— Нет, — согласился он. — Не знаю. Но…
— Если не знаешь, — прервала она, — то никакое «но» уже не поможет. Ты не знаешь. Просто: не знаешь.
Она замолчала, коснулась рукой лба, отвернулась.
— Когда много лет назад ты был здесь впервые, — снова заговорила она, — ты тоже не знал. А Моренн… Моя дочь… Геральт, Моренн мертва. Она погибла на Ленточке, защищая Брокилон. Я не узнала её, когда её принесли. Лицо было размозжено копытами ваших лошадей. Предназначение? И сегодня ты, ведьмак, который не мог дать Моренн ребёнка, приводишь её ко мне, Дитя Старшей Крови. Девочку, которая знает, что такое Предназначение. Нет, это не то знание, которое нравилось бы тебе, которое ты мог бы принять. Она попросту верит. Повтори, Цири, повтори то, что ты сказала мне, прежде чем вошёл этот ведьмак, Геральт из Ривии, Белый Волк. Ведьмак, который не знает. Повтори, Дитя Старшей Крови.
— Уважаем… Благородная госпожа, — проговорила Цири ломающимся голосом. — Не задерживай меня здесь. Я не могу… Я хочу… домой. Я хочу вернуться домой с Геральтом. Я должна… С ним…
— Почему с ним?
— Потому что он… Он — моё Предназначение.
Эитнэ повернулась. Она была очень бледна.
— И что ты скажешь, Геральт?
Он не ответил. Эитнэ хлопнула в ладоши. В дупло дуба, словно дух из царящей снаружи ночи, вошла Браэнн, неся обеими руками огромный серебряный кубок. Медальон на шее ведьмака начал быстро и ритмично дрожать.
— И что ты скажешь, Геральт? — повторила сереброволосая дриада, вставая. — Она не хочет оставаться в Брокилоне! Она не желает быть дриадой! Она не хочет заменить мне Моренн, хочет уйти, уйти за своим Предназначением! Так, Дитя Старшей Крови? Ты именно этого хочешь?
Цири, не поднимая головы, кивнула. Её плечи задрожали. Ведьмак не выдержал.
— Зачем ты издеваешься над ребёнком, Эитнэ? Ведь через минуту ты дашь ей отпить Воды Брокилона, и её желание перестанет что-либо значить. Зачем ты это делаешь? В моём присутствии?
— Хочу показать, что такое Предназначение. Доказать тебе, что ничто не кончается, а только ещё начинается.
— Нет, Эитнэ, — сказал Геральт, вставая. — Прости, но я не намерен смотреть. Ты зашла дальше, чем следовало, Повелительница Брокилона, намереваясь подчеркнуть пропасть, разделяющую нас. Вы, Старший Народ, любите повторять, что вам-де чужда ненависть, что это чувство присуще исключительно людям. Неправда. Вы знаете, что такое ненависть, и умеете ненавидеть, только проявляете это немного иначе, мудрее и не так бурно. Но, возможно, потому и более жестоко. Я принимаю твою ненависть, Эитнэ, от имени всех людей. Я заслужил её. Меня огорчила судьба Моренн.
Дриада не ответила.
— И это — ответ Брокилона, который я должен передать Вензлаву из Бругге, верно? Предостережение и вызов? Зримое доказательство дремлющей меж ваших Древ Ненависти и Силы, по воле которых через минуту человеческое дитя выпьет стирающий память яд, приняв его из рук другого человеческого ребёнка, психику и память которого вы уже изменили? И такой ответ должен отнести Вензлаву ведьмак, который знает и любит обоих детей? Ведьмак виновен в смерти твоей дочери? Хорошо, Эитнэ, будь по-твоему. Вензлав услышит твой ответ, услышит мой голос, увидит мои глаза и всё по ним прочтёт. Но глядеть на то, что здесь сейчас произойдёт, я не обязан. И не желаю.
Эитнэ продолжала молчать.
