. Он важен между прочим. Социология? А я, например, ожидаю не меньшего от биологии. Я спрашиваю: где общечеловеческое в этом учении? Человек всегда останется самим собой.
Мать (Ивану). А он-то, пожалуй, уже изрядно переменился, а?
Иван прощается.
Иван. Товарищ Власова, я просто не узнаю своего брата.
VII
Пелагея Власова посещает сына в тюрьме.
Тюрьма.
Мать. Надзиратель будет очень настороже, но все же мне надо узнать адреса крестьян, интересующихся нашей газетой. Надеюсь, я удержу эту уйму имен в памяти.
Надзиратель приводит Павла. Павел!
Павел. Как поживаешь, мама?
Надзиратель. Сядьте так, чтобы между вами остался промежуток. Вот сюда и туда. Политических разговоров - никаких.
Павел. Ну что же, поговорим о домашних делах, мама!
Мать. Ладно, Павел.
Павел. Где ты приткнулась?
Мать. У учителя Весовщикова.
Павел. Заботятся там о тебе?
Мать. Да. А тебе как живется?
Павел. Я все беспокоился, смогут ли они тебе помочь как следует.
Мать. Борода у тебя сильно отросла.
Павел. Да. Небось я выгляжу теперь постарше.
Мать. Я была на похоронах Смилгина. Опять полиция избивала. А кое-кого и забрали. Мы все там были.
Надзиратель. Это политика, Власова!
Мать. Вот как? Скажи пожалуйста, прямо не знаешь, о чем заговорить!
Надзиратель. Если так, то нечего сюда и приходить. Вам не о чем сказать, но вы лезете сюда и только мешаете нам. А отвечать кому? Мне?
Павел. Помогаешь по хозяйству?
Мать. Помогаю. Мы с Весовщиковым собираемся на той неделе в деревню.
Павел. С учителем?
Мать. Нет.
Павел. Проветриться вздумали?
Мать. Да, и проветриться. (Тихо.) Нам нужны адреса. (Громко.) Ах, Павел, как нам всем тебя не хватает!
Павел (тихо). Адреса я проглотил при аресте. Запомнил только парочку.
Мать. Ах, Павел, никогда я не думала, что так жить придется на старости лет.
Павел (тихо). Лунгин в Пирогове.
Мать (тихо). А в Крапивне? (Громко.) Горе мне с тобой, право!
Павел (тихо). Сулиновский.
Мать. Все молюсь за тебя. (Тихо.) Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А вечера коротаю одна-одинешенька.
Павел (тихо). Терехов в Дубравне.
Мать. А учитель уже жалуется на беспокойство.
Павел (тихо). У них узнаете остальные.
Надзиратель. Время свидания истекло.
Мать. Еще минутку, господин хороший! Я совсем сбилась. Ах, Павел! Нам, старикам, остается только забиться в щель, с глаз долой; какая от нас польза? (Тихо.) Лушин в Пирогове. (Громко.) Нам дают понять, что наше время кончилось. Нам впереди ждать нечего. Что знали мы, то прошло. (Тихо.) Сулиновский в Дубравне.
Павел отрицательно качает головой.
Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А опыт наш - на что годится? Наши советы приносят один вред - ведь между нами и детьми непроходимая пропасть. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Нам идти в одну сторону, а вам в другую. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Ничего общего у нас нет. Ваше время наступает!
Надзиратель. А время свидания кончилось.
Павел (кланяется матери). Прощай, мать.
Мать (тоже кланяется). Прощай, Павел.
ПЕСНЯ
(исполняется актером, играющим Павла)
У них законы и уставы,
У них тюрьмы и крепости
(Не считая приютов и богаделен),
У них тюремщики и судьи,
Им платят вдосталь, они на все готовы.
А что толку?
Неужели они верят, что могут сломить нас?
Прежде чем исчезнуть
А этого ждать недолго,
Поймут они, что все это
Им уже ни к чему.
У них типографии и газеты,
Чтоб нас побеждать и лишать языка
(Не считая чиновников армию),
У них попы и ученые.
Им платят вдосталь, они на все готовы.
А что толку?
Разве так уж страшна для них правда?
Прежде чем исчезнуть
А этого ждать недолго,
Поймут они, что все это
Им уже ни к чему.
У них пушки и танки,
Гранаты и пулеметы
(Не считая дубинок).
У них полицейские, солдаты,
Им платят мало, они на все готовы.
А что толку?
Разве так могучи враги их?
Они верят - еще не поздно,
От гибели можно спастись.
Но день настанет
А ждать его недолго,
Поймут они, что все это
Им уже ни к чему.
И пусть кричат во весь голос "стой!"
Не помогут ни деньги, ни пушки!
VIII
Летом 1905 года по стране прокатилась волна крестьянских беспорядков и
стачек батраков
А
Дорога.
Мать, идущую вместе с двумя рабочими, встречают камнями. Спутники ее
обращаются в бегство.
Мать (с шишкой на лбу, к преследователям). Почему вы швыряете в нас камнями?
Егор. Потому что вы штрейкбрехеры.
Мать. Вот как? Мы штрейкбрехеры? Потому мы гак спешим? Где стачка-то?
Егор. В смирновском поместье.
Мать. А вы забастовщики? Это я вижу по моей шишке. Но я не штрейкбрехер вовсе. Я из Ростова, в гости к батраку. Его зовут Егор Лушин.
Егор. Лушин - это я.
Мать. Я - Пелагея Власова.
Егор. Это тебя во всей округе зовут "мать"?
Мать. Да. Со мной газеты для вас. Не знали мы, что вы бастуете, но я вижу, что борьбу вы ведете не на шутку. (Отдает Лушину газеты.)
