ательны и приятны.
— Несчастный, — поморщился ведьмак. — Ну прямо-таки слеза прошибает.
— К чему ирония? Я пытаюсь объяснить тебе причины, по которым чародеи не любят сельских знахарей, заклинателей, целителей, ведьм и ведьмаков. Называй это как хочешь, даже обычной завистью, но именно в этом причина антипатии. Нас злит, когда мы видим в руках профанов и халтурщиков искусство магии, которую нас научили воспринимать как элитарный дар, привилегию наилучших и священную мистерию. Даже если это дедовская, бездарная и достойная осмеяния магия. Поэтому мои коллеги тебя не любят. Я, сказать по правде, тоже.
Геральту уже надоели дискуссия, окольные разговоры, его охватило неприятное чувство беспокойства, которое действовало, как улитка, ползающая по шее и спине. Он посмотрел прямо в глаза Истредду, стиснув пальцами край столешницы.
— Мы говорим о Йеннифэр, верно?
Чародей поднял голову, продолжая тихонько постукивать ногтями по лежащему на столе черепу.
— Завидная проницательность, — сказал он, выдержав взгляд ведьмака. — Прими мои поздравления. Да, относительно Йеннифэр.
Геральт смолчал. Когда-то, давно, много-много лет назад, ещё молодым, ведьмак поджидал в засаде мантихора. И чувствовал, что мантихор приближается. Не видел его, не слышал, но чувствовал. Он никогда не забывал этого ощущения. И теперь было то же самое.
— Твоя проницательность, — заговорил чародей, — позволит нам сэкономить массу времени, на которое ушло бы дальнейшее плутание вокруг да около. А так — вопрос поставлен открыто.
Геральт смолчал.
— Близко мы с Йеннифэр познакомились довольно давно, — продолжал Истредд. — Долгое время это было знакомство без обязательств, заключавшееся в долгих либо коротких более-менее регулярных встречах. Такие ни к чему не обязывающие связи повсеместно практикуются людьми нашей профессии. Только вот это вдруг перестало мне нравиться. Я решил предложить ей остаться со мной навсегда.
— Что она ответила?
— Сказала — подумает. Я дал ей время на размышления. Знаю, решить ей было непросто.
— Зачем ты всё это говоришь, Истредд? Чем руководствуешься, кроме достойной уважения, но, как ни говори, странной искренности, столь редкой у людей вашего круга? Какова цель твоей искренности?
— Самая прозаическая, — вздохнул чародей. — Видишь ли, именно ты мешаешь Йеннифэр принять решение. Поэтому я прошу тебя отойти в сторону. Скрыться из её жизни, перестать мешать. Короче — отправиться к чёртовой матери. Лучше всего втихую и не попрощавшись, как, по её словам, ты привык поступать.
— И верно. — Геральт вымученно улыбнулся. — Твоя прямолинейность поражает меня всё больше. Всего я мог ожидать, но не такой просьбы. А тебе не кажется, что, чем просить, следовало бы просто ударить в меня из-за угла шаровой молнией? И исчезла бы преграда, осталось бы лишь немножко сажи, которую надо соскрести со стены. Лёгкий и верный способ. Потому что, видишь ли, просьбой можно пренебречь, а шаровой молнией — нет.
— Не вижу причин для отказа.
— Почему же? Разве твоя странная просьба не простое предостережение, предваряющее молнию или какое другое не менее веселёнькое действо? А может, она будет поддержана неким более звонким аргументом? Суммой, которая ошарашит жадного ведьмака? И сколько же ты намерен заплатить, чтобы я уступил тебе дорогу к счастью?
Чародей перестал постукивать по черепу, положил на него руку, сжал пальцы. Геральт заметил, как побелели фаланги.
— Я не хотел оскорблять тебя таким предложением, — сказал чародей. — Я был далёк от этого. Но… если… Геральт, я — чародей, и не из последних. Я не считаю нужным похваляться всесилием, но многие из твоих пожеланий, буде ты захотел бы их высказать, я мог бы исполнить. Некоторые, например, вот так же просто.
Он небрежно махнул рукой, словно отгоняя комара. В воздухе над столом тут же запорхало множество сказочно цветастых бабочек-аполлонов.
— Я хочу, Истредд, — процедил ведьмак, отмахиваясь от насекомых, — чтобы ты перестал лезть в наши с Йеннифэр отношения. Мне неинтересно, какие предложения ты ей делаешь. Ты вполне мог исповедоваться ей, когда она была с тобой. Потому что раньше было раньше, а теперь есть теперь. Теперь она со мной. Я что, должен отойти, облегчить тебе жизнь? Отказываюсь. Я не только не помогу, но буду мешать в меру своих скромных возможностей. Как видишь, я не менее откровенен, чем ты.
— Ты не имеешь права мне отказывать.
— За кого ты меня принимаешь, Истредд?
Чародей внимательно посмотрел на него, перегнувшись через стол.
— За её мимолётное увлечение. За минуты опьянения, в лучшем случае за каприз, за приключение, которых у Йеннифэр были сотни, ибо Йенна обожает игру эмоций, она импульсивна, и её капризы непредсказуемы. За это я тебя и принимаю, потому что, перекинувшись с тобой несколькими словами, понял, что она не могла относиться к тебе просто как к инструменту. А такое, поверь, с ней бывает очень часто.
— Ты не понял вопроса.
