полгода изнасиловал уже взрослую дочь.
У этой женщины был налицо стокгольмский синдром: теплые чувства к тирану и полная гипнотическая парализация. Она объясняла попытку вытащить его из тюрьмы финансовыми проблемами, но основная причина была не в этом, а в сильной патологической зависимости от мужа. И это не единичный случай.
В моей практике были клиентки, которые бросали своих детей на алтарь любви: у одной из женщин в итоге ребенок умер. Мама потом очнулась от этого морока, но было слишком поздно.
У Паши, по оценкам врачей, тоже был серьезный риск здоровью и жизни: у него могло быть заражение крови, он мог лишиться ног или умереть.
Четвертое объяснение: Алина – психопатка с садистическим расстройством, и она сама испытывала удовольствие от наказания мальчика. Возможно, она подстрекала Сергея устраивать такие экзекуции, как это делала мама Ирины из предыдущей истории. Может быть, и вправду Алина сама нашла такое наказание и применила его руками Сергея? У психопатов тоже может быть неживое выражение лица, как будто души там нет, а только ходячая оболочка. Психопату, чтобы чувствовать хоть какую-то радость, нужны острые ощущения, в частности страдания других.
Алина радуется своей славе: ее пригласили на телевидение и сделали знаменитой. Она веселится, когда говорит, что о ней везде пишут и показывают в новостях. И это тоже может быть признаком психопатии. Для преступников-психопатов даже судебный процесс над ними – это достижение и радость, ведь они прославились. Так, Тед Банди, серийный убийца, устроил из своего судебного процесса шоу, где защищал сам себя. Это шоу показывали по телевизору, и он был очень доволен собой.
Алине вменяется 3 серьезные статьи: 117 – «Истязание»; 112 – «Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью»; 156 – «Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего». Такие статьи грозят ей тюремным заключением, а она радуется своей славе на всю страну, не испытывая ни стыда, ни страха, ни раскаяния.
В интервью она говорила, что общественность подняла излишний шум, ведь ничего особенного не случилось. Одна проблема – чтобы это мнение общественности не повлияло на суд. Это моральное отстранение, защитный механизм для оправдания своего аморального поведения. Моральное отстранение позволяет приуменьшить вред, нанесенный жертве, обвинять жертву и оправдывать себя.
Самое невообразимое, что органы опеки до решения суда отдали мальчика маме. Паша опять живет со своей мучительницей. Это стресс, это когнитивный диссонанс, это ретравматизация.
Но теперь Алина, конечно, пытается быть хорошей мамой: покупает ему щенка, проводит с ним время. Психопат все понял и перевоспитался? Возможно, она надеется, что Паша даст другие показания и ее не посадят? А сама Алина, видимо, ждет возвращения Сергея и мечтает, что они снова заживут дружно.
А как реагировала полиция? Мальчик убежал 9 мая. Он был голодный, его колени изранены. Случайные прохожие увидели Пашу, накормили и обратились в полицию. Однако никаких мер принято не было. Мальчик вернулся в семью, и его опять поставили на гречку. Получается, государство неохотно защищает детей от насилия. Заявления от граждан не принимает.
11 мая Паша убежал к соседям, которые его передали в больницу. Только после заявления врачей началось расследование.
А когда Сергей вернется из тюрьмы, что-нибудь изменится? Я не думаю. Преступники, конечно, будут осторожнее и будут использовать другие методы наказания, не такие очевидные, возможно, перейдут к моральным пыткам. Так обычно поступают родители, которыми занимаются социальные службы.
Я не уверена, что изменится и Алина. Если у нее диссоциация или стокгольмский синдром, то ей нужна длительная многолетняя терапия, она не способна заботиться о ребенке. Но если она психопат, никакая терапия ей не поможет.
Органы опеки утверждают, что мальчику с мамой лучше и он привязан к маме. Но действительно ли это так? Какой диагноз у Паши?
Психолог, обследовавший его, сказала, что мальчик дезориентирован, не понимает, что происходит, и любит маму настолько, что, по его словам, готов жить с дядей Сережей опять. Это самое страшное последствие насилия – мальчик уже отказался от себя.
Чуть ранее, до «перевоспитания» мамы, соседи говорили, что мальчик не хотел идти домой. После операции Паша спросил медсестру: «Тетя, а теперь меня отдадут в нормальную семью?» Он хотел другую семью. Андрей, который нашел мальчика на улице ночью 9 мая, сказал, что после того, как он привел Пашу домой, Паша обнял его и умолял взять к себе и быть его папой.
Возможно, это является признаком расстройства привязанности, который называется расторможенной социальной вовлеченностью. Расстройство привязанности характеризуется повышенной дружелюбностью, разговорчивостью с незнакомыми людьми. Ребенок может обнимать посторонних взрослых и ласкаться. У него нет страха, когда чужие люди дотрагиваются до него, ведут к себе домой. Он не стесняется людей, которых видит впервые.
