— Как погиб Брейн? Расскажи.
Принесли бутылку бренди. Уинслоу наполовину наполнил стаканы.
— Как насчет имбирного пива? — предложил он.
Бишоп кивнул, и они сделали заказ.
— Его занесло на дороге, — ответил на вопрос Бишоп, — а я проезжал мимо и остановился помочь. Потом подъехала эта женщина.
— Брейн сразу умер?
— Да.
Уинслоу взял стакан в руку, рассматривая сквозь бренди бледный отпечаток ладони.
Бишоп наблюдал за женщиной. На ней было переливчато-синее платье, обнажавшее плечи — довольно загорелые; видимо, немало времени она проводила на солнце.
Уинслоу нахмурился:
— Согласен, Хьюго, она несколько странная особа. Редкая женщина решится прийти сюда одна, сидеть и пить в одиночестве.
— Возможно, она кого-то ждет.
— Ну нет, он должен был встретить ее где-то, по крайней мере у входа, и привести сюда. К тому же, разве похоже, чтобы она кого-то ждала?
— Не похоже, — согласился Бишоп. Уинслоу слегка раздражал его. Хотелось просто посидеть, подумать, понаблюдать за женщиной.
— А что связывает ее с Брейном?
— Она сказала, что знала его.
— Очень близко?
— Не знаю, — ответил Бишоп. — Но чутье подсказывает мне, что близко.
Круглое красное лицо Уинслоу качнулось, когда он осматривал зал.
— Не сказать, чтобы она была в глубоком горе. Даже если она его мало знала, могла бы побольше погоревать. Такое впечатление, что она здесь что-то празднует, спокойненько пьет сама с собой.
— Пожалуй, именно этим она и занимается, — согласился Бишоп.
Минут десять они сидели, не проронив ни слова. Бишоп имел возможность рассмотреть женщину. Уинслоу выпил еще два бренди и стал чувствовать себя свободнее. Он почти не пил последние два месяца, с тех пор как разбил самолет, поскольку угодил он не в болото, как говорил, а в коровник. Пламя охватило самолет, пока он старался вытащить свое большое тело из кабины и сползти с рухнувшей крыши. Под ней были коровы; они мычали и ревели не переставая. Уинслоу пробился сквозь огонь и сделал все возможное, чтобы помочь работникам фермы вывести животных. Пять коров они спасли. Две сгорели.
Друзьям Уинслоу не рассказывал этого. Те, кому довелось прочитать несколько строк в газете, поворчали на его счет и всё. Остальные, такие, как Бишоп, поверили, что он приземлился в болото. Уинслоу не хотелось рассказывать о пожаре и о коровах. Он очень жалел их, они были такими кроткими. Долгое время будет его преследовать их мычание, эти предсмертные звуки, доносившиеся из клубов дыма и пламени…
Он налил еще бренди в оба стакана и сказал:
— Давай, Хьюго, действуй. Иди к ней прямиком и представься. Разве не для этого я тебя сюда привел?
Бишоп ничего не ответил. Он весь ушел в свои мысли. И Уинслоу знал, что с таким же успехом мог бы говорить сам с собой все то время, пока на худом тонком лице Бишопа сохранялась непроницаемая маска.
— Ты пришел сюда не ради меня, — задумчиво пробормотал Уинслоу. — Если бы она сидела в другом клубе, скажем в «Тулио» или в «Золотой луне», ты обратился бы к Бобу Личу или Тони Коксу, и я бы даже не узнал, что ты вернулся в город, пока не прочитал бы твое имя в какой-нибудь газете. Но вот мы здесь, и она тоже тут. Непреодолимая сила пришла… пришла в соприкосновение с непреклонной… непреклонной… чем?
— Волей.
Уинслоу вскинул свою большую красивую голову.
— А, так ты слушаешь… — Он серьезно смотрел на Бишопа. — Это мой последний бокал! Не хочу набраться, а то что-нибудь пропущу. Сегодня здесь сошлись два компонента взрывоопасной смеси, они в любой момент могут соединиться. И я хочу быть достаточно трезвым, чтобы оценить ударную силу этого взрыва.
Бишоп улыбнулся. Ему нравился Уинслоу. Он хотел расспросить его о крушении, о болоте, узнать, откуда на его левом запястье шрам от ожога, но знал, что это бесполезно. Уинслоу всегда предпочитал хранить свою жизнь в секрете.
— Никакого взрыва не будет, Тедди, — сказал Бишоп.
— Но я на тебя полагаюсь.
— Нет, я ненадежный.
Уинслоу покачал головой и закурил сигарету.
— Мне уже приходилось раньше видеть тебя в деле. Поэтому я просто считаю до десяти и потом прячу голову.
Бишоп повернулся и взглянул поверх сцепленных рук.
Мелоди Карр сидела, глядя в никуда. Бишоп подумал, что если бы все сейчас встали и ушли из-за столов, Мелоди Карр осталась бы так же сидеть со своими обнаженными загорелыми плечами перед бокалом и пепельницей, заполненной крошечными клочками рваной бумаги. Она не видела огней, не слышала музыки, не чувствовала тепла, не ощущала присутствия людей. Никакой приятель к ней не придет. Никто не заговорит с ней, не потревожит, не решится вторгнуться в это маленькое царство тишины и покоя. Она уединилась в отдельной комнате с невидимыми стенами, дверь в которую была заперта для других.
Прошло довольно много времени, прежде чем Уинслоу спросил:
— Какое самое первое слово ты от нее услышал?
