– Наверно, папа, – сказала Матильда спокойно, – ты не совсем внимательно посмотрел на этикетки и просто-напросто взял с полки мамину бутылочку вместо своей.
– Вот именно! Так всё и было! – крикнула мама. – Ну правда, Гарри, как ты мог! Как ты мог, не прочтя этикетки, с ходу всего себя полить моим блондом? Он же сверхстойкий и дико сильный! Я одну столовую ложку применяю на целый таз воды, а ты всю голову облил в неразбавленном виде! Теперь же у тебя все волосы повыпадут! Пока не щиплет, голова пока не чешется, а, миленький?
– Ты считаешь, я теперь совсем облысею? – взвизгнул муж.
– Ну, наверно, – сказала мама. – Перекись – страшно сильное вещество. Её даже для дезинфекции льют в унитаз, только под другим названием.
– Что ты мелешь! – завопил муж. – Я вам не толчок в сортире! Я не желаю, чтоб меня дезинфицировали!
– У меня и от разбавленного-то блонда сильно лезут волосы, так что уж и не знаю, что теперь будет с тобой! Удивлюсь, если макушка у тебя не станет голая, как колено.
– Но что теперь делать, что делать?! – вопил мистер Мухомор. – Скажите, что же мне делать, живей скажите, пока они ещё не начали вылезать!
Матильда сказала:
– На твоём месте, папа, я бы их хорошенько вымыла, с мылом. Только надо поспешить.
– А прежний цвет восстановится? – нервно спросил отец.
– Конечно, нет, дуралей, – ответила мама.
– Ох, господи, так что же мне делать? Я не могу вечно расхаживать в таком виде!
– Значит, придётся тебе перекраситься в чёрный цвет, – постановила мама. – Только сперва помой голову, да поскорей, не то красить будет нечего.
– Верно! – крикнул папа, тотчас приступая к действию. – Немедленно запиши меня на приём в твоей парикмахерской. На окраску волос. Да скажи им – срочно! Пусть кого хотят выкидывают из списка! А пока я иду мыть голову! – И он пулей вылетел из столовой, а миссис Мухомор, глубоко вздохнув, пошла звонить в салон красоты.
– Он иногда такие глупости вытворяет, правда, мамочка? – сказала Матильда.
И мама ответила, крутя телефонный диск:
– Вообще, мужчины не всегда такие умные, как они воображают. Сама поймёшь, детка, когда немного подрастёшь.
Мисс Ласкин
В школу Матильду отдали чуть позже, чем полагается. Большинство детей поступают в начальную школу в пять лет или даже раньше, но родители Матильды, не слишком занятые воспитанием дочери, забыли вовремя сдать нужные бумаги. Ей было пять лет с половиной, когда она в первый раз пошла в школу.
Местная школа для детей располагалась в унылом кирпичном здании и называлась «Начальная школа Кранчем-холла». Здесь обучалось около двухсот пятидесяти учеников в возрасте от пяти до двенадцати лет. Всем в этом заведении ведала, всем распоряжалась, всем командовала ужасная пожилая страхолюдина мисс Таррамбах.
Матильду, конечно, посадили в первый класс, где было ещё семнадцать мальчиков и девочек, приблизительно ее ровесников. Учительницу их звали мисс Ласкин; она была совсем молоденькая, не старше двадцати трёх – двадцати четырёх лет. Лицо у неё было бледное, тонкое, прямо ангельское лицо, а глаза голубые, и русые волосы. Вся она была такая тоненькая, хрупкая, что казалось: стоит ей упасть – разобьётся на тысячу осколков, как фарфоровая статуэтка.
Мисс Салли Ласкин была спокойна, сдержанна, она никогда не повышала голос и редко улыбалась, но, без сомнения, обладала редким даром – вызывать любовь и преданность своих учеников, всех сплошь, до единого. Она как будто сама ещё не забыла, какой страх, какая растерянность охватывают малыша, когда его впервые в жизни приводят в класс и велят беспрекословно слушаться старших. Удивительное тепло – даже чудилось, что от него делается теплей в комнате, – исходило от лица мисс Ласкин, когда она разговаривала с перепуганным новичком, тоскующим по маме с папой.
Мисс Таррамбах, директриса, представляла собой нечто абсолютно противоположное. Это было огромное, свирепое, жестокое чудище, которое держало в смертном страхе всех в школе – и учеников, и учителей. От неё, даже на расстоянии, так и веяло бедой и грозой, а когда она подходила к вам близко, вас прямо обдавало жаром, как от раскалённой плиты. Когда она шагала – мисс Таррамбах не ходила, нет, она вышагивала, как штурмовик, тяжёлой поступью, размахивая руками, – когда она шагала по коридору, вы буквально слышали её пыхтенье, а если ей на пути попадалась группка ребят, мисс Таррамбах в неё врезалась, как танк, и малыши кидались врассыпную. Слава богу, мы не часто встречаем таких людей, но, к сожалению, они существуют на свете, и каждому из нас хотя бы с одним из них хоть раз в жизни, наверно, придётся столкнуться. Если вам на пути попадётся такой человек, вести себя рекомендуется в точности как при встрече с разъярённым носорогом, выломившимся из чащи: залезьте на ближайшее дерево и там затаитесь, пока он не протопает мимо. Эту особу – её выходки, да и внешность – описать почти невозможно, но всё же кое-какие попытки я предприму, только в своё время, чуть попозже. А пока мы оставим директрису и вернёмся к мисс Ласкин, в первый класс, куда в первый раз пришла Матильда.
