– Я знаю тему диссертации и знаю диссертанта. Это Дима Марченко. Он учился курсом позже нашего. После окончания Высшей школы КГБ был в командировке в Афганистане. У него был хороший язык пушту и прекрасный дари. После Афгана его взяли на кафедру в высшую школу… То есть, извините, тогда уже в академию, и он решил защищаться по теме «Философские основы учения исмаилитов, их различия в трактовке различных течений и учет их в оперативной работе». Кандидатскую он защитил, я был одним из оппонентов, но голосовал за. Он получил тогда два черных шара. Первоначально тему ему утвердили в середине девяностых. Тогда никому дела не было до таких тонкостей нашей профессии, как философские основы исламских учений, и, думаю, ему только поэтому удалось из архивов разведки запросить материалы по шиитским и исмаилитским группировкам. Не знаю, как там было в разведке, я вынужден был покинуть вашу уважаемую организацию в девяностом… Обстоятельства, я надеюсь, вам известны… Но в контрразведке в начале девяностых такое творилось, хоть святых выноси… Что, собственно говоря, и происходило – выносили все святое, наплевав на секретность, конспирацию, ум, честь и совесть.
Помолчали. Черняеву стало неловко за свой излишний эмоциональный срыв, и он достал из сейфа бутылку хорошего коньяка и три пузатых фужера.
– Это к чаю… Так вас интересует, куда девался материал из литерного дела? Так его можно найти через секретариат академии. Наверняка подшит где-то за ненадобностью. А вернуть, как это часто бывает, забыли.
– Нет. – Сергей Николаевич взял из рук Черняева бутылку, посмотрел на этикетку, одобрительно покачав головой. – Материалы из архивного дела нас особо не интересовали, хотя мы их все-таки нашли. Как вы правильно сказали – их подшили и забыли. И хранились они, кстати, не с должной степенью секретности. И хотя там отсутствуют настоящие имена всех фигурантов, а только «кавычки», поступать так с материалами разведки крайне небрежно.
– Согласен, но я вам уже объяснил, какая тогда была обстановка. – Черняев почему-то чувствовал себя виноватым, хотя не имел к этому инциденту никакого отношения.
– Вы, кстати, знаете дальнейшую судьбу Марченко?
– Знаю, он погиб пять лет назад в Таджикистане.
– Да, правильно. – Сергей Николаевич всем разлил коньяк на донышки фужеров. – И, прочитав вашу справку из того литерного дела, думаю, что не просто так.
– Я тоже об этом думал. Изучая Абдул-Вали и его двоюродного брата, я получил информацию о том, что они оба входили в братство фатимидов исмаилитского направления. Информация была первичной и больше ничем не подтверждалась, поэтому я в справке и написал об этом как о своем предположении. Там же, если вы читали, я предположил, что они оба являются сотрудниками возрожденного исмаилитского ордена Хасасинов. Этот орден столь секретен, что любой человек, получивший хоть какую-то информацию о его существовании, а тем более о его конкретных сотрудниках, по условиям жесткой конспирации ордена должен быть уничтожен. Возможно, Марченко там, в Таджикистане, и ляпнул что-то в кругу своих новых таджикских друзей… Исмаилитов в Таджикистане хватает, особенно в Горном Бадахшане на Памире.
– А что его в Таджикистан-то понесло?
– Что и всех – желание заработать. Он дослужился до подполковника. Квартиру от академии так и не получил. Зарплаты тогда были не такие хорошие, как сейчас. Кто-то из знакомых предложил место начальника службы охраны в российском банке в Душанбе. Деньги обещали большие, вот он и уволился, благо выслуга позволяла. Проработал он там два года, иногда звонил по старой памяти, а потом пропал. Тело нашли в Варзобском ущелье – это место, куда душанбинцы выезжают по весне на шашлыки. Сказали, что был нетрезв и сорвался с узкой тропинки.
– Да, выглядит правдоподобно. – Владимир Александрович молча выпил коньяк. Остальные последовали его примеру.
– Так в чем суть вашей просьбы? Ради чего приехали-то? – Евгений Владимирович никак не мог поймать суть проблемы.
– Начну я издалека, – Сергей Николаевич разлил еще немного в фужеры. – А Владимир Александрович расскажет детали. Итак, часть оружия была переброшена из Карачи в Читрал. Там рядом киргизский Ош, таджикский Бадахшан. Там же маковые поля… Нет, не с того я начал. По нашим оперативным данным, в ближайшие год-два на всей прилегающей к бывшей границе Советского Союза территории начнутся активные военные действия. Желающих взорвать этот регион больше чем достаточно. Это и Турция, и Кувейт, которые хотят свести на нет все попытки поставок туркменского газа в Китай через Афганистан и Пакистан. Это и Штаты, которые все делают, чтобы лишить китайцев спокойной жизни в Синьцзян-Уйгурском автономном округе. И Пакистан, который хочет отвлечь талибов от своих центральных районов на север. Короче, у всех свои интересы в этом регионе. Как вы знаете, в настоящее время в рамках Шанхайской организации сотрудничества разрабатываются обширные экономические программы по развитию этого региона – начиная от воссоздания так называемого Шелкового пути до разработки редкоземельных металлов и создания единой энергосистемы. Так что наш интерес – поддержание стабильной обстановки в этом регионе без вмешательства туда деструктивных элементов.