— Прощай, Цири. — Геральт опустился на колени, прижал к себе девочку. Плечи Цири задрожали ещё сильнее. — Не плачь. Ты же знаешь, что ничего дурного с тобой здесь случиться не может.
Цири хлюпнула носом. Ведьмак встал.
— Прощай, Браэнн, — бросил он младшей из дриад. — Будь здорова и береги себя. Выживи, Браэнн, живи так же долго, как и твоё дерево. Как Брокилон. И вот ещё что…
— Да, Гвинблейдд? — Браэнн подняла голову, и в её глазах что-то влажно блеснуло.
— Легко убивать из лука, девочка. Так легко спустить тетиву и думать: мол, это не я, не я, а стрела. На моих руках нет крови того мальчика. Его убила стрела, а не я. Но стреле ничего не снится по ночам. Пусть и тебе ничего не снится по ночам, голубоглазая дриада. Прощай, Браэнн.
— Мона… — невнятно произнесла Браэнн. Кубок, который она держала в руках, дрожал, по переполняющей его прозрачной жидкости шла рябь.
— Что?
— Мона, — простонала она. — Я — Мона. Госпожа Эитнэ! Я…
— Довольно! — резко бросила Эитнэ. — Довольно! Держи себя в руках, Браэнн.
Геральт сухо засмеялся.
— Вот оно, твоё Предназначение, Лесная Госпожа. Я уважаю твоё упорство и твою борьбу. Но знаю, скоро ты будешь бороться одна. Последняя дриада Брокилона, посылающая на смерть девочек, которые помнят свои настоящие имена. И всё-таки я желаю тебе счастья, Эитнэ. Прощай.
— Геральт, — шепнула Цири, по-прежнему сидя неподвижно с опущенной головой. — Не оставляй меня… одну…
— Белый Волк, — сказала Эитнэ, обнимая ссутулившиеся плечи девочки. — Тебе обязательно надо было ждать, пока она попросит? Попросит, чтобы ты оставался с нею до конца? Почему ты бросаешь её в такой момент? Оставляешь одну? Куда ты собираешься бежать, Гвинблейдд? И от чего?
Цири ещё больше наклонила голову. Но не расплакалась.
— До конца, — кивнул ведьмак. — Хорошо, Цири. Ты не будешь одинока. Я буду с тобой. Не бойся ничего.
Эитнэ взяла кубок из дрожащих рук Браэнн, подняла его.
— Ты умеешь читать Старшие Руны, Белый Волк?
— Умею.
— Прочти, что выгравировано на кубке. Это кубок из Крааг Ана. Из него пили короли, которых уже никто не помнит.
— Duettaeann aef cirran Caerme Glaeddyv. Yn a esseath.
— Знаешь, что это означает?
— «У Меча Предназначения два острия… Одно из них — ты».
— Встань, Дитя Старшей Крови. — В голосе дриады сталью прозвенел приказ, который нельзя было не выполнить, воля, которой нельзя было не подчиниться. — Пей. Это Вода Брокилона.
Геральт закусил губу, глядя в серебристые глаза Эитнэ. Он не смотрел на Цири, медленно подносившую губы к краю кубка. Он уже видел это когда-то, давно. Конвульсии, судороги, невероятный, ужасающий, медленно угасающий крик. И пустота, мертвенность и апатия в медленно открывающихся глазах. Он это уже видел.
Цири пила. По неподвижному лицу Браэнн скатилась слеза.
— Достаточно. — Эитнэ отобрала у неё кубок, поставила на пол, обеими руками погладила волосы девочки, падающие на плечи пепельными волнами.
— Дитя Старшей Крови, — сказала она. — Выбирай. Хочешь ли ты остаться в Брокилоне или же последовать за своим Предназначением?
Ведьмак недоверчиво покачал головой. Цири дышала немного быстрее, на щеках появился румянец. И ничего больше. Ничего.
