Мечников. Сквозь песок и ветер.
Пролог
Дверь моей жилой капсулы содрогнулась от ударов, из коридора проорали зло:
— Мечников, открывай!
Подскочив с постели, я молниеносно натянул футболку, впрыгнул в дорожные штаны и куртку. Стопы сунул в трекинговые боты. Если за мной пришли в такую рань, значит намерения конкретные, а через плотную дверь капсулы даже моё мощное обоняние их не учуяло. Глянул в окно, небо уже начало светлеть, хотя на двадцатом этаже утро всегда наступает раньше.
Стук в дверь усилился, крики стали яростнее.
— Открывай! На тебя донесли, предатель! Нам все известно! Открывай! Мы вышибем дверь!
Вышибут. Даже сомневаться не стоит. Метнувшись к шкафу, я выдернул из него тревожный рюкзак и закинул на спину. На плечи ощутимо надавило, и я застегнул дополнительные ремни на поясе и груди, чтобы легче бежалось. А бежать придется.
Дверь капсулы дрожала от ударов все сильнее, если навалятся разом, выдержит еще пару минут, не больше. Чтобы дать себе форы, я подвинул к ней комод и рванул к окну. Когда распахнул створку, сухой, холодный ветер двадцатого этажа ударил в грудь, рванул волосы. Я отшатнулся, глядя вниз сквозь решетку пожарной лестницы, где по дорогам ползают дрезины на магнитных подушках, автоматоны и люди.
Высоко. Но других способов спускаться с жилых башен Красного града не придумали с тех пор, как в двухтысячном за пару лет до коллапса из него сделали столицу, перенеся на юг.
— Смердя… — выругался я и перелез через подоконник.
От высоты закружилась голова, я ухватился за поручень и со злостью на себя зашипел. После чего заблокировал окно черенком швабры, которую нашел у стены. В комнате дверь тем временем заходила ходуном, скоро ее не удержит и комод.
Я рванул по ступенькам вниз, хватаясь за скользкие перила и стараясь фокусироваться на перекладинах, что сложно, поскольку зазоры между ними большие, и в них видно дорогу. Очень далекую. Перебирать ногами пришлось осторожно, но быстро, сердце качнуло кровь, а в голове запульсировало: «Козельский, тварь болтливая. Точно, он донес. Выслужиться решил, урод».
Спуститься я успел этажей на семь, когда сверху громыхнуло, посыпались осколки псевдопластика и того, что осталось от швабры.
— Вон он! — донесся крик. — Приказ брать живым! Мечников! Стоять!
Расчет на то, что стрелять не станут не оправдался, когда мимо со свистом пронеслась арбалетная стрела. Простым служебникам огнестрельное не выдают, слишком дорогое. Знали бы про мой ген-мутант, целились бы тщательнее. По слухам от таких Лютецкий беспощадно избавляется. Тварь и его прихлебатели: алчные, вечно голодные до рубов служебники, которым плевать на людей.
Я пригнулся, пряча голову, и перескочил на следующий поворот. Окно на площадке, такое же, как и мое, оказалось открытым, и я в него ввалился.
Внутри грязно-серой пряжей вязала женщина, она завопила и уронила вязание. Я на бегу к двери споткнулся о чайный столик и извинился быстро:
— Не бойтесь, я не грабитель… Вам возместят неудобства.
После чего толкнул дверь и вывалился в коридор. Там пусто и дрожжевые лампы тускло освещают металлический пол и стены. Я бросился к подъёмнику и нажал рычаг в самый низ, механизм загудел и стал опускать кабину. На то, чтобы не столкнуться со служебниками, я мог только надеяться. Меньше, чем через минуту, кабина остановилась, я раздвинул двери и осторожно высунулся. В подвале оказалось пусто, только блестящие дрезины поблескивают в бледном освещении дрожжевых ламп. С облегчением я выдохнул.
— Фух…
На магнитную дрезину я запрыгнул первую попавшуюся. Она оказалась общей, видимо, кто-то из жильцов на ней прилетел и не доложил, чтобы забрали. А дальше я крутил рулевую, жал педали и несся по улицам Красного града, выжимая из колымаги все силы.
Дрезина дрожала и гремела. Общественный транспорт крепостью не отличался, а когда впереди замаячила стена столицы, от дрезины отлетела деталь. Колымагу крутануло, я дернул тормоз и, завертевшись, со скрипом ее остановил.
До стены бежал уже на своих двоих и выскочил из ворот на засыпанную песком дорогу в тот момент, когда над Красным градом прогудел колокол. Мельком глянул на циферблат на запястье. Ворота открывают четыре раза в день, чтоб пустынные твари не лезли: в семь, двенадцать, шесть и девять вечера.
Я успел в утреннюю смену.
Глава 1
Ветер обжег лицо, песок захрустел на зубах, а нос засвербило от незнакомых запахов, когда я шагнул на бархан. Отплевавшись, поднял голову, приложив ладонь козырьком ко лбу. В небе белесое жгучее солнце, которое будет нещадно палить до самого заката, пока не нырнет за горизонт. Тогда воздух быстро остынет, песчаный овес покроется росой, и несколько часов можно будет продолжать дорогу в прохладе.
— Ну хоть так.
