— Откуда ты взяла, что собираюсь?
— А оттуда, что если б ты был таким холодным профессионалом, каким хочешь казаться, то попытался бы набить цену. А ты словом не обмолвился о плате. Ну хорошо, довольно об этом. Возвращаемся?
— Пройдёмся ещё.
— С удовольствием. Геральт?
— Слушаю.
— Я ведь говорила, что выросла у моря. Умею управлять лодкой и…
— Выкинь из головы.
— Почему?
— Выкинь, и всё тут, — повторил он резко.
— Ты мог бы… сформулировать это повежливее.
— Мог бы. Но ты бы решила… чёрт знает, что бы ты решила. А я — бесчувственный ведьмак и холодный профессионал. Я рискую собственной жизнью. Чужой — нет.
Эсси замолчала. Он видел, как она стиснула губы, как мотнула головой. Порыв ветра снова растрепал ей волосы, на мгновение прикрыл лицо путаницей золотых нитей.
— Я просто хотела тебе помочь, — сказала она.
— Знаю. Благодарю.
— Геральт?
— Слушаю.
— А если в слухах, о которых упоминал Агловаль, что-то есть? Ты же знаешь, сирены не везде и не всегда бывают доброжелательными. Известны случаи…
— Не верю.
— Водороски, — задумавшись, продолжала Глазок, — нереиды, тритоны, морские нимфы. Кто знает, на что они способны. А Шъееназ… У неё есть причины…
— Не верю, — прервал он.
— Не веришь или не желаешь поверить?
Он не ответил.
— И ты хочешь, чтобы тебя считали холодным профессионалом? — спросила она, странно улыбнувшись. — Тем, кто думает не головой, а остриём меча? Если хочешь, я скажу, каков ты в действительности.
— Я знаю, какой я в действительности.
— Ты — впечатлительный, чуткий, — сказала она тихо. — В глубине души ты полон тревоги. Меня не обманешь каменной физиономией и холодным голосом. Ты — впечатлительный, и именно впечатлительность заставляет тебя бояться, а вдруг да то, против чего ты собираешься выступить с мечом в руке, окажется правым, получит моральный перевес…
— Нет, Эсси, — медленно проговорил он. — Не ищи во мне тем для трогательных баллад о ведьмаке, разрываемом внутренними противоречиями. Возможно, я и хотел бы, чтобы было так, но этого нет. Мои моральные дилеммы разрешают за меня кодекс и воспитание.
— Не говори так! — воскликнула она. — Я не понимаю, почему ты стараешься…
— Эсси, — снова прервал он. — Попробуй понять меня правильно. Я — не странствующий рыцарь.
— Но и не холодный, бездумный убийца.
— Верно, — спокойно согласился он. — Не холодный и бездумный, хотя многие считают иначе. Но не моя впечатлительность и свойства характера возвышают меня, а надменная и грубая гордость специалиста, убеждённого в своей значимости. Профессионала, в которого вколотили, что законы его профессии и холодная рутина важнее эмоций, что они предохраняют его от ошибок, которые можно совершить, ежели заплутаться в дилеммах Добра и Зла, Порядка и Хаоса. Не я эмоционален, а ты. Впрочем, того требует твоя профессия, правда? Это ты забеспокоилась, подумав, что симпатичная на первый взгляд, отвергнутая сирена напала на ловцов жемчуга в приступе отчаянной мести. Ты сразу начинаешь искать для сирены оправдания, смягчающие обстоятельства, вздрагиваешь при мысли, что ведьмак, которому заплатил князь, прикончит прелестную сирену только за то, что та осмелилась поддаться эмоциям. А ведьмак, Эсси, свободен от таких дилемм. И от эмоций. Даже если окажется, что виновата сирена, ведьмак не убьёт её, потому что это запрещает кодекс. Кодекс решает дилемму за ведьмака.
Глазок взглянула на него, быстро подняв голову.
— Любую дилемму?
«Она знает про Йеннифэр, — подумал он. — Знает. Эх, Лютик, Лютик, стервозный ты сплетник…»
Они глядели друг на друга.
«Что скрывается в твоих синих глазах, Эсси? Любопытство? Увлечённость моим отличием? Каковы тёмные стороны твоего таланта, Глазок?»
— Прости, — сказала она. — Глупый вопрос. И наивный. Говорящий о том, что я вроде бы поверила тому, что ты сказал. Возвращаемся. Ветер пронизывает до костей. Смотри, как колышется море.
— Вижу. Знаешь, Эсси, это интересно…
— Что — интересно?
— Голову дам на отсечение, что камень, на котором Агловаль встречается с сиреной, был ближе к берегу и крупнее. А сейчас его не видно.
— Прилив, — коротко сказала Эсси. — Скоро вода дойдёт вон туда, под обрыв.
— Даже туда?
— Да. Вода здесь поднимается и опускается сильнее локтей на десять, потому что тут, в теснине и устье реки, возникает так называемое приливное эхо, или как там его именуют моряки.
Геральт глядел на мыс, на Драконьи Клыки, вгрызающиеся в гудящий, вспененный прибой.
— Эсси, а когда отлив начнётся?
— Что?
— Как далеко отступит море?
— А что? Ах, поняла. Да, ты прав. Оно отступит до линии шельфа.
— Линии чего?
— Ну как бы полки, образующей дно, плоского мелководья, резко обрывающегося на границе глубины.
— А Драконьи Клыки?
— Они точно на краю.
— И до них можно будет дойти посуху? Сколько времени будет в моём распоряжении?
