Спустя два дня открылся в ратуше суд. На скамье подсудимых — Дитерке и Питерке. Народу набилось тьма-тьмущая, а впереди, в самом первом ряду, сидела бедная бабушка. Она умоляла судью пожалеть внучат. Но судья объявил, что в таких случаях никого жалеть нельзя. Никак нельзя! — подтвердил Ванна-дер-Бак. И стали они судить да рядить, как бы с умом и пользой наказать сорванцов. Первым слова попросил полицейский.
— Дамы и господа! — сказал Ванна-дер-Бак. — Подсудимые Дитерке и Питерке показали нам, что у них есть талант. Они хорошо рисуют. Но талант свой употребили на скверную выходку. Так вот я что думаю. Пусть-ка подправят и обновят все старые и размытые от дождя дорожные знаки. У нас в Голландии много такого добра. Когда самый последний дорожный знак засияет как новенький, пусть идут на все четыре стороны.
Судье эта идея понравилась, и он огласил приговор: пусть будет так, как сказал Ванна-дер-Бак. И через несколько дней во все городки Голландии полетели депеши, что в Манекен-Панекен-Берге объявились два рисовальщика, которые задаром раскрасят и обновят все размытые и негодные дорожные знаки. Срочно шлите все это старье в Манекен-Панекен-Берг!
Близнецы, когда услышали приговор, вздохнули с облегчением: недельку порисовать — и айда домой! Однако ж сорванцы ошиблись в расчетах. За два-три дня по булыжникам Тюльпанного Рва прогрохотали по меньшей мере двадцать грузовиков — и каждый нагружен с верхом! У мальчишек душа ушла в пятки. От злости и огорчения они проревели целые сутки. К краскам и кисточкам, которые им принесли в камеру, поначалу даже и не притронулись. Но скоро сообразили, что если не примутся за работу, то застрянут тут на долгие времена. Тогда каждый с тяжелым вздохом взял в руки кисточку, обмакнул ее в краску и раскрасил первый дорожный знак. Мало-помалу пленники приохотились к делу и вскоре трудились, высунув языки, по многу часов подряд.
Прошел год, прежде чем самый последний дорожный знак засверкал свежей краской. Дитерке и Питерке выпустили на волю. А Голландию с тех самых пор украшают дорожные знаки, нарядней которых нет ни в одной европейской столице.
Озорников за это время как подменили. Они не грубят старшим, раскрасили бабушкин домик и вообще стали как шелковые. По заборам, конечно, лазают — но ведь на то они и мальчишки! С полицейским Ванна-дер-Баком ребята при встрече учтиво здороваются. Хотя стараются обходить его стороной.
Жители Манекен-Панекен-Берга полюбили Дитерке и Питерке, и той старой историей их никто не дразнит. Вот какие достойные люди! — солидно заключил водяной.
Когда водяной Морешлёп рассказал на балкончике маяка историю про Дитерке и Питерке, смотритель Иоганн сказал:
— Пожалуй, Ванна-дер-Бак поступил справедливо. Удивительно, водяной, что ты поведал такую правильную историю! Только одно мне не нравится: почему полицейский колотит детишек?
— Колотушки — дело житейское, — отвечал водяной, не сводя глаз с далекой лодки.
— Ничего не житейское! — энергично тряхнул головой Иоганн. — Кто распускает руки, тот никудышный учитель. Скверное это дело!
— Возможно, — рассеянно кивнул водяной. Он слушал вполуха: расстояние между маяком и лодкой медленно, но верно сокращалось. Эту лодочку он твердо решил опрокинуть.
Иоганн тоже то и дело поглядывал на лодку. Когда водяной начинал свой рассказ, она была величиной с горошину, потом увеличилась до размеров вишни; вот уже хорошо видно и лодку, и две фигурки. Иоганн размышлял: «Еще час-другой — и они будут здесь! Отвлечь бы водяного еще чуть-чуть — и тетушка спасена!»
Но шанс на спасение был, к сожалению, невелик: Морешлёп вертелся как на иголках. Не расскажет ли водяной еще какую-нибудь историю, спросил Иоганн. К примеру, про остров Гельголанд?
Но водяной замотал головой.
— Сперва надо лодку перевернуть! — решительно заявил он. — Вот сделаю дело, вернусь — и будет тебе история.
— Ну тогда хоть послушай песенку! — в отчаянье взмолился Иоганн.
— А какую?
— Хочешь про разбойника? Хочешь про рыбий карнавал? Выбирай, какая понравится!
Водяной подумал-подумал и пробурчал:
— Мне и ту, и другую охота послушать. Только вот лодка…
— Да подождет твоя лодка! — с жаром перебил его Иоганн. И, вынув изо рта трубку, запел песенку…
Песенка про разбойника
Я шел однажды…
Вот так-так,
Вот так-так,
Вот так-так,
Шел ночью сквозь кромешный мрак
У-ху-ху!
И вдруг навстречу…
Вот такой,
Вот такой,
Вот такой,
Лесной разбойник злой-презлой.
У-ху-ху!
