Синицын сделал глубокий вдох. Похоже, внутри Ильи кипела горючая смесь из эмоций, которые он практически не мог в себе удержать.
— Прошу прощения, ваша честь, — вздохнул он. — Тогда, чтобы не быть голословным, скажу лишь один факт. Адвоката Мечников был лишён намерено. Следовательно, Алексей Александрович имеет полное право высказывать своё мнение, не дожидаясь, когда ему дадут слово. Если же в этом ему будет отказано, мне придётся обратиться в главный Санкт-Петербургский суд, чтобы признать всё это заседание недействительным.
Мы с Ильёй почти с самого начала были в хороших отношениях, но я и подумать не мог, что он станет так яростно меня защищать. Уж не знаю, что им управляет. Жажда наживы или дружеские чувства — это уже не важно. Главное — я искренне благодарен ему за помощь.
— Что ж, господин Синицын, ваше замечание принимается, — кивнул Устинов. — Я позволяю Алексею Александровичу высказываться в свою защиту, и в защиту своего дяди.
— Протестую! — воскликнул унтер-офицер Сапрыкин.
— Решение принято и обжалованию не подлежит, — пресёк попытку Сапрыкина судья. — Что ж, господин Мечников, вы, кажется, хотели что-то сказать. Я даю вам слово.
Устинов явно не верил, что я смогу хоть как-то объяснить свою позицию. Синицын прижал его угрозой — доложить в столицу. А для любой организации в маленьком городе это весомая опасность.
Я поднялся и неспешно рассказал всю историю от самого начала и до конца. Всё это время Сухоруков лишь молча смотрел на меня, но в глазах мужчины не было страха. Кажется, он был уверен, что мне никто не поверит.
Что у меня нет доказательств. Однако они у меня были.
— В кармане моего пиджака находилась записка с угрозой, — сказал я. — Её изъяли в полицейском участке вместе с кольцом Арсения Георгиевича Кособокова.
— Записку я получил, — кивнул судья. — И сравнил её с почерком Сухорукова. Однако ничего общего там не обнаружил.
— Должно быть, вы сравнивали с почерком из его старых заключений, — подметил я. — Рекомендую заметить, что у Антона Генриховича одна рука. Ему было сложно писать…
— Я сравнивал с новыми записями, которые он предоставил нам буквально час назад. Сухоруков — левша. И почерк в записке сильно отличается от того, что было предоставлено в записке.
Левша? Я взглянул на патологоанатома и увидел самодовольный блеск в его глазах.
Он всё это подстроил… Он написал записку до того, как отрезал себе руку. Сухоруков написал её правой, чтобы запутать и меня, и следствие. Проклятье… И ведь я уже никак не смогу доказать обратное!
— Ваша честь, — послышался голос художника Шацкого. — Вынужден к вам обратиться.
Я уж думал, что он не появится. Сложно было найти его среди присутствующих в зале.
— Запрещаю, — перебил его Устинов. — Вы не входите в число официальных свидетелей.
— Однако я им являюсь, — не согласился Шацкий. — И я готов дать магическую клятву.
И эта фраза изменила всё. Весь зал затих. Даже Устинов замолчал, прислушавшись к художнику. Похоже, магическая клятва много значила в местной судебной системе. Вопрос только в том, почему ей никто не воспользовался сразу?
— Господин Шацкий, вы осознаёте, что, дав магическую клятву, вы умрёте, если хотя бы чуть-чуть отклонитесь от правды? — спросил судья Устинов.
— Да, ваша честь. Осознаю, — кивнул он.
— И вы осознаёте, что магическая клятва является правом любого гражданина, но не может считаться обязанностью? — уточнил Устинов.
— Осознаю, ваша честь, — кивнул Шацкий.
— Тогда я тоже дам магическую клятву вместе с господином Шацким, — произнёс я. — И если мы солжём, то примем смерть вместе.
И в этот момент лицо Сухорукова помрачнело.
Рискованный шаг, но я готов поставить на кон всё!
Глава 4
Наше с Шацким заявление полностью переломило ход судебного процесса. Если поначалу судья Устинов полагал, что я лишь показываю дерзость и пытаюсь обмануть окружающих, чтобы обрести свободу, теперь, судя по его взгляду, у него зародились сомнения.
Почему бы просто было не показать свой источник? Всё просто: лекарские чаши видят только сами лекари, у остальных магов — магические ядра. А чтобы проверить их нужен специалист из большого города, который никогда не поедет в такую глушь.
— Самоубийцы! — усмехнулся Сухоруков. — Как изувеченный патологоанатом, я бы порекомендовал отказать им в этом решении. Мне же потом придётся вскрывать их трупы, а я ещё не успел восстановиться после ранения.
— Нет, Антон Генрихович, — помотал головой Устинов, — это их право. Если они готовы умереть за свою правду, то по законам Российской Империи я не могу им в этом отказать.
Анатолий Шацкий поравнялся со мной и шёпотом произнёс:
— Мне придётся рассказать всё, понимаешь?
— На это я и рассчитываю, — дал ответ я.
Художник шумно выдохнул, стараясь справиться с напряжением, и прошёл к судье. Я прекрасно понимал, что он имеет в виду. Он не может утаить всех деталей события, которому он стал свидетелем. А там не только Сухоруков отличился своими неординарными способностями.