— Не знаю, — поморщилась Глазок. — Надо расспросить местных. Но не думаю, Геральт, что это удачная мысль. Посмотри, между сушей и Клыками камни, весь берег изрезан заливчиками и небольшими фиордами. Когда начнётся отлив, там образуются ущелья, котлы, заполненные водой. Не знаю…
Со стороны моря, от едва видимых скал, донёсся плеск. И громкий певучий окрик.
— Белоголовый! — кричала сирена, грациозно перескакивая с гребня одной волны на другую и молотя по воде быстрыми изящными ударами хвоста.
— Шъееназ! — ответил он, махнув рукой.
Сирена подплыла к камням, встала вертикально в пенящейся глуби, обеими руками откинула волосы на спину, демонстрируя при этом торс со всеми его прелестями. Геральт кинул взгляд на Эсси. Девушка слегка зарумянилась и с сожалением и смущением на мгновение кинула взгляд на собственные выпуклости, едва обозначенные под платьицем.
— Где мой? — пропела Шъееназ, подплывая ближе. — Он должен был ждать.
— Ждал три часа и ушёл.
— Ушёл? — высокой трелью удивилась сирена. — Не стал ждать? Не выдержал каких-то несчастных трёх часов? Так я и думала. Ни капли жертвенности! Ну нисколечко! Противный, противный, противный! А что делаешь здесь ты, белоголовый? Прогуливаешься с любимой? Прекрасная пара, только вот ноги вас уродуют.
— Это не моя любимая. Мы едва знакомы.
— Да? — удивилась Шъееназ. — А жаль. Вы подходите друг другу, прекрасно смотритесь рядом. Кто она?
— Я — Эсси Давен, поэтесса, — пропела Глазок с акцентом и мелодичностью, по сравнению с которыми голос ведьмака звучал как воронье карканье. — Приятно познакомиться, Шъееназ.
Сирена шлёпнула ладонями по воде, звучно рассмеялась.
— Как хорошо! Ты знаешь нашу речь! Даю слово, вы поражаете меня, люди. Воистину, нас разделяет вовсе не так много, как утверждают некоторые.
Ведьмак был удивлён не меньше сирены, хоть и мог предполагать, что образованная и начитанная Эсси лучше его знает Старшую Речь, язык эльфов, певучую версию которого использовали сирены, водороски и нереиды. Ему должно было быть ясно также и то, что певучесть и сложная мелодика речи сирен, осложнявшие ему общение, Глазку его только облегчали.
— Шъееназ! — воскликнул он. — Кое-что нас всё-таки разделяет, и порой этим оказывается пролитая кровь! Кто… кто убил ловцов жемчуга там, у двух скал? Скажи!
Сирена нырнула, взбурлив воду. Через секунду снова выскочила на поверхность, а её красивое личико съёжилось в противной гримасе.
— Не смейте! — пронзительно крикнула она. — Не смейте приближаться к Ступеням! Это не для вас! Не ссорьтесь с ними! Это не для вас!
— Что? Что не для нас?
— Не для вас! — воскликнула Шъееназ, бросаясь всем телом на волны.
Высоко взметнулись брызги. Ещё мгновение был виден её хвост, раздвоенный узкий плавник, бьющий по волнам. Потом она скрылась в глубине.
Глазок поправила волосы, взвихренные ветром. Она стояла молча, наклонив голову.
— Не знал, что ты так хорошо владеешь Старшей Речью, Эсси.
— И не мог знать, — ответила она с горечью в голосе. — Ведь… ведь мы едва знакомы.
— Геральт, — сказал Лютик, осматриваясь и принюхиваясь, будто гончий пёс. — Тут жутко воняет, не считаешь?
— Как сказать. — Ведьмак потянул носом. — Я бывал в таких местах, где воняет ещё хуже. Тут — всего-навсего запах моря.
Бард отвернулся и сплюнул меж камней. Вода булькала в каменных распадах, пенясь и шумя, приоткрывая промытые волнами, заполненные галькой расселины.
— Глянь, как всё здорово высохло. Куда подевалась вода? Что они такое, эти отливы и приливы? Никогда не задумывался?
— У меня были другие заботы.
— Думаю, — Лютик слегка вздрогнул, — там, в глубине, на самом дне чёртова океана, сидит преогромнейшее чудище, толстая чешуйчатая уродина, жаба с рогами на мерзкой башке. И время от времени засасывает воду, а с водой всё живое и годное в пищу: рыб, тюленей, черепах — всё. А потом, насытившись, вырыгивает воду — и получается прилив. Как думаешь, Геральт?
— Думаю, что ты глуп. Йеннифэр когда-то сказала, что приливы и отливы вызваны Луной.
Лютик захохотал.
— Какая ерундистика! Что общего у Луны с морем? На Луну только собаки воют. Купила тебя, Геральт, твоя врушка, посмеялась над тобой. Насколько мне известно, не в первый раз.
Ведьмак не ответил. Он смотрел на блестевшие от воды камни в проточинах, открывшихся при отливе. В них всё время вздымалась пена, но похоже было, что пройти удастся.
— Ну что ж, за дело, — сказал он, встал и поправил на спине меч. — Дольше ждать нельзя, можем не успеть до начала прилива. Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы идти со мной?
— Да. Темы для баллад — не шишки, их под ёлками не собирают. Кроме того, у Куколки завтра день рождения.
— Не улавливаю связи.
— А жаль. У нас, нормальных людей, принято делать друг другу подарки по случаю дня рождения. На покупки у меня не хватит финансов. Найду что-нибудь на дне морском.