Помолчав еще немного, Морейн посмотрела мне прямо в глаза:
— У нас нет выбора теперь, кроме как продолжить борьбу. Ты должен вернуться в поместье Антоновых, а я займусь некоторыми делами. Через пять дней мы встретимся в нашем укрытии под церковью Святой Матери. Горностай и остальные — если выживут, конечно — также будут там. Нам необходимо решить, как поступить дальше.
Я снова кивнул, соглашаясь с ее предложением. В самом деле, мне стоило ненадолго вернуться к Антоновым — ведь матушка находилась у них, и из-за этого я не мог полностью примкнуть к отступникам.
Тайная полиция всегда будет иметь рычаг давления на меня, пока матушка оставалась в руках одного из Великих Домов. Я не мог порвать с семьей, как бы мой путь ни сложился дальше. Это самое дорогое, что у меня было.
К тому же само пребывание у Антоновых позволяло мне играть на два фронта. С одной стороны, я был лояльным слугой Дома, подчиняющимся их воле. А с другой держать связь с Отступниками и не потерять их из виду.
Когда нога перестала ныть, я наконец поднялся.
Покинув подземное убежище Морейн, я выбрался из катакомб на поверхность. Холодный ветер пробирал до самых костей, но сейчас на него даже не приходилось обращать внимания. Вскоре я уже стоял у ворот особняка Кирилла Андреевича.
Однако постучать я не успел. Меня заметили раньше — распахнулась дверь парадного входа, и в следующий миг я оказался в объятиях Лизы. Она буквально налетела на меня. Ее лицо было очень обеспокоенным.
— Где тебя черти носили⁈ — выкрикнула она, не в силах скрыть перепуганный вздох облегчения. — Отец мне ничего не говорит! Феликс тоже. Вообще никто ничего не говорит! Раньше я все узнавала первой, но теперь… В чем дело?
Ее внезапный порыв застал меня врасплох. Прежде я не замечал в Лизе подобной тревоги, привязанности. Она волновалась за меня? Но разве был в этом какой-то смысл? Не скажу, что мы столь близки.
Но теперь именно эти чувства читались в ее зеленых глазах, что так жадно всматривались в меня сейчас. От девушки исходило нечто новое, необычное… Некое напряженное возбуждение, никогда прежде ею не выказываемое.
В ее взгляде был страх — страх утраты чего-то невероятно важного. И внезапно я смутно уловил: для Лизы это важное — я сам.
Но лишь смутно, ибо в тот миг во мне самом не было ни единого чувства. В голове было столько мыслей, так что я воспринимал происходящее со странным отчуждением. Словно со стороны.
— Я выполнял поручения главы дома, Лиза, — произнес я сухо, отстраняя ее руки. — Все в порядке.
Оставив Лизу с недовольным лицом, я прошел в дом, борясь с нахлынувшей апатией.
В одной из дальних комнат я приметил матушку, которая сидела, склонив голову над пряжей. Игла ловко порхала в ее натруженных руках, создавая причудливый узор. На ее лице застыло умиротворенное выражение безмятежности, столь чуждое той бурной жизни, что начала закручивать меня в свой водоворот.
Я застыл на пороге, жадно впитывая этот образ матери, погруженной в размеренный, давно знакомый труд. Сколько бессонных ночей провела она за этим же самым занятием в нашем скромном доме, когда отец был еще с нами? Теперь передо мной сидела хранительница того мира, давно ушедшего и безвозвратно потерянного.
Как же мне хотелось подойти, обнять ее. Но какая-то сила сковывала меня, не давая шагнуть вперед. Словно разверзлась пропасть между нашими мирами, и я не имел права потревожить матушку, чтобы не обрушить последний оплот тишины и покоя в ее жизни.
Я так и замер в дверях, боясь нарушить эту идиллию. Внезапно за моей спиной раздались шаги.
— А вот и ты!
Кирилл Андреевич выглядел как всегда властным и спокойным, в чем несомненно подрожал своему дяде.
— Рад видеть тебя в добром здравии, Николай.
Он проследил за моим взглядом и улыбнулся, словно прочитал мысли.
— Помни, Антоновы держат слово вне зависимости от сменившихся обстоятельств. Можешь быть уверен — твоей матушке ничего не угрожает. Пойдем, нам нужно обсудить кое-что важное.
Я кивнул и последовал за Кириллом Андреевичем в противоположное крыло особняка.
Кирилл Андреевич предложил мне присесть у огромного каминного очага. Сам же он опустился в кресло напротив, закинув ногу на ногу и барабаня пальцами по подлокотнику.
В его пристальном изучающем взгляде я не находил ни тревоги, ни злости. Напротив, лицо Василиска было самой невозмутимостью. Какое-то время он молчал, просто разглядывая меня, а затем произнес ровным тоном:
— Ты не донес Тайной Полиции о предстоящем нападении на шахту Бернадотов. Почему?
Я едва не вздрогнул от неожиданности. Значит, он все знал. Но вида не подал, скрывая смятение:
— У меня не было возможности связаться с полицией все произошло слишком быстро.
Кирилл кивнул, его брови чуть дрогнули:
— Ясно… Ну что ж, должен сказать, как бы то ни было — это весьма здравым решением с твоей стороны!
Его губы неожиданно расплылись в одобрительной улыбке.
— Узнай об этом Тайная полиция, и шахта была бы сейчас в ходу.
