– Va faill, Gwynbleidd! – воскликнула она, подходя ближе.
– Прощай, Мона, – сказал ведьмак. – Я не забуду тебя.
– Забудь, – ответила она твердо, поправляя колчан на спине. – Нет Моны. Мона – был сон. Я Браэнн. Браэнн из Брокилона.
Она еще раз махнула рукой. И исчезла.
Ведьмак повернулся.
– Мышовур, – сказал он, глядя на наездника на сивом коне.
– Геральт, – кивнул наездник, измеряя его холодным взглядом. – Любопытная встреча. Но начнем с самого важного. Где Цири?
– Здесь! – крикнула девочка, скрытая в листве. – Уже можно слезать?
– Можно, – сказал ведьмак.
– Но я не знаю как!
– Так же, как залезала, только наоборот.
– Я боюсь! Я на самой макушке!
– Слезай, говорю! Нам надо поговорить, девочка моя!
– Это о чем же?
– Зачем, черт побери, ты залезла туда вместо того, чтобы убежать в лес? Я убежал бы за тобой, и не пришлось бы… А, черт! Слезай!
– Я сделала, как кот в сказке! Что бы я ни… получается плохо! Почему, хотела бы я знать?
– Я тоже, – сказал друид, слезая с коня, – хотел бы это знать. И твоя бабушка, королева Калантэ, тоже хотела бы знать. Давай слезай, княжна.
С дерева посыпались листья и сухие веточки. Потом послышался резкий треск разрываемой ткани, и наконец появилась Цири, съезжающая верхом по стволу. Вместо капюшона на курточке болтались художественные лоскуты.
– Дядя Мышовур!
– Собственной персоной. – Друид обнял девочку, прижал к себе.
– Тебя прислала бабушка? Она очень страдает?
– Не очень, – улыбнулся Мышовур. – Она слишком увлечена вымачиванием розог. Дорога в Цинтру, Цири, займет у нас некоторое время. Посвяти его тому, чтобы придумать объяснения своим поступкам. Это должно быть, если ты соблаговолишь воспользоваться моим советом, очень краткое и дельное объяснение. Такое, которое можно проговорить очень-очень быстро. И все равно, я думаю, последние слова тебе придется уже выкрикивать, княжна. Очень, очень громко.
Цири болезненно поморщилась, тихонечко фыркнула, а руки против желания поползли у нее к угрожаемому месту.
– Пошли отсюда, – сказал Геральт, осматриваясь. – Пошли отсюда, Мышовур.
– Нет, – сказал друид, – Калантэ изменила планы, она уже не желает замужества Цири с Кистрином. У нее есть на то свои причины. Ко всему прочему, думаю, тебе не надо объяснять, что после той мерзопакостной аферы с подстроенным нападением на купцов король Эрвилл серьезно пал в моих глазах, а с моими глазами в королевстве считаются. Нет, мы в Настрог даже не заглянем. Я забираю малышку прямо в Цинтру. Поехали с нами, Геральт.
– Зачем? – Ведьмак взглянул на накрытую кожушком Мышовура Цири, дремавшую под деревом.
– Ты отлично знаешь зачем. Этот ребенок, Геральт, твое Предназначение. Третий раз, да, третий, пересекаются ваши пути. В переносном, конечно, смысле, особенно если говорить о двух предыдущих. Пожалуй, ты не назовешь это случайностью?
– Какая разница, как назову, – криво улыбнулся ведьмак. – Не в названии дело, Мышовур. Зачем мне в Цинтру? Я уже бывал там, скрещивал уже, как ты это назвал, пути. И что?
– Тогда ты потребовал, чтобы Калантэ, Паветта и ее муж поклялись. Они клятву сдержали. Цири – Неожиданность. Предназначение требует, чтобы…
– Чтобы я забрал ребенка и переделал в ведьмака? Девочку? Посмотри на меня, Мышовур. Ты представляешь себе меня пригожей девочкой?
– К черту твое ведьмачество, – занервничал друид. – О чем ты вообще говоришь? Что тут общего? Нет, Геральт, вижу, ничего ты не понимаешь, придется объяснить проще. Слушай, любой дурак, в том числе и ты, может потребовать клятвы, может добиться обещания и из-за этого не станет необычным. Необычен ребенок. И необычна связь, которая возникает, когда рождается такой ребенок. Надо еще ясней? Пожалуйста. С момента рождения Цири уже не имеет значения, чего ты хочешь и от чего отказываешься. Ты, черт побери, не идешь в расчет. Не понимаешь?
– Не кричи. Разбудишь ее. Наша Неожиданность, наш Сюрприз спит. А когда проснется… Мышовур, даже от самого необычного можно… порой надо уметь отречься.
– Ты же знаешь, – холодно посмотрел на него друид, – собственного ребенка у тебя не будет никогда.
– Знаю.
– И отказываешься.
– Отказываюсь. Вероятно, имею право?
– Имеешь, – сказал Мышовур. – А как же. Но это довольно рискованно. Есть такое древнее пророчество: у Меча Предназначения…
– …два острия, – докончил Геральт. – Слышал.
– А! Делай как хочешь. – Друид отвернулся, сплюнул. – Подумать только, я готов был подставить за тебя шею…
– Ты?
– Да. В противоположность тебе я верю в Предназначение. И знаю, как опасно играть с обоюдоострым мечом. Не играй, Геральт. Воспользуйся представившейся возможностью. Преврати то, что связывает тебя с Цири, в нормальные, здоровые узы ребенка и опекуна. Ибо если нет… Тогда эта связь проявится иначе. Страшней. Негативным и разрушительным образом. Я хочу уберечь от этого и тебя, и ее. Если ты захочешь ее забрать, я возражать не стану. Я взял бы на себя риск объяснить Калантэ, почему…
– Откуда ты знаешь, что Цири захочет пойти со мной? Из древних пророчеств?