Сначала мисс Ласкин, как положено, вслух прочитала по журналу имена и фамилии учеников, а потом всем раздала по новёхонькой тетрадке.
– Карандаши, я надеюсь, вы с собой принесли, – сказала она.
– Да, мисс Ласкин, – прокричали все хором.
– И молодцы. Ну вот, сегодня ваш первый школьный день. Для каждого из вас это начало долгого одиннадцатилетнего пути ученья, по которому всем вам придётся пройти. И шесть лет из него вы проведёте здесь, в Кранчемской начальной школе, где, как вы знаете, директриса – мисс Таррамбах. Я должна для вашей же пользы кое-что рассказать вам про мисс Таррамбах. Она требует самой строгой дисциплины, и послушайтесь моего совета: в её присутствии старайтесь изо всех сил вести себя хорошо. Ни в коем случае с ней не спорьте. Слушайтесь её беспрекословно. Не попадайтесь ей под горячую руку. Если не угодите мисс Таррамбах, она с вами разделается, как с морковкой в блендере. И ничего смешного, Лаванда. Перестань ухмыляться. И все вы должны запомнить, что мисс Таррамбах ни за что не простит, если кто-то позволит себе нарушить здешние правила. Вы поняли?
– Да, мисс Ласкин, – прощебетало восемнадцать голосов.
– Ну, а я – я постараюсь, чтоб вы с моей помощью приобрели как можно больше полезных знаний, пока вы в моём классе. Потому что я знаю: впоследствии они вам пригодятся. Например, я рассчитываю, что в течение этой недели вы все выучите таблицу умножения на два. В дальнейшем это вам принесёт огромную пользу. Ну вот. Но, может быть, кто-то из вас уже знает таблицу умножения на два?
Матильда подняла руку. Единственная во всём классе.
Мисс Ласкин внимательно вгляделась в маленькую девочку во втором ряду, с круглым серьёзным лицом.
– Прекрасно! – сказала она. – Встань, пожалуйста, и повтори нам эту таблицу умножения до того места, до какого запомнила.
Матильда встала и начала. Дошла до того, что дважды девять восемнадцать, но не остановилась. Она продолжала дальше: дважды десять – двадцать, дважды одиннадцать – двадцать два, дважды двенадцать – двадцать четыре, дважды тринадцать – двадцать шесть…
– Всё! – сказала мисс Ласкин. Она слушала тихий голос Матильды, как зачарованная, и наконец спросила: – И до какой цифры ты можешь?
– До какой цифры? – повторила Матильда. – Ой, я даже не знаю, мисс Ласкин. Я, наверно, долго могу.
Несколько секунд до мисс Ласкин доходил смысл этого странного сообщения.
– Ты хочешь сказать, – спросила она, – что знаешь, сколько будет дважды двадцать восемь?
– Да, мисс Ласкин.
– И сколько же?
– Пятьдесят шесть, – ответила Матильда.
– Ну, а если что-нибудь потрудней, например, дважды четыреста восемьдесят семь? Тоже можешь сказать?
– Думаю, да, мисс Ласкин, – сказала Матильда.
– Ты уверена?
– Ну да, мисс Ласкин, уверена.
– Так. И сколько же будет дважды четыреста восемьдесят семь?
– Девятьсот семьдесят четыре, – тут же сказала Матильда. Сказала спокойно, вежливо, ну нисколько не зазнаваясь.
Мисс Ласкин вытаращилась на Матильду, абсолютно ошарашенная, но, когда снова заговорила, ей удалось совладать с голосом.
– Просто замечательно, – сказала она. – Но множить на два, конечно, гораздо легче, чем на другие числа. Как у тебя с этим? На другие числа умеешь множить?
– Наверно, могу, мисс Ласкин. Да, наверно.
– И на какие же, Матильда? Как далеко ты продвинулась?
– Я… я даже не знаю, – сказала Матильда. – Я не понимаю, что вы хотите сказать.
– Я хочу сказать, что меня интересует, знаешь ли ты, например, таблицу умножения на три?
– Да, мисс Ласкин.
– И на четыре?
– Да, мисс Ласкин.
– Так может, ты всю таблицу умножения знаешь, Матильда?
– Да, мисс Ласкин.
– И сколько будет семью девять?
– Шестьдесят три, мисс Ласкин.
Мисс Ласкин помолчала и откинулась на своём стуле, который стоял возле простого стола посреди класса. Она была совершенно потрясена, но изо всех сил старалась не подавать вида. Она ещё никогда не встречала пятилетнего ребёнка – да что там, даже и девятилетнего, которому бы так легко давалось умножение.
– Надеюсь, все ребята нас слушают? – она обратилась к классу. – Матильда очень счастливая девочка. У неё замечательные родители, они уже научили её перемножать много разных чисел. Это мама тебя научила, да, Матильда?
– Нет, мисс Ласкин, не мама.
– Ну, значит, у тебя изумительный папа. Он, видимо, прекрасный педагог.
– Нет, мисс Ласкин, – спокойно сказала Матильда. – Папа никогда меня не учил.
– Так ты что же? Сама научилась?
– Даже не знаю, – честно сказала Матильда. – Но просто, по-моему, совсем не так уж трудно умножить одно число на другое.
Мисс Ласкин набрала в лёгкие побольше воздуха и очень медленно его выдохнула. Снова она посмотрела на маленькую девочку с блестящими глазами, которая стояла у доски, серьёзная и умная.