И здесь как нельзя вовремя появился шанс предпринять обходной манёвр. На завод пришло место в заочную аспирантуру при Институте социологии Академии наук СССР. Руководитель службы кадров по секрету от директора предложил это место мне, а не своему, не очень любимому им, бородатому социологу, который, как выяснилось, и заказывал место в аспирантуру. Я согласился, загадав, что если заранее сдам кандидатский экзамен по самому трудному для меня предмету — немецкому языку, то легко и быстро защищу диссертацию. Так оно, с Божьей помощью, и получилось. Ко мне, как к молодому, но успешному производственнику, приёмная комиссия по языку была снисходительна. Начальников цехов в их практике просто никогда не встречалось.
На заводе мне удалось создать довольно престижную для отрасли и для Иркутской области социологическую службу. Правда, моя зарплата похудела почти в два раза, но вскоре удалось компенсировать потери совместительством в институте, ведением практики студентов и неплохо оплачиваемым руководством дипломными проектами. Оплата за одного дипломника была примерно равна стоимости авиабилета до Москвы, а их у меня было до 10–12 человек. Летай — не хочу!
К концу аспирантского срока столкнулся я и с первым, запрещённым в ту пору, предпринимательством, правда, довольно простым. Отца наградили талоном на приобретение дефицитнейшей, почти правительственной машины той поры «Волга» ГАЗ-24. Мне удалось назанимать огромную сумму денег, вплоть до ссуды на строительство дачи, и приобрести машину-мечту. В 30 лет я оказался, пожалуй, опять самым молодым в городе волговладельцем. Но долги за машину я отдавал, зарабатывая ночным извозом. Частной конкуренции в далёкие 80-е годы почти не было, такси в дефиците, иномарок ноль, дороги свободные, поэтому и заработки были весьма приличные. В неделю получалась почти месячная зарплата заводского специалиста, а в ноябрьские праздники, когда заканчивались сезоны в геологических партиях, в артелях старателей и на сельхозработах, появлялось множество неприкаянных подвыпивших мужиков, и ночные, правда, небезопасные заработки доходили до месячного оклада. Заработанных денег хватало и на планомерную отдачу долгов, и на ежегодные поездки всей семьёй к тёще в цветущую Керчь на Чёрном и Азовском морях советского Крыма.
Но самой большой радостью уже тогда являлось творчество. Бесспорное признание моих научных заслуг выражалось в публикациях. Вначале — в тезисах местных конференций, а позже — во всесоюзных журналах «Социологические исследования», «Социалистический труд», «ЭКО» («Экономика и организация промышленного производства»). Нередко меня как молодого учёного приглашали на весьма представительные конференции и международные симпозиумы в Новосибирск, Москву, Кишинёв и т. д. Выступал я и на партийных конференциях. Один раз меня взял на заметку даже хозяин Иркутской области, сам первый секретарь обкома КПСС Н. В. Банников. Его помощники с ходу предложили мне весьма престижное выступление на учебе главных руководителей областного масштаба. Позже я узнал, что серьёзно обсуждался вопрос о переводе меня в аппарат обкома партии, но что-то там не срослось.
Следующая моя производственная ступень — должность заместителя директора по экономическим вопросам, но уже на другом оборонном предприятии — заводе «Востсибэлемент» в г. Свирске. На этой должности я обрёл бесценный опыт отстаивания интересов жизнедеятельности завода и работы с московским чиновничеством. Защищать в главке и министерстве нормативы образования всех экономических фондов, в том числе и фонда заработной платы, было весьма непросто. Кроме экономических выкладок активно использовал я и такой весомый аргумент, как цветы и конфеты — женщинам, а коньячок — мужчинам. О денежных взятках или каких-то «откатах» в пору младенческого капитализма не было и речи. Спустя ряд лет, когда в разгар социалистической перестройки предприятия активно переходили на две модели хозрасчёта и самофинансирования, не получился мой, почти уже решённый, перевод в Москву на должность заместителя начальника главка Министерства электротехнической промышленности по экономике. И тогда, вместо главка, я решил вернуться в Иркутск на ту же, что и в Свирске, должность, на завод при Объединении тяжёлого машиностроения.
Экономика с 1988 года как раз начинала интенсивное падение в дикий рынок. Появились и первые кооперативы, и так называемые арендные предприятия, и даже биржи, и начали гулять незаработанные шальные деньги. Не было только чёткого законодательства, регламентирующего деятельность новой экономики. Появившиеся позже отдельные постановления гайдаровского правительства плохо сообразовывались со здравым смыслом. Подобно страшному пожару, вспыхнула гиперинфляция, и сбережения граждан вслед за фабриками и заводами с убийственной скоростью полетели в тартарары.