Паша пошел с незнакомым мужчиной. Хорошо, что Андрей оказался не преступником, а достойным человеком и захотел помочь мальчику: сначала он остался у мамы Андрея. Она накормила голодного ребенка, угостила сладостями, положила спать – и не надо всю ночь стоять на гречке. Потом Андрей привел Пашу к себе домой, где он жил с сестрой. И Паша просил Андрея и его сестру стать его родителями. Он явно не хотел возвращаться домой к своим мучителям. Возможно, это и не расстройство, а просто крик о помощи, отчаяние, глубокая благодарность за человеческое отношение, которого он не видел уже 2 года.
Паша достоин уважения за свою смелость. У него сильный инстинкт выживания. Он несколько раз пытался сбежать, несмотря на наказания. Он снова и снова убегал из своей тюрьмы и в конце концов добился справедливости – тиранов наказали.
После того как опека до решения суда отдала Пашу маме, которая начала покупать ему сладости, подарила щенка, мальчик все забыл. Он любит маму и не хочет с ней расставаться. А мама, хотя и изменила поведение перед судом, не выглядит осознавшей свое преступление. Она выглядит так, как будто права: какие-то идиоты делают столько шума из ничего. И что-то мне подсказывает, что она убеждает в этом ребенка. И говорит, что он сам виноват, ведь он сбегал из дома и воровал, рассказывает, как ей тяжело одной его растить, как она много для него сделала, убеждает, что Сергей изменился. И у мальчика теперь тот же самый стокгольмский синдром, от которого страдает мама по отношению к Сергею, а мальчик – по отношению к маме. Он готов вернуться в ту же тюрьму, жить вместе с Сергеем.
У ребенка сбиты в голове все настройки, полная неразбериха. Его вернули к матери, которая его мучила, и убедили, что так будет полезнее и лучше. Маленький ребенок видит, что никто ему не помогает: ни полиция, ни соседи, ни социальные службы. И вроде мама стала добрая, водит его на елку, в цирк. Ему нужна какая-то опора. И вот мама уже разучила с ним стихотворение о любви к маме. Он нежно гладит маму по волосам.
Мальчик похож на тюремного беглеца, который возвращен в камеру и старается вести себя лучше, чтобы его не били. Стокгольмский синдром – это механизм выживания. Ребенок боится, что если не будет любить маму, то умрет. Ну и, конечно, надеется, что мама изменилась и теперь все будет по-другому.
Но как можно вернуть ребенка такой матери? Ему нельзя быть с ней, как бы она ни убеждала всех, что любит его. Нет никакой гарантии, что мать не будет издеваться и применять психологическое насилие. Моральные пытки нельзя доказать. Она может внушать ребенку, что ее посадят из-за его побега. А у нее в голове только одна мысль – поскорее воссоединиться с Сергеем.
Несколько семей прямо сейчас готовы усыновить Пашу. Они переживают за него, хотят дать ему тепло и любовь. Они даже пошли на курсы для приемных родителей. Почему нельзя поместить ребенка в безопасную, искренне любящую среду? Почему надо было оставлять мальчика с матерью, которая уговаривала его постоять до 4 часов утра на гречке?
Какие-то странные оправдания придумывали органы опеки, когда возвращали ребенка матери: он любит маму, психологи работают над их отношениями. Он любит маму только потому, что у него нет выбора. Его не защитили, а вернули матери и внушили совершенно ложные ценности: мама-предательница – это нормально, издеваться и унижать – это хорошо, а защиты ждать не от кого.
После того как матери присудили 2 года тюрьмы, он стал жить с бабушкой, восстановил здоровье и набрал вес. Мальчик прекрасно ест, хотя Алина говорила, что он не хочет есть и поэтому такой худой. Корреспонденту «Комсомольской правды», которая брала интервью в 2021 году, Паша ответил, что простил маму и скучает по ней. Есть вероятность, что она вернется и заберет ребенка.
Каким вырастет этот мальчик? Его биологический папа – убийца, мама – или психопат, или страдает от диссоциации, но явно лишена эмпатии. Плюс сильнейшая травма и отсутствие поддержки.
Если Паша не унаследует психопатических генов, то в лучшем случае он будет просто травматиком и жертвой, а в худшем – психопатом и преступником.
Сейчас Паша не проявляет признаков психопатии, а, наоборот, все говорят, что это идеальный ребенок, очень общительный и контактный. Даже психологическую помощь ему отменили, хотя я считаю, что совершенно зря. Ему нужна длительная работа с психологом и проработка травмы. Но, если он будет с матерью, а потом вернется и Сергей, в период полового созревания все может измениться. Во-первых, травма даст о себе знать. Во-вторых, может произойти инициация и вступление в ряды психопатов. В-третьих, психопатические гены могут включиться в процессе пубертатной перестройки.
Паше еще можно помочь, излечив не только его колени, но и его психику. Его нужно защитить от тиранов и рассказать: то, что с ним делали, – плохо. Это преступление, и в этом нет его вины. Он должен почувствовать защищенность и понять, что кому-то не все равно, кто-то на его стороне. Создать стабильную и надежную поддержку, сформировать иммунитет к психопатам и психопатическому поведению, задать моральные ориентиры.