– Нет, – серьезно сказал Мышовур. – Оттуда, что уснула она только тогда, когда ты ее приласкал. Что она мурлычет сквозь сон твое имя и ручкой ищет твою руку.
– Достаточно, – Геральт встал, – а то я уж готов и вовсе взволноваться. Бывай, бородач. Мои поклоны Калантэ. А относительно Цири… Придумай что-нибудь.
– Тебе не уехать, Геральт.
– От Предназначения? – Ведьмак подтянул подпругу трофейного коня.
– Нет, – сказал друид, глядя на спящую девочку. – От нее.
Ведьмак покачал головой, вскочил в седло. Мышовур сидел неподвижно, копаясь прутиком в погасшем костре.
Геральт отъехал тихо, через вереск, доходящий до стремян, по косогору, ведущему в долину, к черному лесу.
– Гера-а-альт!
Он обернулся. Цири стояла на вершине холма, маленькая, серая фигурка с развевающимися пепельными волосами.
– Не уходи!
Он помахал ей рукой.
– Не уходи, – тихо всхлипнула она. – Не ухо-о-оди!
«Я должен, – подумал ведьмак. – Должен, Цири. Потому что… Я всегда ухожу».
– Ничего у тебя не получится все равно. Вот увидишь! – крикнула она. – И не думай! Не убежишь! Я твое Предназначение, слышишь?!
«Предназначения не существует, – подумал он. – Не существует. Единственное, что предназначено всем, это смерть. Именно смерть – второе острие обоюдоострого меча. Одно – это я. А второе – смерть, идущая за мной по пятам. Я не могу, мне нельзя подвергать опасности Цири».
– Я – твое Предназначение! – донеслось до него с вершины холма, тихо, отчаянно.
Он тронул коня пяткой и поехал вперед, словно в бездну углубляясь в черный, холодный и подмокший лес, в дружелюбную тень, во мрак, которому, казалось, нет конца.
Нечто большее
Когда по доскам моста вдруг зацокали копыта, Йурга даже не поднял головы, только тихо взвыл, отпустил колесо, с которым мучился, и со всей доступной резвостью вполз под телегу. Распластавшись, сдирая спиной шершавую корку засохшего навоза и грязи, покрывающую снизу дно повозки, он дрожал и прерывисто повизгивал от страха.
Конь медленно приблизился к телеге. Йурга видел, как он осторожно и мягко ступает по прогнившим, омшелым доскам.
– Вылезай, – сказал невидимый наездник.
Йурга щелкнул зубами и втянул голову в плечи.
Конь фыркнул, топнул.
– Спокойно, Плотва, – проговорил наездник. Йурга услышал, как он похлопывает лошадь по шее. – Вылезай оттуда, человече. Я тебе ничего плохого не сделаю.
Купец ни на грош не поверил в заверения незнакомца. Однако в голосе было что-то такое, что успокаивало и в то же время интриговало, хотя вряд ли можно было назвать этот голос приятным. Йурга, вознося шепотом молитвы нескольким богам сразу, осторожно высунул голову из-под телеги.
У наездника были белые, как молоко, волосы, стянутые на лбу кожаным ремешком, и черный шерстяной плащ, ниспадающий на круп каштановой лошади. На Йургу верховой не смотрел. Наклонившись в седле, он разглядывал колесо телеги, по самую ступицу застрявшее между растрескавшимися досками. Неожиданно поднял голову, скользнул по купцу взглядом и принялся рассматривать заросли вдоль ущелья. Лицо его ничего не выражало.
Йурга выкарабкался из-под телеги, заморгал, вытер нос, размазывая по физиономии деготь, прихваченный со ступицы. Наездник уставился на него темными, прищуренными, проницательными, острыми, как рыбьи косточки, глазами. Йурга молчал.
– Вдвоем не вытащить, – сказал наконец незнакомец, указав на застрявшее колесо. – Один ехал?
– Сам-третей, – промямлил Йурга. – Со слугами. Сбежали, гады…
– Неудивительно, – сказал наездник, глядя под мост, на дно ущелья. – Ничего странного. Думаю, тебе следует поступить так же. Самое время.
Йурга не проследил за взглядом незнакомца. Не хотел смотреть на груды черепов, ребер и берцовых костей, разбросанных меж камней и выглядывающих из-под лопухов и крапивы, покрывавших русло высохшей речки. Боялся, что достаточно еще раз увидеть черные провалы глазниц, выщеренные зубы и потрескавшиеся мослы, чтобы все его самообладание развеялось и жалкие остатки храбрости улетучились, как воздух из рыбьего пузыря, заставив мчаться по тракту в гору, обратно, давясь собственным криком, как это было с возницей и слугой меньше часа назад.
– Чего ждешь? – тихо спросил наездник, поворачивая коня. – Темноты? Тогда будет поздно. Они явятся за тобой, как только стемнеет. А может, и раньше. Давай прыгай на коня за мной, сзади. Убираемся отсюда, и как можно скорее.
– А телега? – в голос завыл Йурга, не очень понятно, со страха ли, отчаяния или бешенства. – А товары? Целый год трудов. Уж лучше подохнуть! Не оставлю-у-у!
– Сдается мне, ты еще не знаешь, куда тебя лихо занесло, дружище, – спокойно проговорил незнакомец, указывая рукой на чудовищное кладбище под мостом. – Говоришь, не бросишь телеги? Да пойми ты, когда наступит темнота, тебя не спасет даже сокровищница короля Дезмода, не то что твой паршивый воз. Какого черта тебе взбрело в голову ехать через это урочище? Решил дорогу срезать. Не знаешь, что тут творится со времен войны?