Бишоп удивился направлению его мыслей.
— Она спросила, откуда я знаю, что Брейн мертв, — ответил он.
— И откуда ты знал?
— Иногда смерть бывает не такой уж невидимой.
— О боже. Это может случиться с каждым. Когда-нибудь произойдет и со мной. Как-то мне пришлось учить одного малого управлять самолетом. А он врезался в землю на полной скорости. Месяцами я просыпался каждую ночь и не мог больше заснуть. Просто лежал и пялился в темноту, туда, где, слава богу, все еще был потолок. Понимаешь?
— Да.
— Интересно, если я выпью еще стаканчик бренди, станет лучше или хуже?
— Чем что?
— Чем сейчас.
Бишоп ничего не сказал. Без каких бы то ни было оснований он вдруг понял, что через минуту женщина обернется и посмотрит в его сторону. Она все равно не увидит его, как не видела и тогда ночью среди деревьев, потому что у нее перед глазами стоял Брейн.
С нарочитой значительностью Уинслоу проговорил:
— Лучше. Теперь, кажется, лучше… — Он налил себе еще.
Бишоп сидел напряженно, весь собравшись. Мелоди Карр поворачивала голову, смотрела на людей. Нет, не на них, а просто в их направлении. Бишоп ждал, наблюдая за медленным, спокойным движением ее головы. У него возникло странное ощущение, будто он плохо спрятался и каждую минуту ждет, что его вот-вот обнаружат.
Она смотрела на столы вдоль края эстрады. Оркестр заиграл «Изабель». Пятно голубого света упало на микрофон. Итальянец в белой шелковой блузе затянул песню. Голова женщины продолжала чуть заметно поворачиваться, и вдруг глаза их встретились; они с Бишопом смотрели друг на друга поверх ярко освещенных цветов.
Он ошибся, она его увидела и узнала.
— Нет, — проговорил Уинслоу. — Нет, мне стало хуже. Ты нагнал на меня хандру, рассказав…
Бишоп не слушал. Слова шли откуда-то издалека, он не слышал их так же, как не слышал пения маленького итальянца.
Внезапно женщина опустила глаза, уставившись на свои руки, лежащие на столе.
Бишоп расслабился.
— …здесь на прошлой неделе, — долетел до него голос Уинслоу. — Восходящая звезда «Рэнк-организейшн».[3] Но взгляды завораживает, понимаешь. Шестицилиндровые бедра и буря эмоций. Меня ей представили.
Бишоп поглядел на него.
— Да? — спросил он.
Уинслоу кивнул и сказал тихо, размеренно и серьезно:
— Я никогда не привыкну к красивым женщинам. Мне нравится смотреть в их глаза — синие или зеленые, карие или золотистые, мне нравится, как они смотрят, знаешь, так по-особому, достаточно глубоко, чтобы взять мужика за живое, мне нравится, как блестят у них волосы, как они ходят, даже как просто стоят… — Он опустил лоб на сцепленные руки и закрыл глаза, словно ослепленный сиянием. — Если бы они поняли… все, что нам от них надо — смотреть на их красоту, на этот их удивительный дар. Хотя… за ним нередко скрываются жуткие пороки, потому что все они суки в душе. Те, у кого есть душа. — Он открыл глаза и хмуро глянул на Бишопа.
Но от того осталось одно воспоминание, угасающее на фоне стены. Сам Бишоп, видимо, давно исчез.
Уинслоу развернулся на стуле. Понадобилось полсекунды, прежде чем ему удалось скорректировать зрение и направить взгляд в глубину зала. Бишоп двигался вдоль края эстрады. Столик за пятном сиреневого света был пуст. Остались только стакан и пепельница с обрывками бумаги.
Ход третий
Они подошли к двери почти одновременно.
— Добрый вечер, — проговорил Бишоп.
Мелоди Карр обернулась.
— Добрый вечер?
Глаза ее смотрели так, будто не узнавали. В них вообще ничего не было, кроме холодной яркой синевы.
— Я Хьюго Бишоп. Мы виделись с вами прошлой ночью.
— Да, конечно.
— Я подумал, может быть, смогу для вас что-то сделать.
Обращенный на него внимательный взгляд был совершенно спокоен.
— Сделать? — со сдержанной вежливостью произнесла она.
Оркестр позади них перестал играть, итальянец закончил песню. В наступившей тишине прозвучал чей-то смех. Люди расходились с танцевальной площадки.
— Да, — сказал Бишоп. — Кажется, он был вашим другом.
— Дэвид?
— Да.
Она опустила глаза точно так же, как тогда, когда они стояли возле разбитой машины, и минуту молчала. Бишоп почувствовал движение за спиной. Кто-то шел через арочный проход. За ее плечом бледным пятном расплылась белая рубашка официанта. Разговор над столами стал громче. Мелоди подняла глаза, и он опять утонул в их холодной прекрасной синеве.
— Да, Дэвид был мне другом. Вы знаете его?
Настоящее время прозвучало совершенно неожиданно и странно.
— Нет. Я не знал его.
В глазах невозмутимой красавицы проснулось какое-то чувство. Она изучающе посмотрела на Бишопа и через минуту сказала:
— Очень любезно с вашей стороны предложить помощь. Но тут совсем другой случай, никто ничем теперь не поможет. Однако все равно спасибо.
Опять заиграл оркестр. Бишопу не оставалось ничего, кроме отступления, но прежде чем он успел попрощаться, ее тихий голос произнес: