.
Интересно высказывание о Серове самого Сарьяна: «В школе я не увлекался работами своих преподавателей, но мы, ученики, — пишет художник, — многим обязаны нашему блестящему учителю Валентину Александровичу Серову, который своими постоянны ми наблюдениями за нами и острыми замечаниями всегда поддерживал в нас напряжённый интерес в работе»[9].
Один из любимых учеников Серова, известный художник Н. Ульянов, рассказывает в своих воспоминаниях о Серове: «Свой месяц дежурства на вечерних занятиях Серов начал с того, что забраковал живших при Училище постоянных натурщиков, нашёл на стороне молодого, с крепким телом парня и поставил его в самую простую позу, причём тут вместе с учениками сел рисовать его сам. Где же это видано, чтобы преподаватель, “уважающий себя” и дорожащий своим авторитетом, прославленный художник, рискнул на этот неосторожный шаг? А Серов сидит на верхней парте и делает то, что делают все: спокойно, сосредоточенно рисует, забыв об окружающих. И вдруг, не отрываясь от работы, он твёрдо, как бы для себя, но в первый раз говорит во всеуслышание: “Натурщик поставлен не на месяц, а всего на три вечера. Никаких фонов, никакой тушёвки. Голый рисунок — и больше ничего”! И через несколько минут: “Никакого соуса, никакой растушёвки — вот и всё. Надоели рисунки вроде заслонок”. До него мы делали рисунки по целому месяцу. Серов же требует быстрой зарисовки и часто ставит модель на один сеанс. Более того, показав модель минут пять или несколько дольше, он предлагает нарисовать её по памяти. Этого не было никогда»[10].
Приведённые высказывания о Серове как самого Сарьяна, так и других, дают возможность в самых общих чертах представить педагогический метод и основные положения серовской системы обучения, сводящиеся к выработке умения быстро схватывать виденное, к развитию зрительной памяти, точности рисунка, к способности добиваться обобщения! Вместе с тем Серов развивал в своих учениках самостоятельность, стремился к тому, чтобы каждый из них обрёл индивидуальное творческое лицо. Занятия в мастерской Серова и Коровина велись помесячно, это давало возможность каждому руководить одним и даже несколькими заданиями целиком — от начала до конца.
Коровин был полной противоположностью Серову. В отличие от Серова он мало уделял внимания непосредственной практической работе с учениками, длительному и конкретному разбору их произведений. Но он умел увлекать и воодушевлять учеников беседами об искусстве. По воспоминаниям одного из его учеников, он часто говорил «о красоте полей, морей, лесов, о прелести сочетания красок, много с темпераментом рассказывал о великих мастерах прошлого и особенно о французской живописи. При его дежурствах в мастерской, при постановке модели постоянно учитывались цветовые соотношения. Коровин любил повторять, что во время работы надо обязательно использовать свои наблюдения, почерпнутые из жизни. Но зато модели он ставил замечательно, и в отношении колорита и самой позы постановки были так красивы, что сами собой казались художественными произведениями»[11]
Таким образом, Серов и Коровин, столь разные по своим педагогическим методам, взаимно дополняли один другого.
Несколько слов о товарищах Сарьяна по Училищу. По словам Сарьяна, он был особенно дружен с Владимиром Половинкиным, который подавал большие надежды, но умер вскоре по окончании Училища. Через него Сарьян познакомился с «волжской компанией» — П. Кузнецовым, К. Петровым-Водкиным, П. Уткиным и другими, — названными так потому, что все они были из одного города — Саратова. Впоследствии Сарьян сблизился с ними. В этой группе самым продуктивным и раньше всех обратившим на себя внимание своими пейзажами Волги был П. Кузнецов.
Окончив Училище в 1903 году, Сарьян не захотел писать картину на диплом, удовлетворившись получением звания «неклассного художника» и, как уже говорилось, пробыл ещё полтора года в мастерской Серова и Коровина.
Ещё в годы обучения, летом 1901 года, Сарьян вместе со своим товарищем, уроженцем Еревана Г. Миансаряном, совершает первую поездку в Армению. Кроме Еревана они посетили и ближайшие его окрестности — Эчмиадзин, Аштарак, Севан и другие. Армения произвела неизгладимое впечатление на молодого художника. «Я долго мечтал о Кавказе и Закавказье, и хотя мне приходилось бывать несколько раз на Северном Кавказе, но он меня не особенно пленил. Зато Средний Кавказ и особенно Южный — зачаровали меня; здесь я впервые увидел солнце и испытал зной. Караваны верблюдов с бубенцами, спускающиеся с гор, кочевники с загорелыми лицами, со стадами овец, коров, буйволов, лошадей, осликов, коз; базары, уличная жизнь пёстрой толпы; мусульманские женщины, молчаливые, скользящие в чёрных и розовых покрывалах, в фиолетовых шароварах, в деревянных башмаках, выглядывающих с плоских крыш квадратных домов; большие тёмные миндалевидные глаза армянок — всё это было настоящее, о чём я грезил в детстве. Я почувствовал, что природа — мой дом, моё единственное утешение; что мой восторг перед ней — иной, чем перед произведениями искусства: тот длится всего лишь несколько минут. Природа многоликая, многоцветная, выкованная крепкой, неведомой рукой — мой единственный учитель»[12]. Так передаёт Сарьян свои впечатления о первой поездке в Закавказье.
