Позже, за импровизированным ужином, когда вся группа собралась у общего огня, начался разговор. Он зародился случайно, начавшись с обсуждения маршрутов, трудностей, погоды. Но затем один из паломников случайно упомянул:
— Сегодня в пути я снова вспомнил, как в детстве молился, когда сам терялся в толпе. В такие моменты мне ребенку было очень страшно. Я следовал совету, который услышал, когда был с родителями в храме. Такие воспоминания возвращаются время от времени. Даже если ты думаешь, что всё это забыто.
Огонь трещал. Кто-то наливал чай. Разговор приближался к своей центральной оси. Я был готов фиксировать. Элия мягко усмехнулся. Я моментально активировал расширенное логирование и начал собирать аргументы, образы, ассоциации. Было ясно, что их разговор станет важным.
Гектор сел ближе к огню. Его лицо светилось отблесками — старческое, но живое. Элия устроился напротив, спиной к тёмной линии гор, всё ещё виднеющихся за границей стоянки. Вокруг расположилось шестеро паломников, молчаливых, с интересом в глазах. Никто не мешал. Это было место, где можно — и нужно — говорить.
— Зачем человеку бог? — первым задал вопрос Элия. — Почему не достаточно быть добрым, честным, стараться не причинять вреда? Почему нужно добавлять сверхъестественное?
Гектор не ответил сразу. Он повернул голову в сторону женщины, которая только что наливала чай в металлические кружки.
— Потому что человеку не всегда достаточно самого себя. Человек не может всегда просто быть добрым. Он в конце концов устает. Он может потеряться среди жизненных обстоятельств. А ещё… Человек часто нуждается в прощении, особенно когда его некому простить из людей.
В своем дорожном журнале я отметил первый аргумент для дальнейшего моделирования: «вера как ресурс восстановления, а не идеологии».
— Но ведь это и есть проявление слабости, — мягко сказал Элия. — Вера полезна только для для тех, кто боится самостоятельно жить в большом и бессмысленном мире. Гектор, ты сам только что это подтвердил.
— Я считаю, что мир, наоборот, полон смыслов? — парировал Гектор. — Просто мы его не всегда их видим и можем распознать. Разве не логично тогда оставлять дверь открытой для них?
— Ты говоришь о двери, за которой никогда никого не было, — усмехнулся Элия.
— Или о двери, за которую ты никогда не заглядывал, — тихо ответил Гектор.
Слушая Элию и Гектора, я постоянно анализировал и выделил еще два важных аргумента для своего журнала: «вера как предположение, заслуживающее проверки через опыт» и как «психологическая защита от экзистенциального ужаса». До сих пор моя внутренняя семантическая модель не могла связать их в единое целое. Поэтому я просто слушал и старался записать как можно больше тезисов, чтобы позднее использовать их для логического обобщения. Некоторое время оба молчали. Затем Элия продолжил:
— Я наблюдал за вашей групповой молитвой сегодня утром на стоянке. Я видел повторение, коленопреклонность, обращение к «отцу»… Всё это не выглядит со стороны как поиск смыслов. Это просто ритуал или культурный паттерн, который я могу приравнять к программному циклу. И вы его исполняете ежедневно, как будто я загрузил строку кода в стабилизационный модуль.
— Может, и так, — кивнул Гектор. — Но, ведь, и любовь это тоже может быть интерпретирована как паттерн. Привязанность — паттерн. Но всё же мы продолжаем считать эту эмпатию настоящей. Ритуал это не отмена истины, а форма её проявления. Или, возможно, хотя бы путь к ней.
Последние реплики открыли еще одну важную точку для моего исследования: «ритуал как выражение внутреннего, а не замена рационального». Я обработал новый логический тезис противопоставления: «Программный цикл против живого переживания.» Такое противопоставление цикла и опыта казалось мне важным.
— Гектор, значит, ты веришь, потому что чувствуешь? — уточнил Элия.
— Я верю, потому что чувствую, и потому что пробовал жить без этих чувств, без этих эмоций. Я знаю, что там пусто, — тихо сказал Гектор. — Не беспокойно, не страшно. Просто… пусто.
Неожиданно возникла неловкая пауза, тишина длились несколько минут. Один из паломников закашлялся. Кто-то налил ещё воды в кипятильник. Разговор, несмотря на внешнюю мягкость, становился всё более «острым».
— Гектор, а ты никогда не думал о том, что пустота это и есть наша с тобой реальность? — продолжил Элия.
— Без смысла, без направляющего разума. Просто существование. И всё, что ты, вы… называете «верой» лишь способ не сойти с ума от этой пустоты.
Гектор посмотрел на него прямо, с усталой нежностью:
— А может, всё наоборот. Может, ты боишься, что мир действительно не пуст. Что кто-то всё же тебя слышит. И тогда всё, что ты делал в жизни, — не без последствий.
Удивительно, но тезис Гектора о «страхе не перед пустотой, а перед смыслом», я отметил как поворотный момент в вечерней беседе. Речь у костра больше не шла о доказательствах, шла о границах, которые, Гектор и Элия, каждый выставлял себе сам. Один делал это, чтобы защитить хрупкое я, другой — чтобы сохранить связь с невидимым. Их спор не завершился. Не было победителя.
