— Это что, — утешил его Мечислав. — Вот у нас с Главком, когда мы заполучили свое оружие, вообще видения были. А ты, прикасаясь к кинжалу, ничего интересного не наблюдал?
— Ничего, — отрицательно мотнул головой Агнар.
— Странно, — удивился я. — Ведь это оружие было выковано Глейвом, и мой меч вроде бы признал тебя своим. Почему же тогда у тебя при овладении Кайкэном не было видений? Неужели ты так сильно ударился головой о дерево?
— Дерево тут ни при чем, — ответил за Агнара Фланнери. — Судя по всему, в эти мечи вплетена какая-то весьма сложная магия, которая вступает во взаимодействие только с лицом, достигшим совершеннолетия, и не правового, а магического, которое наступает в восемнадцать с половиной лет. Ведь Кайкэн тебя тогда, — обратился Фланнери к Агнару, — даже притягивал слабо, иначе ты не блуждал бы по коридорам замка, а шел прямо к той каморке.
— Но теперь-то я уже куда старше, — с раздражением бросил Агнар, видимо полагая, что и здесь его, беднягу, обделили. — Почему же мне до сих пор не было никакого видения?
— Не уверен, — пожал плечами Фланнери. — Возможно, видение приходит тогда, когда человек вступает во владение оружием, а ты и так владеешь своим кинжалом. Вот когда ты потеряешь его, а потом снова найдешь…
Агнар схватился за кинжал, явно не желая ставить подобный опыт. С усилием взяв себя в руки, он повел рассказ о том, как подался из Эстимюра в Гераклею, из Гераклеи — в Рагнит, а потом скитался по разным странам, нигде долго не задерживаясь. С ним всюду происходила одна и та же история. Обобщая, можно сказать, что он любил золото и страдал из-за того, что оно не отвечало ему взаимностью. Куда бы ни заносила его судьба, он рано или поздно сталкивался с золотом в разных обличьях и не мог устоять перед искушением присвоить его. Судя по оброненным намекам, он видел в золоте не драгоценный металл и не деньги, на которые можно много чего купить, а своего рода овеществленный символ удачи, что-то наподобие талисмана. Когда Фланнери, одновременно со мной, понял это, то покачал головой и пробормотал себе под нос что-то о «невежественных дикарях», явно имея в виду северян.
Но Агнару не везло. Присвоение им чужой собственности почему-то не встречало понимания со стороны ее бывших владельцев, и те, по его выражению, «гнали волну», пытаясь изловить его и вернуть свое добро. Ему не помогали ни сила, ни храбрость, ни ум, ни сообразительность. Не помогала даже врожденная склонность мастерить разные механисмы, назначение которых было непонятно и ему самому. Эта способность очень пригодилась для изготовления полезных штуковин вроде отмычек, «кошек» и всего прочего, без чего порядочный вор из дому не выходит. Но все это ему не помогало. Рано или поздно приходилось бросать похищенное и радоваться, что хоть в живых остался. Ему не везло и тогда, когда он применял свои излюбленные механисмы, и когда обходился без них. Ему не везло с кражами в караван-сараях, на пристанях, на кораблях, на постоялых дворах. И на дорогах ему тоже не везло. Ему не везло даже тогда, когда он в полном отчаянии присваивал чужую собственность по предварительному сговору с другими ворами, так как делиться он не любил и не умел. Поэтому он норовил присвоить себе всю добычу, после чего был вынужден убегать от бывших сообщников, бросая награбленное (чаще всего — в глубокое озеро или реку, но иногда и в болото). Из Михассена он бежал в Алалию, из Алалии — в Кортону, из Кортоны через Харию — в Финбан, из Финбана — в Чусон, из Чусона — в Биран, где быстро убедился, что сидящий на троне потомок разбойника не жалует людей, занимающихся ремеслом его предка, и уж тем более не собирается делиться властью с каким-то пришлым воришкой. В конце концов Агнара занесло далеко на юго-восток, в Джунгарию, но и там ему пришлось нелегко! В этой стране людей с его внешностью считали либо рабами, либо беглыми преступниками. И тогда он примкнул к местным торговцам солью, понадеявшись, что у них нет связей с северными собратьями по ремеслу. Тем более что…
— Джунгарские солеторговцы, — говорил Агнар, — не походили на северных. Это был народ куда более ушлый. Дело в том, что какой-то джунгарскии император издал указ про яньцзинь, запретивший всем его подданным самим добывать соль и торговать ею. Это должны были делать только на императорских яньчанах[39]…
— Да, вроде бы я читал об этом в трактате джунгарского мудреца Мин Дай-би «Соль и железо». Он советовал императору отменить все налоги, а взамен ввести государственную монополию на соль и железо, — вспомнил Фланнери. — Как он утверждал, поскольку без соли и железа никому не обойтись, то все вынуждены будут покупать их у государства по ценам, назначенным государством. По мнению Мин Дай-би, благодаря этому в казне всегда будут водиться деньги.
