А ведь есть и другой способ. Если трактат Асклепия не лжёт, я могу заполнить себя магией. Достаточно только заключить контракт с самой лекарской силой.
Похоже, этот момент всё-таки настал. Чтобы и дальше спасать людей и бороться с некротикой, я должен принять для себя новый путь.
Я сделал глубокий вдох, а затем мысленно прочёл слова клятвы лекаря.
Глава 16
В моей голове пронеслись три основные заповеди клятвы лекаря.
Спасать больных, продвигать лекарское дело, уничтожать некротику.
Я не был уверен, получится ли дать эту клятву без трактата Асклепия в руках, но интуиция подсказывала, что книга — лишь путеводитель. Контракт заключается между магом и его силами.
И уже через пару секунду я почувствовал невообразимые изменения в своём теле. Меня переполнило лекарской силой, витки зажглись, а грудь вспыхнула, будто в ней разлилось пламя. Но мне было не больно. Скорее наоборот — это ощущение было истинным наслаждением.
Как и я предполагал, чаша заполнилась маной до краёв. Лекарская сила потекла по виткам. Сначала по первому, затем по второму…
По третьему!
За несколько секунд у меня вырос третий лекарский виток. Однако обратный так и остался один. Очевидно, клятва лекаря никак не влияет на повреждающую силу.
— Что… Что это сейчас было? Вы почувствовали, господин Мечников? — спросил меня ошарашенный Разумовский. — Будто… Будто рядом с нами только что прошёл могущественный лекарь.
Даже Александр Иванович почувствовал, как я принял клятву. Хорошо, что он воспринимает меня, как новичка. У него даже мысли не возникло, что пронёсшаяся по госпиталю магическая аура зародилась во мне.
— Нет, я ничего не заметил, — солгал я. — Давайте лучше приступим к лечению.
Я быстро положил правую руку на лоб Лаврентия Сергеевича Кораблёва и выпустил из себя магию, нацеленную на сосуды его головного мозга.
И поначалу даже не почувствовал, что моя чаша потеряла хотя бы один процент маны. Лишь когда я закончил восстанавливать кровоток в черепе пациента, небольшое количество магии всё же исчерпал.
— А теперь нужно… — попытался высказать своё мнение Разумовский.
— Александр Иванович, расскажите, почему ухудшилось его состояние? — перебил его я. — Попробуем решить проблему совместными усилиями. Уж вдвоём-то мы до истины докопаемся.
— Алексей Александрович, дело в том, что он в целом сильно ослаб, похудел. В последние несколько месяцев господин Кораблёв мучился от жуткой одышки. Право, даже находиться рядом с ним было трудно. Поймите меня правильно, опыт у меня уже большой — я всяких пациентов повидал. Привык видеть боль и страдания. Но с этим мужчиной всё совсем не так, как я привык видеть…
— Иван Сергеевич вкратце обрисовал мне ситуацию. Сказал, что вы даже вызывали патологоанатомов проводить вскрытие при жизни. И… Нашли какое-то живое существо? — решил спросить я.
Разумовский побледнел, услышав напоминание об этом открытии.
— Алексей Александрович, вам доводилось сталкиваться с паразитами? Особенно — с магическими? — поинтересовался он.
Мне тут же вспомнился Токс.
— Ещё как приходилось, — кивнул я. — Имел дело с мана-клещами.
— Так вот, ничего общего у этой твари с любым паразитом, известным лекарскому миру, нет! — заявил он. — Я попытался извлечь его, отсоединить от дыхательной системы. Но при любом контакте с лекарской магией он начинает расти.
Любопытно… Выходит, не так уж и всесильна эта магия, если не знаешь, с чем имеешь дело. Хотя мне пока сложно представить, что за паразит может расти из-за применения лекарской магии. На того же Токса ещё до того, как он стал моим питомцем, эта магия не действовала. Мне тогда пришлось убить его обратным витком, чтобы спасти пациента. Но одно дело — не действовать, и совсем другое — вызывать рост и ухудшение состояния больного.
Прежде чем продолжить разговор, я убедился, что состояние Кораблёва стабилизировалось. Видимо, Разумовский уже перепробовал всё, что можно, а когда догадался о проблеме с мозговым кровообращением — мана закончилась.
— На что похоже это существо, Александр Иванович? — поинтересовался я.
— Хм, — прищурился он. — А вы очень любознательный лекарь, мне это нравится. Наши столичные коллеги не сильно напрягались с расспросами. Я отправил им пару писем, но они, можно сказать, проигнорировали всё, что я пытался до них донести. Кстати, я преподаю в нашем Саратовском университете, но вас совсем не помню…
— Видимо, потому, что я и сам — столичный лекарь, — усмехнулся я. — Судьба занесла меня в Хопёрск.
— Даже не знаю, радоваться мне за вас или сочувствовать, — вздохнул Разумовский. — Так или иначе, пока что состояние Кораблёва стабилизировалось. Подозреваю, что через полчаса или час он сможет прийти в себя. А пока что пройдёмте в мой кабинет. Я покажу вам, как выглядит это существо. Пока Лаврентия Сергеевича вскрывали, я его зарисовал.
