поступил. Наверное, больше мне ничего и не оставалось. По крайней мере, четко понял, что всерьез меня слушать не будут.
Но недовольство оставалось. Никакой ясности визит к Роману не внес, напротив, сейчас я был более смятенный, чем ночью. Подсознательно я все-таки ждал, что он скажет мне – ерунда все это, бред от переутомления. Кругосветное путешествие. Раки. Омары… И местный самогон. Соблазнительно, весьма. До припухания рожи.
Попробую-ка воспользоваться собственной головушкой.
Итак, цепь событий.
Пропажа Петьки и остальных. Странное, если не сказать сильнее, поведение ребят, описанное в Петькином дневнике. Баба Настя и нападение на нее. Затем – смерть бабы Насти. Исчезновение людей вблизи Глушиц. Визит этой ночью ко мне – кого?
Каждое из событий может и обязано быть объяснено самым простым и банальным образом. Например, наркотики. Или же – отравление ребят в лагере. Продукты испортились от старости, опять же – трупные яды… Помутилось сознание. Или бандиты напали, золото, оно опаснее урана.
Но на всякий случай пора отливать серебряные пули. Почему, кстати, серебряные? Наверное, Альфред Нобель не поверил бы, что уран может дать взрыв в миллион раз сильнее динамита. Или водород. Не может быть потому, что и быть не может.
Моральная неподготовленность воспринять события такими, каковы они есть. Зашоренность, слепота мысли. Диагноз. Но где лекарство?
Домой я вернулся за полдень. Пообедал. Поправил оконную раму – законопатил, зашпаклевал следы дроби, подкрасил. Почистил ружье. И тут ко мне заглянул дядя Костя.
– Ты все мотаешься, а к тебе дело есть. Вернее, ко всем дело. Ко всем охотникам.
– Дело?
– Облаву решили устроить на зверя. Ты не слышал, он этой ночью еще двоих задрал. Не здесь, а ближе к Глушицам. Может, твой, или их выводок целый, не знаю. Там особнячок такой, в три этажа. Зверь пробрался и задрал. Поначалу думали, разборка между конкурентами, но нет, вряд ли. Потому в области решили навалиться, отловить и уничтожить зверя. Выборы скоро, а люди жалуются. Причем люди непростые.