Примерно в этот период экономического хаоса и бандитского беспредела с опасной поездки на Камчатку в октябре 1991 года и родилась моя фирма с непонятным для многих грозным названием — научно-производственная фирма «СибАтом». Даже «сквозь магический кристалл» (выражение А. С. Пушкина) вряд ли я смог бы тогда хоть краешком глаза разглядеть опасности и победы, многочисленные предательства помощников и друзей-партнёров, а также жутковатые налоговые проверки, которые всегда могли завершиться разорительными штрафами, а то и уголовными делами. Не предполагал я, что, пройдя через суровые испытания становления фирмы, уже через несколько лет приобрету тысячи квадратных метров производственной недвижимости, построю немало квартир в родном городе. Обзаведусь недвижимостью в самой Москве, а лет через десять после старта активно займусь заброшенной ещё в детстве поэзией, а также культурно-просветительской, меценатской деятельностью и страстным коллекционированием картин и скульптур сибирских авторов. И уж совсем неожиданно для российских предпринимателей получил я правительственные награды и высокое звание почётного гражданина родного города.
Глава 1Памятные вехи начала предпринимательства
Первые заработки и наследие предков
Первый мой «капиталистический» заработок пришёлся ещё на пору самого крепкого социализма 60-х годов, когда мне было лет тринадцать. Голодный социализм и коммунистическая партия с комсомолом, пионерией и богочеловеком в лице Ленина казались вечными, как и СССР.
Для себя и друзей-подростков я придумал немудрёную схему заработка на футбольных и хоккейных матчах на стадионе. Не в пример сегодняшним телевизионно-компьютерным временам, раньше центральный городской стадион «Труд», построенный на месте сгоревшего в 1951 году деревянного гимнастического городка «Авангард», буквально ломился от зрителей. Очереди в кассу были огромные, в том числе и перед самым началом матча, вот я и подумал, что можно ведь их уменьшить, да ещё и заработать на этом. Из этой благой мысли и родилась идея первой схемы добывания прибыли.
Мы заблаговременно покупали по 5–6 детских (копеек по 20) билетов на каждого, по ним заходили на стадион, но затем, взъерошив волосы и напустив на себя взрослую небрежность, в небольшой толпе выходили мимо загруженных и не очень глядящих на лица билетёрш, получая от них единую для детей и взрослых контрамарку, дающую право вернуться на стадион. С ней мы спешили к концу очереди в кассу и продавали контрамарку примерно за полцены, но уже, естественно, взрослого билета, то есть копеек за семьдесят. После этого вновь заходили на стадион по другому билету. И так несколько раз. Копеек пятьдесят с билето-захода и два-три рубля со всех — очень жирный заработок, особенно если учесть, что обычное мороженое стоило от 10 копеек, а дорогое «Ленинградское», в шоколаде, — 22 копейки. Бутылка барахляного вина — один рубль семь копеек, а «хорошего», типа «Адама» или «777», — полтора-два рубля. И уже отличное болгарское вино, типа «Варна», «Медвежья кровь», стоило примерно два рубля с полтиной. Видимо, наш заработок получил и широкую мировую известность. Во всяком случае, за рубежом вместо контрамарок теперь ставят штамп на руку и только по нему пропускают повторно.
Но не только с лёгкими заработками познакомило детство. В шестнадцать лет я с трудом отпросился у родителей в геологическую партию на север области и отвкалывал там четыре месяца маршрутным рабочим, да так, что многим, проживающим век на городских асфальтах, и не снилось. Чего стоили многокилометровые переходы без троп по глубоким мхам, бесконечным болотам и марям, да ещё с падающими в воду от усталости, а иногда и по хитрости, навьюченными лошадями. Тогда их тяжеленные тюки килограмм по 40–50 мы закидывали друг другу на плечи; не раз в болотах падали так же и мы, насквозь промокшие шестнадцатилетние «работяги», ещё недавно гордящиеся своей спортивной выправкой и молодецкой закваской. Зато окончание этих переходов, да ещё с единственно доступным десертом — сгущёнкой из продырявленной баночки, да в сухой палатке, — дарило ни с чем не сравнимое райское блаженство.
Довелось мне и ещё раз повторить свой «партийный» опыт, но уже в двадцать лет в геодезической партии в камчатской глубинке, в Корякском автономном округе.
Так что из юности я вышел знакомым и с лёгкими, но больше с весьма тяжёлыми деньгами, и со сверхнапряжённой учёбой на инженера-механика, да ещё и с Ленинской стипендией.
Всё это сформировало умение вкалывать, а пассионарные качества (по Льву Гумилёву), позволяющие осваивать всё новые и новые континенты самой разнообразной деятельности — от шофёрской до научной и предпринимательской, — передали мне баргузинские предки, купцы, золотопромышленники Угловы, а позже и Бронштейны. Прадед Семён Бронштейн прекрасно играл на скрипке, а его жена Зинаида Углова отличалась большой практической жилкой, присущей её роду, и непокорным характером. Её дети — мои деды Бронштейны, — если бы не революция, то явно могли бы продолжить Дело. Отец и дядя, так же как я и мой двоюродный брат, добились немалых успехов в директорстве и предпринимательстве.