— Да, железо в Джунгарии тоже добывают только на государственных рудниках, — подтвердил Агнар, — но никакие налоги там никто не отменял. И взымают их со всей строгостью. Однако денег все равно не хватает, и потому цены на железо и соль император всегда устанавливает высокие. Вот джунгарские бонды и стараются сами плавить железо из болотной руды, а соль покупать у яньшанов, так в Джунгарии называют солеторговцев. К югу от Джунгарии лежат густые непроходимые леса, где живут только людоеды и колдуны. Но в одном месте на южном берегу есть залив со множеством мелей и подводных камней, и к берегам его примыкает долина, окруженная со всех сторон высокими горами. Яньшаны выжгли и вырубили в этой долине лес, завели там рисовые поля, а на берегу стали выпаривать из морской воды соль. Вода на юге зимой не замерзает, и поэтому джунгары добывают соль не из льда, как на севере, а прямо из морской воды. Добытую соль они засыпают в мешки, грузят их в лодки, прикрывают сверху мешками с рисом и зеленью и развозят по рекам и каналам всей Джунгарии. Покупают бонды соль охотно потому, что яньшаны берут за нее меньше, чем император, но все же яньшаны остаются в большом барыше, так как соли у них хватает, и всю работу по ее добыче делают море и солнце, а им остается только выгребать соль лопатой из каменных чанов, установленных на берегу, где их затопляет приливом.
Сперва Агнара поставили сгребать соль и засыпать ее в мешки. Работа эта тяжелая, соль разъедала ему кожу, а кормили его все больше рисом да рыбой, а мяса он вообще не видел. Потом тайпэн яньшанов Син Дань увидел его силу, узнал, что он знаком с лодками, и посчитал, что его лучше использовать в торговых плаваниях. Агнар совершил много плаваний по рекам и каналам Джунгарии и не раз участвовал в схватках с императорскими стражниками, которые постоянно ловили яньшанов и казнили за нарушение императорского указа. Но хотя заслуг у Агнара было много, платили ему мало, и все больше бронзовыми монетами и лишь изредка серебром. А тайпэн жил в большом доме с желтой черепичной крышей и имел не только охранявших его хирдманов, но и хускарлов[40]. Но в устроенное повыше в горах святилище он всегда отправлялся один, говоря, что желает посоветоваться с шэнями[41] без посторонних.
Даже детей с собой он не брал. Агнар же не верил ни во что, кроме собственной силы и храбрости, и поэтому решил узнать, о чем это тайпэн советуется с какими-то шэнями. Он спрятался в горах там, где должен был пройти тайпэн, и тайком последовал за ним. Дойдя до святилища, тайпэн отвалил при помощи посоха один из лежащих там больших камней с надписью, которой никто из живших в Хон-Коне не понимал, потому что джунгарское письмо знают немногие и грамотных в этой стране очень почитают и называют шэнжэнь, что значит…
— Совершенномудрый, — поторопил его Фланнери. — Дальше.
— … И насыпал что-то в углубление под камнем. Он стоял спиной к Агнару, и поэтому тот не видел, что сыпал тайпэн.
Потом тайпэн зажег перед святилищем курительницы и помолился своим шэням. «Насовещавшись» с ними вдоволь, тайпэн ушел, а Агнар подошел к камню и, поднатужившись, отвалил его. В углублении оказались слитки золота, золотые изделия, а также много серебряных монет. Столько золота Агнару еще никогда не приходилось видеть, и он решил, что теперь удача непременно будет с ним. Золото он переложил на свой халат и завязал халат в узел. Дождавшись, когда стемнеет, Агнар прокрался к себе в хижину, где распределил золото по мешочкам и привязал их ремешками к поясу. На следующий день он забрал из хижины все, что могло понадобиться в пути, и отправился в плавание с очередным грузом соли.
Быстро взглянув на остальных, я увидел по их лицам, что они тоже догадались, чем дело кончилось, и, желая поскорей лечь спать, я задал Агнару наводящий вопрос:
— А зачем ты забрал все золото из тайника? Ведь если его было так много, ты мог бы таскать его по частям и тайпэн бы ничего не заметил.
— Я бы взял частями, но мне нужно сразу, — изрек Агнар несвойственным ему голосом пророка, а затем продолжил прежним тоном: — Приплыв в Джунгарию, Агнар почти сразу же сбежал, опасаясь, как бы тайпэн не известил своих людей о краже. Он стал пробираться на северо-запад, полагая, что в Баратии яньшаны до него не доберутся, поскольку туда ходили только караваны, а их грузы проверяли специальные чиновники. И вообще если везти соль в такую даль, то она становилась не дешевле императорской, добываемой на месте. А в Баратии никаких яньшанов не было, так как в лесах на юге там скрывались бараты, а они ненавидят всех джунгар и не позволили бы им построить там какой-нибудь баратский Хон-Кон.
Когда до караванной тропы оставалось уже всего пять дней пути, бонды из деревни Бутунда попытались убить Агнара. Но тот всегда спал, зарывшись в солому, а на свое место клал набитый соломой халат. Разбуженный шумом, поднятым возле куклы бондами, Агнар троих убил, а четвертого ранил и строго допросил. Тот сказал, что тайпэн пообещал большую награду, если Агнара доставят к нему живым или мертвым. Агнар понял, что тайпэн хочет вернуть свое золото и потому не станет обращаться за помощью к властям, а лишь известит обязанных ему бондов, что надо ловить рыжего чуж