аться и подчинять себе время универсальна.
Ключи к мастерству
Чарлз Дарвин в поисках призвания — Черты всех великих мастеров — Наша неповторимость И ВРОЖДЕННЫЕ СКЛОННОСТИ — ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ БАРЬЕРЫ НА ПУТИ К МАСТЕРСТВУ — ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГЕНИЯ — ОБЕСЦЕНИВАНИЕ КОНЦЕПЦИИ МАСТЕРСТВА — РОЛЬ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТИ В ДОСТИЖЕНИИ МАСТЕРСТВА — ОПАСНОСТЬ ПАССИВНОСТИ —Пластичность мозга — Обзор стратегии и персонажей, описанных в книге
Если все мы рождаемся с более или менее сходным мозгом, если у всех мозг имеет приблизительно одинаковую конфигурацию и потенциал, почему же истории известны лишь немногие, сумевшие, кажется, полностью реализовать его возможности? Очевидно, что ответ на этот вопрос очень важен для каждого человека, в самом практическом смысле.
Принято считать, что Моцарт или Леонардо да Винчи были наделены блестящими способностями и талантами от рождения. Как еще объяснить их невероятные достижения, если не даром, которым они обладали изначально, с которым родились? Однако многие тысячи детей демонстрируют исключительные способности и одаренность в различных областях, но лишь некоторые из них впоследствии достигают хоть сколько-нибудь высокого уровня, а в то же время те, кто не блистал в юности, часто добиваются куда большего. Ни врожденный талант, ни высокий коэффициент интеллекта не объясняют, не могут объяснить этих достижений.
В качестве классического примера сравним жизнеописания сэра Фрэнсиса Гальтона и его двоюродного брата, Чарлза Дарвина. По свидетельствам современников, юный Гальтон был настоящим гением и поражал всех умом (много лет спустя, когда появились соответствующие методики, специалисты провели измерения и показали, что коэффициент интеллекта Гальтона был выше, чем у его старшего кузена, Дарвина). Вундеркинду Галь- тону прочили блестящую научную карьеру, однако, пробуя себя в разных отраслях, он ни в одной из них не достиг истинных высот. Его, как часто случается с юными дарованиями, отличало крайнее непостоянство.
Человеку надо бы научиться определять и улавливать искорку света, вспыхивающего в его сознании и куда более важного, чем великолепный блеск целого сонма бардов и мудрецов. Но он пренебрежительно отбрасывает их, потому что это его мысли. Мы узнаём свои отвергнутые мысли в творениях гениев и тогда вчуже поражаемся их величию.
Ральф Уолдо Эмерсон
Дарвин, напротив, прославился как великий ученый, один из тех немногих — их можно пересчитать по пальцам, — кто перевернул наш взгляд на мир. Как признавал сам Дарвин, он был «весьма заурядным мальчиком, стоявшим в интеллектуальном отношении, пожалуй, даже ниже среднего уровня... проявлял в учении мало сообразительности... не мог следовать за долгими и чисто абстрактными рассуждениями». Однако Дарвин обладал каким-то качеством, которое отсутствовало у Гальтона.
Ответ на эту загадку можно найти в том, как сам Дарвин описывал свое детство. Дарвина-ребенка отличала страсть к собиранию всевозможных коллекций — в частности, коллекционированию различных биологических образцов. Отец его, врач, желая, чтобы сын пошел по его стопам и проча ему медицинскую карьеру, отправил Чарлза на обучение в университет Эдинбурга. Но Дарвин не проявил интереса к предмету и студентом был весьма заурядным. Потеряв надежду увидеть успехи сына, отец отказался от своей мысли и предложил ему сделаться священником. Чарлз начал готовиться к тому, чтобы стать церковнослужителем, и в это время узнал от своего бывшего профессора, что «Бигль», британский военный корабль, готовится к отплытию в кругосветное плавание и что капитан ищет натуралиста для сбора и систематизации образцов, которые можно было бы затем отправлять в Англию. Хотя отец поначалу был против, Чарлз решился принять предложение. Что-то в этом путешествии привлекало его.
Неожиданно страсть к коллекционированию оказалась не просто востребованной, она пришлась как нельзя более кстати. В Южной Америке Дарвин собрал великолепные образчики не только живой природы, но и минералов и ископаемых останков. Его интерес к разнообразию жизни на Земле вывел на нечто большее — стали возникать глобальные вопросы, касавшиеся происхождения видов. Направив на это всю свою энергию, молодой человек собрал такое количество объектов, что в его мозгу начала вырисовываться и обретать стройность теория.
После пятилетнего плавания Дарвин вернулся в Англию и посвятил всю свою дальнейшую жизнь единственному делу — разработке теории эволюции. Это был нелегкий путь, Дарвин много трудился — например, восемь лет он кропотливо изучал исключительно усоногих раков и написал о них монографию, которая принесла ему заслуженную славу блестящего зоолога. Дабы противостоять нападкам на подобную теорию, неизбежным в викторианской Англии, Дарвину пришлось стать красноречивым оратором, тонким политиком и дипломатом. На протяжении многолетнего и многотрудного пути его поддерживали и любовь к своему предмету, и глубокое его знание.