— Я хочу последовать за моим Предназначением, — сказала она звучно, глядя в глаза дриаде.
— Да будет так, — произнесла Эитнэ, отворачиваясь. — Уходите.
Браэнн схватила Цири, коснулась плеча Геральта, но ведьмак отстранился.
— Благодарю тебя, Эитнэ, — сказал он.
Дриада мгновенно повернулась.
— За что?
— За Предназначение, — улыбнулся он. — За твоё решение. Это ведь не была Вода Брокилона, верно? Цири должна была вернуться домой. И ты, Эитнэ, сыграла роль Предназначения. За это я тебя благодарю.
— Как мало ты знаешь о Предназначении, — горько проговорила дриада. — Как мало ты знаешь, ведьмак. Как мало ты видишь. Как мало ты понимаешь. Благодаришь меня? Благодаришь за ту роль, которую я сыграла? За базарное представление? За фокус, за обман, за мистификацию? За то, что Меч Предназначения был, как ты думаешь, изготовлен из дерева, покрытого позолотой? Продолжай. Не благодари, а разоблачи меня. Поставь на своём. Докажи, что прав ты. Брось мне в лицо твою правду, покажи, как торжествует трезвая, человеческая правда, здравый рассудок, которые, по вашему разумению, помогают вам завоевывать мир. Вот Вода Брокилона, ещё немного осталось. Ты отважишься? Завоеватель мира?
Геральт, хоть и был возбуждён её словами, колебался только мгновение. Вода Брокилона, даже самая подлинная, не могла повлиять на него, против содержащихся в ней токсинов, галлюциногенных танинов он был полностью иммунизирован. Но ведь это не могла быть Вода Брокилона, Цири пила её, и с ней ничего не случилось. Он взял кубок обеими руками, глянул в серебряные глаза дриады.
Земля моментально ушла у него из-под ног и обрушилась ему на спину. Гигантский дуб закружился и задрожал. С трудом водя кругом немеющими руками, он открыл глаза, и это было так, словно он поднимал мраморную плиту саркофага. Увидел перед собой маленькое личико Браэнн, а за ним блестящие ртутью глаза Эитнэ. И ещё другие глаза, зелёные, как изумруды. Нет, более светлые. Как весенняя травка. Медальон на его шее раздражал, вибрировал.
— Гвинблейдд, — услышал он, — смотри внимательно, не закрывай глаза, это тебе не поможет. Смотри, смотри на твоё Предназначение.
— Ты помнишь?
Неожиданная, разрывающая завесу дыма вспышка света, огромные, тяжёлые от свечей канделябры, истекающие фестонами воска. Каменные стены, крутые ступени. Спускающаяся по ступеням зелёноглазая пепельноволосая девушка в диадемке с искусно вырезанной геммой, в серебристо-голубом платье со шлейфом, поддерживаемым пажом в пунцовой курточке.
— Ты помнишь?
Его голос, говорящий… Говорящий…
— Я вернусь сюда через шесть лет…
Беседка, тепло, аромат цветов, натужное монотонное гудение пчёл. Он один, на коленях, подающий розу женщине с пепельными волосами, локонами выбивающимися из-под узенькой золотой дужки. На пальцах руки, берущей у него розу, перстни с изумрудами, огромные, зелёные кабошоны.
— Возвращайся, — говорит женщина. — Возвращайся, если изменишь мнение. Твоё Предназначение будет ждать.
«Я так и не возвратился, — подумал он. — Никогда туда не возвратился. Я никогда не возвратился в…»
Куда?
Пепельные волосы. Зелёные глаза.
Снова её голос, в темноте, во мраке, в котором гинет всё. Есть только огни, огни по самый горизонт. Туман искр в пурпурном дыме. Беллетэйн! Майская ночь! Из клубов дыма смотрят тёмные, фиолетовые глаза, горящие на бледном треугольном лице, заслонённом чёрной бурей локонов.