Ко мне рванулся…
И в упор,
И в упор,
И в упор
Разбойничий нацелил взор.
У-ху-ху!
Дрожа от страха,
Все же смог,
Все же смог,
Все же смог
Я вынуть толстый кошелек.
О! О! О!
Разбойник тут же…
Вот нахал!
Вот нахал!
Вот нахал!
Аж десять грошей отсчитал.
А! А! А!
Знать, был разбойник…
Вот так-так,
Вот так-так,
Вот так-так,
Разбойник был совсем бедняк.
Ха! Ха! Ха!
Водяной рассмеялся:
— Славная песенка. Только слушателя водят за нос!
— Вот и хорошо, — отозвался старик.
— А песня про карнавал, она и правда про карнавал? — решил на всякий случай уточнить водяной.
— Ну конечно! — поспешно вскричал Иоганн. Старика беспокоили кровожадные взгляды, которые Морешлёп бросал на далекую лодку. Он откашлялся, словно певец на сцене, и, чтоб еще чуть-чуть потянуть время, запел песенку…
Песенка про рыбий карнавал
Морское дно — огромный зал,
Где музыка играет,
Один веселый карнавал
В другой перетекает…
Кто бьет хвостом, кто в рог трубит,
Кто кружится в бурунах.
И на своих усищах кит
Играет, как на струнах.
А рыбий хор не ест, не пьет,
А третьи сутки кряду
По-итальянски там поет
Ночную серенаду.
Оркестр кошачих трубачей
Ноктюрн играет новый,
Еще приятней для ушей
Тромбон морской коровы.
И песенку она поет:
«Жил-был пингвин на льдине
И все мечтал, что поплывет
Он по небесной сини».
И ржет вовсю морской конек
На рифовом коралле…
Прекрасный выдался денек
На рыбьем карнавале!
А тот, кто мой рассказ отверг —
Не верю, мол, такому,—
Со мною в будущий четверг
Пусть едет в Оклахому.
В аквариуме там живут
Коты зимой и летом,
Они уж точно не соврут,
Когда споют об этом.
Они всерьез расскажут вам,
Как в карнавальном звоне
Акула целый вечер там
Играла на тромбоне.
Выслушав песенку, водяной оживился:
— Я, кажется, знаю одну такую акулу, которая на тромбоне играет! Или это все выдумки?
— Выдумки или нет — главное, чтобы песенка пелась! — дипломатично заметил смотритель.
Пока они вели свои разговоры, к маяку подлетела чайка. Села на решетку балкончика и прокричала:
— Привет, Морешлёп!
— Привет, Александра! — пробурчал водяной.
Александра, только что побывавшая в лодке, разинула было клюв для доклада о самочувствии тетушки, как вдруг заметила, что смотритель делает за спиной водяного какие-то знаки и прижимает палец к губам. Он изображал перевернутую лодку и показывал на водяного.
Александра, птица понятливая, мигом смекнула, в чем дело. И тут же придумала, как помешать беде. Перегнувшись через решетку, она вытаращила глаза и крикнула:
— Вот это да!
— Что такое? — с любопытством спросил Морешлёп. — Что там?
— Вот так омар! — верещала чайка. — Вот так громадина! Он вползает в подвал! Вот он уже заполз!
— А сколько он весит? — облизнулся Морешлёп.
— Килограммов пятнадцать, не меньше! — крикнула Александра.
— Пятнадцать… — застонал Морешлёп. — Такого большого я никогда еще не встречал! Уступишь мне его, старина, если я его поймаю?
— Так и быть, — кивнул Иоганн. — В виде исключения!
— Пятнадцать кило! — восхищенно повторял водяной. — У меня уже слюнки текут!
Морешлёп грузно перевалился через решетку и во всю прыть зашлепал по приставной лестнице вниз. Иоганн спустился за ним: он понял, что чайка подстроила западню. И точно! Проковыляв в подвал, Морешлёп никакого омара не обнаружил. Пошарил слева, пошарил справа — омара не видно. Только тяжелая железная дверь вдруг бац — и захлопнулась; в замке лязгнул ключ.
— Эй, вы зачем меня заперли? — завопил водяной.
— Иначе никак! — крикнул из-за двери смотритель. — Старушка в лодке — мой друг. Не могу допустить, чтоб ты ее утопил.
— Если она твой друг, — захныкал Морешлёп, — то я не буду. Клянусь! Выпустите меня!
— Клянись не клянись, — крикнула Александра, — но пока лодка не приплывет, сидеть тебе под замком!
И тут вдруг Морешлёп смутился.
— А может, и правильно вы меня заперли, — пробурчал он. — На воле я бы не удержался — точно перевернул бы лодчонку! Такой уж у меня характер. Но войдите же и в мое положение: как я буду сидеть тут один-одинешенек в темноте? Хоть расскажите что-нибудь интересненькое…
— Это всегда пожалуйста! — крикнул смотритель. — Подожди-ка минутку!
И смотритель полез наверх за своим табуретом. Глянув с балкона на юг, он заметил черную тучу, которую ветром гнало прямехонько к лодке. Смотритель встревожился: вот-вот хлынет дождь!