Я прошёл за Разумовским к его кабинету, который, в отличие от палат пациентов, на хоромы не походил. Обычная маленькая комнатушка с одним-единственным окном. Сразу видно, что Александр Иванович роскоши не искал. Даже у нашего главного лекаря в Хопёрске кабинет был украшен дорогой мебелью и пространства там — куда больше.
Разумовский мне с ходу понравился. Предрасполагающий к себе мужчина. Прямолинейный, без лишних тараканов в голове. И, как мне кажется, такой же фанат своей профессии, как и я.
— Вот, Алексей Александрович, взгляните, — произнёс Разумовский, раскрыв передо мной не блокнот, но целый альбом с зарисовками.
Навыков рисования лекарю действительно не хватало, но я сразу понял, что пытался передать Александр Иванович.
Гладь лёгких, а на ней, будто восседает крупное насекомое размером с кулак. И во все стороны от него отходит некое подобие лапок.
— На паука похоже, правда? — с нездоровым воодушевлением произнёс Разумовский. Видимо, этот случай вызывал у него невообразимый интерес. — Вопрос только в том, как эта тварь там могла оказаться.
Нет-нет… Это — не паук. И не паразит. Моё первое впечатление меня не обмануло. Передо мной действительно типичный случай периферического рака лёгкого. Просто лекари доигрались с ним, и невольно привели к увеличению новообразования.
А есть ли где-то метастазы — сложный вопрос. С нынешним оборудованием, а точнее — с его полным отсутствием, определить, куда опухоль выбросила свои клетки абсолютно невозможно.
— Погодите, Александр Иванович, а скажите, с чего вы взяли, что это — живое существо? Я понимаю, что оно внешне похоже на паука, но… — начал рассуждать я.
— Так в том-то и дело, Алексей Александрович, что оно двигается! Я собственными глазами видел, как оно ползает, тянет свои лапы. И патологоанатом видел то же самое.
— Дайте отгадаю, оно делало это исключительно тогда, когда вы воздействовали на него лекарской магией? — предположил я.
— Ну конечно! — поправив очки, ответил Разумовский. — Видимо, его раздражает, когда мы пытаемся воздействовать на него своей силой. Потому оно и дёргается.
Для девятнадцатого века — логичные рассуждения. К другому умозаключению Разумовский прийти вряд ли смог бы. Но я точно знаю, почему «существо» так реагирует на лекарскую магию. Клетки опухоли — это живые клетки. Они, конечно, работают неправильно и представляют из себя изувеченное подобие клеток нормального, здорового организма, но…
Они, чёрт подери, живые!
А значит, лекарская магия не понимает, что с ними делать. Они, сами по себе, не больны. Растут себе, размножаются, а глоток лекарской магии — это ускоритель их роста. Выходит, что Разумовский не видел движения паука. Он видел, как опухоль растёт благодаря его способностям.
Всё это время другие лекари убивали Лаврентия Сергеевича и даже не осознавали этого. Справиться с этой дрянью может только хирургия. Или мой обратный виток. А лучше использовать оба навыка одновременно.
Азы хирургии я знаю. Хирургом я никогда не работал, и такого диплома у меня отродясь не было, но на операциях я ассистировал и теорию знаю.
А раз знаю теорию, то смогу хотя бы попытаться помочь. А если допущу ошибку, пересеку нерв или сосуд — лекарская магия исправит эту оплошность.
Главное — увезти Кораблёва отсюда. Здесь мне точно никто не даст его оперировать. А уж дома — в теперь уже родном Хопёрске — я точно смогу уболтать коллег, чтобы мне позволили провести операцию.
— Что бы ни было у Лаврентия Сергеевича, господин Разумовский, — произнёс я, — мне придётся забрать его домой. Таково его желание. И наш лекарский интерес придётся отставить на задний план.
Александр Иванович тяжело вздохнул.
— Вы ещё молоды, Алексей Александрович, и, наверное, не сталкивались с подобными ситуациями… — произнёс он. — Но как же больно — не иметь возможности помочь человеку. Призвать на помощь всех знакомых лекарей, и всё равно не справиться. В грядущей гибели Лаврентия Сергеевича я чувствую свою вину. Тем более, он сам столько денег вложил в своё лечение… Больно это, господин Мечников. Но желание пациента — закон. Хочет умереть в родном городе — значит, мы ему это и устроим.
Не стану пока что переубеждать Разумовского. Есть шанс, что и у меня не получится что-то изменить. Но пока что я планирую сделать так, чтобы Лаврентий в родном городе вернулся к здоровой жизни.
Я взглянул на часы и понял, что уже наступил вечер. Половина седьмого. А поезд назад у нас ровно в десять часов. Нужно забрать Соню, пока бюро стихийников не закрылось.
Но и бросать Кораблёва я не хочу. Хотя… Один выход из этой ситуации есть.
— Александр Иванович, вы сегодня домой собираетесь или останетесь в госпитале? — спросил я.
— Как же! Я здесь сегодня с ночёвкой. Больных много. Все — графы да бароны. О возвращении домой я могу только мечтать, — ответил он. — Так ещё и завтра утром студентикам надо лекцию прочитать. У них скоро экзамены. Вы, наверное, и сами пока ещё не успели забыть, зимние сессии?