Егор. Прости, что мы тебе набили шишку. Наша стачка вот-вот сорвется. С тобой вместе пришли штрейкбрехеры из города, да завтра ждут еще. Нам жрать нечего, а для них уже режут свиней и телят. Видишь, дым валит из трубы? Все для штрейкбрехеров.
Мать. Стыда нет у людей.
Егор. Помещичья бойня, хлебопекарня и молочная, ясное дело, не бастуют.
Мать. А почему? Вы с ними толковали?
Егор. Ни к чему это. Чего им бастовать? Плату только нам сократили, простым батракам.
Мать. Дай-ка сюда газеты. (Делит пачку газет пополам и дает ему часть.)
Егор. А те? Почему ты даешь не все?
Мать. Эти пойдут на помещичью бойню, хлебопекарню и молочную. Там же тоже рабочие, с ними надо потолковать. Где есть хоть один рабочий, там еще не все потеряно.
Егор. Не трудись зазря! (Уходит.) Мать. Вот так и терзаем друг друга, рабочий с рабочим, а грабители наши посмеиваются.
Б
Помещичья кухня.
На кухне сидя г двое штрейкбрехеров за едой и разговаривают с мясником.
Первый штрейкбрехер (жуя, другому). Кто в час беды предает свою страну, тот сволочь! А забастовщик предает свою родину.
Мясник (рубя мясо). Как так - свою родину?
Первый штрейкбрехер. Кто мы? Русские. Что кругом? Россия. И эта Россия принадлежит русским.
Мясник. Вот как?
Второй штрейкбрехер. Ну да! Кто этого не чувствует... - а ведь мясо не того... - тому этого не втолкуешь. Но по башке его хватить можно.
Мясник. Верно!
Первый штрейкбрехер. Этот стол - родина, и это мясо - родина.
Мясник. Но оно ведь "не того".
Второй штрейкбрехер. Место, на котором я сижу, - родина. И даже ты (мяснику) сам тоже кусок родины.
Мясник. А если я тоже "не того"?
Первый штрейкбрехер. Каждый должен защищать свою родину.
Мясник. Да, если она ему действительно родина.
Второй штрейкбрехер. Вот он - подлый материализм!
Мясник. Дерьмо собачье!
Жена мясника вводит мать, которая притворяется, что ей очень больно от
шишки на голове.
Жена мясника. Садитесь-ка сюда! Я вам сейчас сделаю примочку. А потом съешьте чего-нибудь, а то вы так перепугались. (Остальным.) Ее камнем ушибли.
Первый штрейкбрехер. Я ее помню. Она ехала в одном поезде с нами.
Второй штрейкбрехер. Это дело рук забастовщиков: мы о ней здорово беспокоились. Жена мясника. Ну как, полегчало?
Мать утвердительно кивает.
Второй штрейкбрехер. Ну слава богу!
Жена мясника. Они грызутся как звери за свою работишку. Ну и шишка! (Идет за водой.)
Мать (публике). Шишка вызывает гораздо больше сочувствия у тех, кто ожидает шишек, чем у тех, кто шишки раздает!
Первый штрейкбрехер (указывая вилкой на мать). Вот вам: русскую женщину русские рабочие забросали камнями! Вы мать?
Мать. Да.
Первый штрейкбрехер. Русскую мать избивают камнями!
Мясник. Да, и притом русскими камнями. (Публике.) И этому сброду я должен варить суп! (Матери.) Почему же они в вас бросали?
Мать (примачивая шишку тряпкой). Они видели меня рядом со штрейкбрехерами.
Второй штрейкбрехер. Вот сволочи!
Мать. Почему же - сволочи? А мне как раз подумалось: пожалуй, они вовсе не плохие люди.
Жена мясника. А камнями кидались почему?
Мать. Значит, приняли меня за сволочь.
Жена мясника. Как они могли подумать, что вы сволочь?
Мать. Потому что им показалось, будто я - штрейкбрехер.
Мясник (улыбается). Значит, по-вашему, в штрейкбрехеров можно бросать камнями?
Мать. Конечно,
Мясник (сияя, жене). Дай ей поесть! Дай ей сейчас же поесть! Дай ей две тарелки! (Подходит к матери.) Меня зовут Василий Ефимович. (Жене вдогонку.) И позови-ка ребят сюда. Им тут есть чему поучиться.
Его помощники становятся в дверях.
Эту женщину забастовщики забросали камнями. У нее шишка на голове. Видите? Я ее спросил: почему у вас шишка? Она отвечает: "Меня приняли за штрейкбрехершу". - Я спрашиваю: так, значит, в штрейкбрехеров можно кидать камнями? И что, по-вашему, она ответила?
Мать. Можно.
Мясник. Как только я это услышал, голубчики, я сказал: дайте ей поесть. Дайте ей две тарелки. (Матери.) Почему вы не кушаете? Слишком горячо? (Жене.) Зачем кипяток налила? Так можно обжечься.
Мать (отодвигая тарелку). Нет, Василий Ефимович, суп не горяч.
Мясник. Так почему же вы не едите?
Мать. Потому что он сварен для штрейкбрехеров.
Мясник. Для кого сварен?
Мать. Для штрейкбрехеров.
Мясник. Так! Занятно. Выходит - я тоже сволочь? Глядите-ка: я тоже сволочь! А почему? Потому что помогаю штрейкбрехерам. (Матери.) Так, что ли? (Подсаживается к ней.) Но ведь забастовка - это нехорошее - дело. Скажешь: смотря по тому, ради чего бастуют?