Я растерянно заморгал, выходит, Антоновы не против, если Бернадоты сдадут позиции.
Угадав мое состояние, Василиск вскинул успокаивающе ладонь:
— Знаю, все это выглядит крайне подозрительно. Но сейчас мы подошли к критическому моменту, от исхода которого зависит очень многое… В том числе судьба всего нашего Дома.
Он подался вперед, заглядывая мне в глаза с каким-то безумным напряжением:
— Скажи прямо, Николай. На чьей ты стороне?
Его вопрос повис в воздухе, налитый невыносимой тяжестью и бременем выбора.
На чьей же действительно я был стороне? Отступники, Антоновы, Тайная Полиция, да и внутри отступников все было не так просто. Каждый преследовал какие-то свои цели, а я повис между всеми ними.
Медленно, тщательно взвешивая каждое слово, я заговорил:
— С самого начала я на стороне своей семьи. Матери… — сделав паузу, все же добавил. — И отца. Дорогих мне людей. И я делаю все для их безопасности.
— Когда-то твой отец сказал мне одну очень важную вещь: у мастера масок не может быть сторон. Он не служит никому, кроме своего ремесла и собственного пути. Это было буквально за пару дней до того, как он пропал, представляешь?
На лице Василиска не дрогнул ни единый мускул. На смену напряжению пришло какое-то странное спокойствие. Он откинулся на спинку кресла и несколько раз медленно кивнул:
— Что ж, прекрасный ответ… Я верю тебе, Николай. Как и верю в то, что ты знаешь, что делаешь.
Он поднялся, жестом отпуская меня:
— Ступай и отдыхай. Сегодня был тяжелый день, а завтра с самого утра нам предстоит долгая дорога. Дворецкий покажет тебе выделенные покои.
В эту ночь мне почти не спалось. Я ворочался с боку на бок, все думая о том, кто же на самом деле прав? Сторон так много, но надо ли занимать одну из них? Может и вовсе пойти своим путем. В груди все сжималось от предчувствия чего-то огромного и неизбежного.
Утром, едва забрезжил первый солнечный луч, меня уже разбудили и предоставили новый костюм. Василиск ожидал меня на выходе, облаченный в строгий черный костюм и длинный плащ. Я с удивлением отметил, что при нем не было привычной охраны — лишь водитель поджидал в машине у крыльца.
Не проронив ни единого лишнего слова, Кирилл Андреевич жестом велел мне следовать за собой. Мы прошли мимо вестибюля и вышли наружу, к машине.
— Поездка предстоит долгая, — произнес Василиск, глядя в окно.
Вскоре мы оставили позади поместье ехали через всю столицу по окраине, прошло более трех часов.
Остановилась машина где-то далеко за городом, у лесной тропы. Но на этом путь не закончился. Мы с Василиском последовали по ней, глубже в лес.
Кирилл Андреевич вел меня сквозь буреломы и подлесок. Там, среди истрепанного кустарника, едва виднелись очертания старой калитки.
Василиск молча приложил ладонь к металлическому распятию, что венчало эту дверцу, и меж кривых перекладин пробежала рябь силового поля. Едва оно успокоилось, мужчина с видимым облегчением потянулся к замку.
— Даже не знаю, как тебе все это объяснить, — произнес он раздумчиво, отворяя калитку. — Пожалуй, будет лучше если ты все увидишь своими глазами.
Мы вышли на укромную лесную опушку, за которой виднелись болотные топи. Влага конденсировалась в тумане, клочья которого едва успевали рассеиваться на солнце.
Прямо перед нами возвышался одинокий дом — приземистая деревянная постройка, увенчанная остроконечной черепичной крышей. Вокруг нее простиралась заросшая клочьями седой осоки поляна, на которой медленно чадил висячий дымок от лачуги.
У калитки дома стояла внушительная фигура в длинной темно-алой мантии. При нашем приближении она обернулась, приветливо взмахнув рукой. Даже сквозь капюшон я узнал главу Дома.
— Здравствуй, племянник. Ты как раз вовремя, — раздался непринужденный голос Лазаря Антонова, на что Василиск кивнул и поприветствовал в ответ.
Я встретился с ним взглядом, вдруг охваченный неясным предчувствием.
Он кивнул мне в знак приветствия и жестом предложил войти в дом. Я переступил порог. А сердце все безумно колотило, будто бы сейчас случится нечто страшное.
…и в тот же миг оно замерло в груди, а все мысли разом покинули меня.
За дверью одинокого дома, стояла внушительная фигура человека в широкополой шляпе и длинном дорожном плаще. При виде меня он кивнул. И в тот миг, когда встретился с его пристальным изучающим взглядом, то понял, что вижу перед собой отца…
Александра Арсеньева…
Глава 5
— Вижу, что тебе пришёлся по нраву мой подарок. — даже не поздоровавшись, заговорил отец. — Значит, я не ошибся. Ты смог это сделать. Что же, давай посмотрим, насколько хороша легендарная маска, чей рецепт передавался в нашем роду на протяжении трёх сотен лет.
Сказав это, отец провёл рукой по лицу, на пальце вспыхнул артефакт создателя, и его шляпа разлетелась на лоскуты, разорванная величественной золотой маской дракона. Вокруг него мгновенно появилось пламя и покатилось во все стороны, уничтожая всё на своём пути.