– Это все понятно… «Поддержание стабильной обстановки» в вашем контексте звучит как общестратегическая задача далекого будущего, поскольку прежде, чем что-либо поддерживать, надо вначале стабилизировать. Вы не столь наивны, чтобы не понимать, для чего американцы оставили в Афганистане такое количество своих советников и военных баз. Так что про стабилизацию забудьте. Давайте спустимся со стратегических высот на нашу грешную землю и поговорим о реальных задачах и планах на сегодняшний день. Итак, Сергей Николаевич, давайте не будем ходить вокруг да около… Что конкретно вы хотите получить от Департамента контрразведывательных операций и от меня лично?
– Что касается Департамента контрразведывательных мероприятий, то об этом еще рано говорить. Если все пойдет так, как мы планируем, то, конечно, с ДКРО мы отработаем совместный план действий. Причем весьма детальный… А от вас нам надо одно – чтобы вы восстановили контакт с Абдул-Вали.
– С Абдул-Вали? – Евгений Владимирович давно уже отвык чему-либо удивляться за годы своей более чем интересной работы, но сдержать свое удивление не смог.
– Да, с Абдул-Вали. Дело в том, что он руководил разгрузкой танкера в порту Хадейда и по его указанию часть груза направлялась в Читрал. По нашим данным, сейчас он является руководителем направления по поддержке исламского движения в Среднеазиатских республиках бывшего Союза. То есть мальчик вырос до уровня регионального руководителя исламского фронта на границах Таджикистана, Узбекистана и Киргизии.
– Почему я? У вас что, люди с опытом перевелись? Прошло уже четверть века, он меня уже забыл. – Черняев развел руки в стороны, не находя ответов на вопросы, которые он задавал как бы Сергею Николаевичу, но на самом деле он спрашивал самого себя, просто высказал все это вслух.
– Не забыл. Люди нашей профессии имеют долгую память. А он человек нашей профессии. Тем более что легенда, по которой вы выходили на него, была более чем оригинальная и он должен был запомнить «таджика» из Горного Бадахшана, разыскивающего родственника, пропавшего в Иране по пути в Кербелу.
– На тот период эта легенда была актуальна. Тогда редко кому из советского Таджикистана удавалось совершить хадж к святому для шиитов месту через территорию Афганистана, где шла война, и Ирана, который относился к нам крайне враждебно. Тем более что человек, которого я разыскивал по легенде, существовал реально и реально направлялся нами в Кербелу по этому маршруту. – Евгений Владимирович помнил все детали той операции и мог рассказать ее развитие шаг за шагом. Конечно, Черняев помнил всю операцию в деталях, ведь это была его первая и, к сожалению, последняя операция в разведке. После окончания разведывательного института он попал в Управление нелегальной разведки и какое-то время в Институте востоковедения Академии наук работал младшим научным сотрудником, готовя статьи по истории распространения ислама в регионы Средней Азии. Конечно, работал он под чужим именем и даже почту получал на адрес Института от таджикских «родственников». Дорабатывать легенду он поехал в Таджикистан, где объездил все кишлаки, якобы собирая материалы по истории распространения ислама в условиях труднодоступной местности Горного Бадахшана. Там, в горном кишлаке, он познакомился с Абдул Мумином, молодым, но уже авторитетным улемом местной уммы, то есть богословом местной мусульманской общины.
Встретили его в горном кишлаке весьма настороженно, поскольку имя отца (естественно, подобранное по легенде) уже ничего не говорило местным жителям, но кто-то из местных белобородых стариков вспомнил, что дед был из этих мест, но очень давно покинул аул в поисках лучшей доли и уехал в Ташкент. То есть отработка легенды прошла в целом неплохо и его приняли как блудного сына, тем более что теперь он в далекой Москве занимался святым делом – проповедовал ислам через статьи в научных журналах. Более того, его приобщили к местной умме (мусульманской общине), поскольку саляты (молитвы) он знал на арабском языке, а хитан (обрезание) ему сделали в военном госпитале на Пехотном, когда стало известно его основное направление службы в нелегальной разведке. Более того, он сразу завоевал авторитет, когда правильно принял тяжелую книжку Корана из рук того самого улема, приложив ее вначале ко лбу, затем поцеловав корешок книги и только затем приложив ее к сердцу. В те уже далекие времена мало кто правильно соблюдал все тонкости религиозного обряда. Единственное, что портило картину его правоверности, было то, что он допустил оплошность, приняв местную умму за последователей одного из основных направлений в исламе – шиитов, но ему простили это, поскольку в далекой Москве, как полагали местные мусульмане, все они на одно лицо. Хотя и объяснили, чтобы он впредь четко уяснил, что они – низариты, то есть исмаилиты, а это не совсем то, о чем ему рассказывали в далекой Москве о шиитах и суннитах.