Я оглянулся. Следы по песку за мной вьются дорожкой, но минут через тридцать ветер сравняет их с барханами. Тем лучше. Служебникам Оазис-Техно будет труднее напасть на мой след. Изначально двигаться по дороге не стал, так легче всего меня обнаружить. Пришлось сразу сойти и двое суток мучительно буксовать по рыхлому, мелкому песку.
Хлопнул ладонью по баклажке на бедре — меньше половины, значит, придется зайти на постоялый двор. Но служебники люди алчные, и стремятся урвать побольше рубов, провизии и, конечно, кислорода, поскольку после вымирания пчел с ним стало туго. То есть очень мотивированы. Устроиться служкой в Оазис-Техно работа хоть и не благодарная, но стабильно есть вода, еда и бесплатные кислородные пайки. Плюс — Оазис-Техно за особые заслуги дает жилые капсулы в человейниках Красного града. Что значит, мотивации догнать меня у служебников еще больше, так что надо шевелить ногами.
На очередной бархан я забирался долго, пустынные ботинки вязли в мелком песке, я сползал и чертыхался, отплевываясь от вязкой пыли. Но, когда забрался, с высоты открылся обзор на дорогу из бетонных блоков. Ее предусмотрительно огородили по обочинам каменными плитами, но ветер все равно регулярно нагоняет песок, так что три раза в сутки по дороге ползет автоматон Оазис-Техно с малиновым артефактом внутри и убирает желтые горки.
Через двести метров от бархана у обочины блестит металлической крышей постоялый двор с выведенной желтой краской табличкой «Медный ковчег». Рядом припаркованы песочные дрезины на магнитных подушках, рядом ветряк, что роскошь для простого двора. И полые трубы по кругу, глубоко вогнанные в песок, для отпугивания пустынных тварей. Значит постоялый двор богатый, и можно разжиться запасами воды. На крыше и вокруг постоялого двора что-то жуют козы. Я потянул носом — тянет едой и топливом песочной дрезины.
Хороший знак.
Скатившись по бархану, я спрыгнул на дорогу и через три минуты толкнул дверь постоялого двора. В нос ударили запахи тушеного мяса и картошки, во что трудно поверить — она хоть и не требует опыления и не прихотлива, но на юге жара. Значит привозят, как и мясо, дороже которого только кислород. В помещении людно, стоит гогот, гитарист что-то перебирает на струнах, а зеленоглазая брюнетка с третьим размером томно поет о романтике дорог невероятно чистым голосом. Удивительно, откуда на постоялом дворе такая звонкоголосая красавица.
У барной стойки седоволосый мужчина с изрытым морщинами лицом и в кожаной жилетке на голое тело. Когда я подошел, он спросил меня хрипло, но вежливо:
— На долго или проездом?
— Проездом, — ответил я и положил на столешницу баклажку, прикидывая, задержаться здесь максимум на полчаса. — Мне бы запасы пополнить и горло промочить.
Бармен хмыкнул и вытащил из-под столешницы шланг.
— Это всегда можно, — ответил он и отвинтил крышку баклажки, после чего воткнул шланг в горлышко, и вода бодро зажурчала. — У меня и перекусить есть. Поди голодный. Физиономия у тебя, парень, отощавшая. Вроде молодой, волосы вон, какие густые, чернявые, а глаза ввалились. Никак бежишь куда. Или от кого.
Не ел я со позавчерашнего дня. Успел только поужинать в столовой концерна Оазис-Техно и уйти с ночной смены спать. В концерне работал в среднем звене отдела разработок. Теперь не работаю. Сам виноват: не стоило говорить с коллегой о выводе зеленых ферм в свободное пользование для всех людей. Моя идея дошла до самого Лютецкого. Ему не понравилось.
Я кашлянул, глядя на то, как вода льется в баклажку, и ответил:
— Поесть не откажусь.
Бармен в душу лезть не стал, хотя по глазам видно — проницательный. Мне бы такую проницательности, когда рассказывал Козельскому, которого считал надежным, об идеях свободных ферм.
— Есть тушеная козлятина, — сообщил седовласый и убрал шланг из горлышка баклажки. — С картошкой и грибной подливой.
Я кивнул, а бармен добавил:
— Тысяча рубов.
— Ого, — удивился я больше для виду, поскольку мясо и правда стоит дорого.
Бармен пожал плечами.
— А ты чего хотел? Козлятина хоть и есть, но козы тоже требуют выкормки. А у нас козлячья трава на сто верст вокруг не растет.
Я кивнул. После коллапса трава осталась только в местах с мягким климатом. Но почти весь юг, средняя и центральная полоса превратились в пустыни, где-то песчаные, где-то каменистые. Там отлично растет верблюжья колючка и перекати поле. Для коз то, что нужно, но людям невкусно.
Обернувшись, бармен свистнул в сторону кухни, из двери тут же выплыла пышная женщина примерно одного возраста с барменом, в блузке с глубоченным вырезом. Она вынесла на подносе тарелку с дымящимся мясом в картофельно-грибной подливе и поставила передо мной. От одуряющего запаха рот наполнился слюной.
— И не скажешь, что козлятина, — впечатлился я и вытащил из нагрудного кармана на столешницу перед барменом тысячу рубов.
— Жена у меня мастерица, — согласился бармен и убрал деньги в кассу.
В желудке голодно заурчало, я взялся за ложку, но только поднес ко рту, как нос запоздало уловил запах чужака, и в спину прилетел удар. Ложку выбило, а мясо с картошкой зрелищно полетело по воздуху, что