Портрет матери художника. 1902 г.
Художника пленили здесь не только природа, южное солнце и зной, но и тот новый, своеобразный мир, в котором ему открылись иная жизнь, иной быт, иные люди и даже иные животные. Это было так не похоже на всё то, что он видел в Москве. В нём пробуждались затуманенные впечатления детских лет — его жизнь на хуторе отца. «Острота нового восприятия, — пишет Сарьян, — как бы совпадала с моим детским миром, с моим временно уснувшим прошлым миром детства»[13].
Впечатления, хотя и очень сильные, были так новы, что найти сразу отражение в исполненных здесь, в Армении, работах не могли, но они зародили в художнике какие-то ещё неясные, смутные представления о совершенно новых формах изображения природы.
От этих летних поездок в Армению сохранилось немного работ. Некоторые художник уничтожил, другие растерялись. Очень интересен для характеристики творчества Сарьяна тех лет пейзаж «Макраванк», написанный художником во вторую его поездку в Армению, в 1902 году. Ничто ещё в этом тёмном по краскам и мрачном пейзаже не предвещает того яркого красочного Сарьяна, каким он стал позднее. Навыки, заложенные в Училище, были ещё очень сильны, и восприятие природы во многом обусловлено ими. Но всё же новые впечатления, полученные художником от поездок в Закавказье, не остались безрезультатными. В Сарьяне растёт чувство неудовлетворённости тем, что он делал до сих пор, складываются новые представления о задачах искусства.
Глава вторая
Большая художественная жизнь, выставки, театры, музыкальные вечера, музеи, естественно, привлекали молодого художника. По окончании Училища Сарьян остаётся в Москве.
Работы, исполненные Сарьяном в ближайшие два-три года после окончания Училища, обнаруживают первые признаки намечающегося перелома в творчестве художника. «Необходимо было, — пишет Сарьян, — побороть в себе школу, серую и навязчивую, и найти свою собственную технику, не пользуясь чужим. Я стал искать более прочных форм для передачи живописного существа действительности»[14].
Эти поиски новых форм можно видеть в работе «У моря. Буйволы» (1903), где в несколько условных и обобщённых приёмах написан вечерний прибрежный пейзаж с тремя буйволами. Новые живописные задачи ставит художник и в ряде других пейзажей 1903 — 1905 годов. Уже в эти первые годы самостоятельной художественной деятельности наряду с исполненными с натуры пейзажами «Цветущие горы», «Аул», «В горах» (все 1905 г.) Сарьян пишет и ряд работ на сказочные темы: «Восточная сказка» (1904), «Сказки долин» (1904). В портрете Африкян реальный образ молодой женщины написан на фоне условно сказочного пейзажа с газелями.
Летом 1905 года Сарьян вместе со своим товарищем по Училищу П. Кузнецовым совершает поездку по Волге. Расставшись с Кузнецовым в Саратове, Сарьян следует вниз по реке до Царицына, потом поездом едет к себе в Нахичевань, намереваясь провести у родных летние месяцы. Однако бурные события революции 1905 года задерживают художника в Нахичевани, и лишь в начале 1906 года он возвращается в Москву.
Многое изменилось в Москве за прошедшие месяцы. Революция была подавлена. Наступали годы реакции. Символизм, мистика, крайний индивидуализм нашли своё проявление в творчестве части представителей русской литературы и искусства.
В эти годы возникает ряд объединений молодых художников: «Голубая роза», позднее «Бубновый валет» и другие. Принципы новых группировок были противоречивы — они отражали сложный характер отношений художников к современности.
Сарьян начал свою художественную деятельность в 1907 году участием на выставках «Голубая роза»; вместе с ним выступали его товарищи по Московскому Училищу живописи — П. Кузнецов, П. Уткин, Н. Сапунов, А. Матвеев и другие. Сарьян ищет «простые формы», меняется и содержание его работ. Доминирующее место в его творчестве начинают занимать сказочные сюжеты. Показательны уже самые названия картин: «Священная роща» (1905), «Озеро фей», «Чары луны» (обе 1906 г.). Вот как художник говорит о своём увлечении сказочными сюжетами, толчком для которых послужили его поездки в Закавказье в 1901 - 1902 годах: «Изучая тогда природу и жизнь Востока, я задумывался над средствами передачи своих впечатлений. Последние по остроте нового восприятия были близки с прошлым моего детства. Я, как дитя, начинаю синтезировать свои впечатления, не отрываясь от природы, но с большим уклоном к фантастике, к сказке...»