Ключевые элементы этой истории повторяются в биографиях всех известных великих мастеров: юношеское страстное увлечение или предрасположенность, счастливый случай, дающий возможность применить свои умения на практике, и обучение, во время которого демонстрируются энергия и сосредоточенное внимание. Такие люди способны серьезно работать и быстро совершенствоваться, а все благодаря желанию учиться и глубокой привязанности, которую они испытывают к своей отрасли. Правда, причина столь ревностных усилий — это, по-видимому, действительно врожденное качество. Это не способности и не виртуозный блеск, которые при желании можно в себе развить, а глубокая и мощная тяга, влечение к определенному предмету.
Такое влечение сугубо индивидуально и отражает неповторимость каждого человека. Неповторимость в данном случае не есть понятие поэтическое или философское — это научный факт: генетически каждый из нас уникален, точный генетический набор признаков любого человека никогда не встречался в прошлом и не будет воспроизведен в будущем. Уникальность проявляется в наших интересах, в предпочтениях, которые мы испытываем к тем или иным занятиям или отраслям знания. Это может быть тяга к музыке или математике, определенным видам спорта или играм, к решению запутанных проблем, починке или строительству, а у кого-то — к игре словами.
Те, кто впоследствии достигает исключительного мастерства, глубже прочих ощущают эту тягу, воспринимают ее как зов, призвание. Любимое дело занимает все их мысли. Случайно или намеренно они избирают жизненный путь так, чтобы иметь возможность применить это свое призвание. Такая тесная привязанность, такое стремление помогают преодолеть все тяготы и выдержать сложности, связанные с процессом овладения мастерством, — сомнения в себе, утомительные часы учения и однообразных упражнений, неизбежные неудачи, бесчисленные подколки и издевки завистников. Большинство отступают, у них же вырабатываются стойкость и уверенность.
Будучи представителями западной цивилизации, мы привыкли ставить знак равенства между умом, силой интеллекта и успехом. Однако достигшие мастерства многим обязаны не разуму, но высоким душевным качествам, выделяющим их среди тех, кто просто ходит на службу и делает свою работу.
Оказывается, сила желания, упорство, терпение и уверенность имеют куда более серьезное значение для достижения успеха, чем простая логика и способность рассуждать. Увлеченный человек полон энергии и способен преодолеть любые преграды. Когда же нам скучно или тревожно, мы отвлекаемся, не можем сосредоточиться, слабеем и становимся все более пассивными.
В прошлом лишь немногим людям, наделенным почти сверхчеловеческой энергией и вдохновением, удавалось сохранить верность выбранному пути и преуспеть на нем. Уделом мужчин достаточно высокого сословия была военная карьера, либо их готовили для государственной службы. Если случалось, что юноша проявлял способности или призвание к уготованной ему карьере, то лишь благодаря удачному совпадению. У миллионов людей, которым не посчастливилось родиться представителем нужного социального класса, этнической группы или пола, возможности следовать своему призванию просто не было. Даже если такие люди и ощущали эту потребность, доступ к необходимым знаниям для них был невозможен. Вот почему в прошлом было так немного истинных мастеров, именно поэтому они так выделяются на общем фоне.
Сейчас эти политические и социальные барьеры во многом устранены. У нас есть такой широкий доступ к информации и знаниям, о котором мастера прошлого и мечтать не могли. Теперь более чем когда-либо мы вольны двигаться к осуществлению своего призвания — дара, которым от рождения наделен каждый, ведь это часть нашей генетической самобытности. Настало время, когда слово «гений» лишилось таинственного ореола и элитарности. (Слово «гений» пришло к нам из латыни, где им называли духа-хранителя, опекающего человека от самого рождения. Со временем значение слова изменилось, оно стало означать уникальные врожденные способности и таланты, делающие каждого человека неповторимым.)
Мы, кажется, живем в исторический период, предоставляющий идеальные условия для развития мастеров, в такое время, когда многие имеют возможность следовать своему призванию. В действительности, однако, кое-кто препятствует нам в достижении такой силы. Это помеха духовная и весьма опасная:
сама идея мастерства в наше время обесценена и ассоциируется с чем-то вышедшим из моды, даже неприятным. На мастерство сейчас не смотрят как на цель, к которой следует стремиться.
Такая переоценка ценностей случилась совсем недавно, а связано это, вероятно, с некоторыми характерными особенностями нашего времени.
Мир, в котором мы живем, кажется, все больше выходит из-под контроля. Наш хлеб насущный, да и сама жизнь зависит от мощных глобальных сил. Проблемы, с которыми мы сталкиваемся — экономические, экологические и прочие, — невозможно решить в одиночку. Политические лидеры держатся отстраненно, они не берут ответственность за осуществление наших устремлений. Естественная реакция встревоженных и растерянных людей — это пассивность в разных ее проявлениях. Не ставя перед собой слишком высоких жизненных целей, мы можем ограничить сферу деятельности и таким образом получить иллюзию контроля над ситуацией. Чем на меньшее мы замахиваемся, тем меньше шанс потерпеть поражение. Если нам удается представить все так, будто мы на самом деле не отвечаем за свою судьбу, за все, что происходит с нами в жизни, очевидное наше бессилие будет казаться менее неприглядным. По этой же причине мы начинаем тяготеть к определенным сюжетам: генетика по преимуществу определяет то, что с нами происходит; мы продукты своего времени, и только; личность — это не более чем миф; человеческие поступки можно свести к данным статистики.