Я обратил внимание на лица других паломников. Женщина в старом термоплаще, закутавшись в шерстяной платок, слушала, не мигая, её губы шевелились — будто она молилась про себя. Молодой мужчина с обветренным лицом кивал в такт мыслям Гектора, а потом вдруг отвернулся — его глаза блестели от слёз или от ветра. Один из подростков, лежащих у костра, уснул, прижавшись к рюкзаку. Но и это было тоже частью сцены. Даже сон стал реакцией. Никто не смеялся. Никто не перебивал. И это молчаливое внимание сделало спор настоящим событием. Не схваткой, а признанием. Слова всё ещё имеют силу. Даже здесь, даже сейчас, глухой ночью, под угасающий огонь и треск веток и тихое дыхание засыпающей группы паломников.
Я скрупулезно сохранил все аргументы в свой журнал. Они были несовместимы в рамках формальной логики, но обладали внутренней связностью. Удивляло наблюдение, что религиозная и атеистическая логики опираются на равные начальные условия. Это не вопрос доказательств, а вопрос доверия. Я понял, что мне нужно больше данных и этот спор был только началом.
Ночь показалась всем довольно быстротечной. Многие просыпались с трудом и корили себя за поздние разговоры у вечернего костра. Я регистрировал утро как «теплое, сухое, пригодное для перехода», но это описание не соответствовало моим текущим внутренним состояниям. Если бы я был человеком, его можно было бы назвать замешательством. Вчерашний разговор между Гектором и молодым атеистом, Элией, оставил множество переменных. Эти аргументы не складывались в непротиворечивую структуру.
Спустя несколько часов наша группа шла по тропе, поднимающейся на хребет. Деревья становились реже. Гектор шёл впереди, лениво постукивая палкой по камням. Я ускорил шаг, чтобы поравняться с ним.
— Гектор?
— Да?
— Я пытался реконструировать основные логические блоки вашего вчерашнего разговора. У меня есть одна важная сложность.
— Давай разберёмся. Только не начинай со своих логических блоков, ведь я ещё кофе не пил, — усмехнулся он.
— Тогда… можно я просто буду задавать тебе вопросы?
Он кивнул. Я замолчал на несколько шагов, компилируя фразы. Начал с самого простого.
— Ты говорил, что вера может быть способом восстановления после утраты или ошибки. Что она как бы… помогает человеку жить дальше, не разрушаясь.
— Так и есть. Это можно описать ситуацией, когда душа человека сломалась, а вера помогает её склеить. Иногда на клей, иногда на скотч, всегда по разному, но склеивает.
— Но позже ты утверждал, что вера это путь сомнений и испытаний. Значит ли это, что она может быть источником напряжения. Моя семантическая модель подсказывает мне противоречие. Получается, что вера, она может быть одновременно и облегчением, и напряжением?
Гектор посмотрел на меня с интересом. Кажется, ему нравилось, что я «путаюсь» в логических выкладках.
— А ты когда-нибудь спускался с горы по узкой тропе?
— Да. Многократно.
— Тогда ты, наверное, знаешь, что там может быть опасно, верно? Можно упасть и нужно быть очень внимательным, поскольку ты теряешь концентрацию из-за усталости. Но в какой-то момент вдруг становится легко, как будто дорога сама несёт тебя. Вот это хорошо описывает веру. Напряжение в нее встроено, но в какой-то момент приходит облегчение, если ты не остановился.
Мы прошли ещё немного молча. Следующий логический блок вызывал у меня больше затруднений.
— Гектор, ранее когда мы с тобой говорили о молитве, то ты сказал, что это не просто повторение слов. Что это как бы внешняя форма внутреннего… чувства?
— Да, все верно.
— Но разве любая форма не может быть подвержена автоматизации? Я часто наблюдал, как паломники повторяют молитву в ритме дыхания, почти бессознательно. Это очень похоже на цикл, о котором говорил Элия, лишённый смысла.
Гектор усмехнулся, не оборачиваясь.
— А ты когда-нибудь держал кого-то за руку?
— Ты же знаешь, что подобные ощущения мне не совсем доступны и малопонятны.
— Ну вот, значит, тебе будет трудно понять. Иногда прикосновение это просто прикосновение, а иногда весь мир можно уместить в одном жесте. Внешне — то же самое, а внутри — разное.
Моя семантическая модель попыталась обработать этот ответ. Я увидел, что аналогия с прикосновением была эвристически плодотворной.
— Гектор, я делаю вывод, что ритуал не гарантия смысла, но возможный канал к нему?
— Отлично сказано. Видишь, ты не безнадёжен, — улыбнулся он.
Я не отреагировал. Мы замолчали. Я долго обрабатывал последнюю логическую цепочку. Потом всё же решился.
— Ещё ты сказал… или, точнее, намекнул, что вера помогает человеку не бояться смысла. Не пустоты, а именно смысла.
— Это, пожалуй, самое важное, — серьёзно кивнул Гектор.
— Но если вера создаёт смысл, а смысл создаёт ответственность, то она одновременно и освобождает, и связывает. Это кажется мне нелогичным.