— Ошибаешься, понял. Но я умышленно говорю исключительно об эмоциях Йенны. Потому что ты — ведьмак, и никаких эмоций у тебя быть не может. А мою просьбу выполнить не желаешь лишь потому, что тебе кажется, будто она тебе нужна, думаешь, что… Нет, Геральт, ты с ней только потому, что этого хочет она, и так будет, пока она этого желает. А то, что чувствуешь ты, — лишь отражение её эмоций, интереса, который она к тебе проявляет. Ради всех демонов Низа, Геральт, ты же не ребёнок, ты же знаешь, кто ты. Мутант. Не пойми меня превратно, я не намерен тебя унижать или презирать. Просто отмечаю факт. Ты — мутант, а одно из основных свойств твоей мутации сводится к абсолютной бесстрастности. Таким тебя сотворили, чтобы ты мог выполнять свою работу. Понимаешь? Ты не можешь ничего чувствовать. То, что ты принимаешь за чувства, — лишь клеточная соматическая память, если ты знаешь, что означает это слово.
— Представь себе — знаю.
— Тем лучше. Послушай. Я прошу тебя о том, о чём могу просить ведьмака. Человека не смог бы. Я откровенен с ведьмаком, с человеком не мог бы себе этого позволить. Геральт, я хочу дать Йенне понимание и определённость, нежность и счастье. Можешь ты положа руку на сердце предложить ей то же? Не можешь. Для тебя это ничего не значащие слова. Ты волочишься за Йенной, тешась, словно ребёнок, минутной симпатией, которой она одаряет. Ты, словно одичавший кот, в которого все кидают камни, мурлычешь, радуясь тому, что нашёлся кто-то, кто не брезгует тебя приласкать. Понимаешь, что я имею в виду? Знаю, понимаешь, не дурак, это ясно. Так что, сам видишь, у тебя нет права отказать мне, если я вежливо прошу.
— У меня такое же право отказывать, — процедил Геральт, — как у тебя просить, стало быть, наши права взаимоуничтожаются. А посему возвращаемся к исходной точке, а она такова: Йен, которой, видимо, наплевать и на мою мутацию, и на её последствия, сейчас со мной. Ты сделал ей предложение — это твоё право. Она сказала, что подумает? Это — её право. Тебе кажется, якобы я мешаю ей принять решение? Будто она колеблется, и причина её колебаний — я? А это уж — моё право. Если она колеблется, то, надо думать, не без причин. Вероятно, я что-то ей всё же даю, хоть, возможно, для этого у ведьмаков в словаре и нет нужных слов.
— Послушай…
— Нет. Послушай ты. Говоришь, когда-то она была с тобой? Как знать, может, не я, а ты был всего лишь её мимолётным увлечением, капризом, игрой эмоций, столь типичной для неё? Я даже не исключаю, Истредд, что она воспринимала тебя всего лишь как инструмент. Этого, господин чародей, нельзя исключить только на основании разговора. В таких случаях, сдаётся мне, инструмент бывает существеннее болтовни.
Истредд даже не дрогнул. Геральта удивило его самообладание. Тем не менее, затянувшееся молчание, похоже, свидетельствовало о том, что удар попал в цель.
— Играешь словами, — сказал наконец чародей. — Упиваешься ими. Словами хочешь заменить нормальные, человеческие ощущения, которых у тебя нет. Твои слова не выражают чувств, это лишь звуки, такие же издаёт этот вот череп, стоит по нему постучать. Ибо ты так же пуст, как и он. Ты не имеешь права…
— Прекрати, — резко прервал Геральт. Может быть, даже слишком резко. — Прекрати упорно отказывать мне в правах, с меня достаточно, слышишь? Я сказал: наши права равны. Нет, чёрт возьми, мои — больше.
— Серьёзно? — Чародей немного побледнел, доставив тем Геральту невыразимое удовольствие. — Это почему же?
Ведьмак на секунду задумался и решил добить его.
— А потому, — выпалил он, — что вчера ночью она была со мной, а не с тобой.
Истредд пододвинул череп поближе, погладил. Рука, к огорчению Геральта, даже не дрогнула.
— По-твоему, это даёт какие-то права?
— Только одно: право делать выводы.
— Та-а-ак, — протянул чародей. — Прекрасно. Ну что ж. Со мной она была сегодня утром. Сделай вывод, имеешь право. Я уже сделал.
Молчание длилось долго. Геральт отчаянно искал слова. И не нашёл. Ни одного.
— Пустая болтовня, — сказал он наконец, вставая, злой на себя, потому что прозвучало это грубо и глупо. — Ухожу.
— Иди к чёрту, — так же грубо бросил Истредд, не глядя на него.
Когда она вошла, он в одежде лежал на кровати, подложив руки под голову. И притворялся, будто глядит в потолок, хотя глядел на неё.
Йеннифэр медленно прикрыла за собой дверь. Она была прекрасна.
«Какая же она красивая, — подумал он. — Всё в ней прекрасно. И опасно. Её цвета, контраст чёрного и белого. Прелесть и угроза. Её иссиня-чёрные волосы, натуральные локоны. Скулы, чёткие, обозначенные морщинкой, которую улыбка — если она сочтёт нужным улыбнуться — образует около губ, чудесно узких и бледных под помадой. Её брови, чудесно неправильные, когда она смывает уголёк, которым подчёркивает их днём. Её нос, чудесно длинноватый. Её маленькие руки, чудесно нервные, беспокойные и ловкие. Талия, тонкая и гибкая, подчёркнутая чрезмерно стянутым пояском. Стройные ноги, придающие во время движения красивые очертания чёрной юбке. Она прекрасна».