Я ведь превращался в упыря в этой битве. Шацкий точно видел мою руку. И если он не расскажет об этом судье, то точно умрёт.
Хотя я не знаю, как работает магическая клятва. Имеет смысл сначала посмотреть, как ею пользуется художник, а после повторить за ним эти действия.
Я краем глаза взглянул на Кораблёва и остальных лекарей. Иван Сергеевич был в замешательстве. Похоже, старик совсем запутался в происходящем.
Да и Сухоруков уже начал суетиться. Никто даже предположить не мог, что мы решимся воспользоваться этой клятвой. Видимо, её дают очень редко. И это неспроста. Похоже, что условия этого магического ритуала крайне жёсткие и погибнуть может даже человек, который говорит правду. Если вдруг он обронит неточность или умолчит о чём-то.
Шацкий преклонил колено перед судьёй, положил руку на грудь и произнёс:
— Я, Анатолий Васильевич Шацкий, пользуясь своим законным правом, даю магическую клятву, что буду свидетельствовать правду и только правду и не утаю ничего. Делаю это добровольно, и в случае, если клятва будет мною нарушена, мои магические ядра будут разорваны, а я встречу смерть.
— Клятва принимается, Анатолий Васильевич, — кивнул судья. — А теперь расскажите нам, что вам известно об инциденте с Мечниковым и Сухоруковым.
Я заметил, как сильно Шацкий вспотел. После прочтения клятвы не было каких-либо магических вспышек или других признаков сотворения заклятья. Но атмосфера в зале определённо изменилась. Прямо сейчас художник сильно рисковал своей жизнью.
— Я видел, как Сухоруков нёс младенца в лес, — произнёс Шацкий. — Видел, как они столкнулись с Мечниковым, и как некромант призвал мертвецов.
— Да кто из них некромант, Анатолий Васильевич? — нахмурился судья. — Мечников или Сухоруков.
— Сухоруков. Мертвецы подчинялись ему.
— Это ложь! — закричал патологоанатом.
— В таком случае, почему же он до сих пор жив, Антон? — бросил я.
— Очевидно, Шацкий как-то обманул клятву. Вы это подстроили! — принялся восклицать он.
— Отнюдь, Антон Генрихович, — произнёс Устинов. — Магическую клятву обмануть нельзя, и все здесь присутствующие прекрасно это знают. Унтер-офицер, Сапрыкин, будьте так любезны, закуйте Сухорукова до выяснения обстоятельств.
Сапрыкин изменился в лице. Пару часов назад он поливал меня грязью за причинённый ущерб жителям Владыкино, а теперь выясняется, что всё это на самом деле сделал Сухоруков.
— Не смейте! — закричал патологоанатом. — Даже не прикасайтесь ко мне, никаких доказательств нет!
— А ну, живо заткнулся! — прорычал унтер-офицер, надавил на Сухорукова коленом и приковал его единственную руку к своей. — Продолжайте, судья!
— Стойте! — вмешался барон Мансуров. — В словах господина Сухорукова есть смысл.
Ой, Володя, уж ты бы молчал! Всё никак не отделается от позора, которому подвергся на нашей дуэли. Надеется, что, доказав мою причастность к некромантии, его тут же перестанут считать подлым слабаком.
— Вы же понимаете, Константин Викторович, — обратился Мансуров к судье, — господин Шацкий мог неправильно интерпретировать увиденное. Возможно, что ему просто показалось, будто мертвецы слушаются Сухорукова, хотя на самом деле они подчинялись Мечникову. То есть, фактически он не лжёт. Просто верит, что говорит правду.
— Интересное замечание, барон, но к данной ситуации оно не применимо, — заявил судья. — Тем и опасна магическая клятва. Даже если человек верит, что говорит правду, магия всё равно накажет его за лжесвидетельствование. Давайте, чтобы уж ни у кого не осталось сомнений, Анатолий Васильевич, повторите. Кто призвал мёртвых?
— Сухоруков, — вновь сказал он, с трудом выдавив из себя слова.
— А не имеем ли мы дело с двумя некромантами сразу? — нахмурился судья. — Какой магией обладает наш подсудимый Алексей Мечников?
— Подождите! — прервал их разговор я. — Господин Шацкий, не отвечайте.
— Алексей Александрович, вы мешаете моему диалогу со свидетелем, — насупился Устинов.
— Он умрёт, если попытается ответить на этот вопрос, — заявил я.
Если магическая клятва действительно действует так, как описали остальные зрители, небольшая неточность прикончит Шацкого. Он скажет, что я владею только лекарской магией. Но это — неправда.
Видимо, мне придётся раскрыть наличие обратного витка. Но это — меньшая из моих проблем. Обратный виток, в отличие от некромантии не запрещён. Просто им владеет абсолютное меньшинство лекарей.
— Позвольте мне самому продолжить дачу показаний, — сказал я.
Устинов удовлетворительно кивнул, а Шацкий с благодарностью взглянул на меня и поднялся с колен. Его трясло. Ещё бы, так рискнуть! И ради кого? Ради едва знакомого лекаря, который всего лишь поставил ему правильный диагноз?
Художник оказался сильной личностью. Далеко не каждый способен пойти на такое.
Я прочёл ту же клятву, что и Шацкий. Время заучить её наизусть у меня было. А затем поведал присутствующим всё — от начала и до конца.