Никифор выключил устройство и убрал его обратно в карман.
— Может и верили, — ответил он. — Но они тоже люди. Голодные и напуганные. У них семьи. В общем. Да, столицу захватили мятежи. Она ж особо ничего не производила. Получала все из регионов. А регионы отказались везти. Им тоже жрать хотелось.
Я проговорил, догадавшись:
— Это поэтому столицу перенесли в Красный град?
— Ага, — кивая, произнес Никифор. — Лютецкий к этому моменту отбабахал человейники, его заводы разрослись сам знаешь до чего. Голод Красный град особо и не потрепал. Ты мелкий был. Не помнишь, как менялся мир. В первые месяцы куча зверья сдохла. Кто насекомых жрал, птицы. Всякие тварюшки, что ели плоды тоже вымерли.
— Жаль.
— Когда поняли, что на юге началось опустынивание, было уже поздно, — продолжил дед. — Во всяком случае, нам так сказали. Цены взлетели, что мама не горюй. Растений меньше стало, воздух сам видишь какой. Лет через пять стали пытаться опылять искусственно, но к этому времени цветковых почти не осталось. Вон, только в Оазис-Техно. Ветроопыляемые спасли конечно. Пшеница, кукуруза наше все. Ну и картошка. Да только воды сильно меньше стало.
— Жестко.
Никифор кивнул.
— Ещё и история эта с геном-мутантом. Ты второй, кого я вижу такого. Куда Лютецкий дел остальных, только небесам известно.
— А первый кто? — спросил я.
Отмахнувшись, Никифор ответил:
— Был один парнишка, прыгал хорошо. Куда делся — не знаю. Видать, на беременных инсектицид как-то повлиял и такие, с геном, стали рождаться.
— Угу.
— Короче, парень, народа на земле поуменьшилось, как и зверья. Голод, засухи, цены на все дикие. И только Лютецкий процветает. Оазис-Техно сперва было спасением человечества. Но что же он, разве не может не драть с людей в три шкуры? С его возможностями мог бы восстановить мир. Но почему-то этого не делает.
В этом я с Никифором согласен. Причина, моего побега из Красного града как раз в Лютецком. Пару секунд я прикидывал, говорить об этом с дедом или нет, но он открыл мне тайник с зеленью и кислородом. Значит, доверился.
Отложив капсулу с воздухом на каменный куб, я проговорил:
— Понимаю. Я тоже залез не в свое дело.
— Ну вещай, — хмыкнул дед. — Не боись, не выдам.
Он прищурился и чему-то покивал, потом вдохнул новую порцию воздуха и в ожидании замолчал.
Немного выждав, я все-таки произнес:
— Я хотел, чтобы зеленые фермы стали доступны для населения бесплатно. Разработал систему, где в каждой жилой капсуле можно держать растения и фитопланктон в пластинах. Система внедрения требует вложений, но потом перейдет на самообеспечение благодаря солнечным панелям на каждом человейнике. А не как сейчас. Панели есть только на главной башне Оазис-Техно. Оттуда идет распределение энергии. А она в Красном граде очень дозированная. Народ чаще пользуется дрожжевыми лампами, как и вы тут. Потому что дешево.
Помолчав, Никифор потер морщинистый подбородок с еле заметной серебристой щетиной.
— Смелое решение, парень, — заключил он.
— Даже слишком, — согласился я. — Все считают Лютецкого благодетелем. Может раньше так и было, но сейчас его интересуют только рубы. Он монополист с автократскими замашками. И нацелен на мировое господство.
— Это точно.
— О разработке я рассказал коллеге, — продолжил я, сложив руки на груди. — Мы с ним дружили, ну я и… В общем, он доложил наверх. Лютецкому это не понравилось, мне спустили приказ уничтожить проект. Я отказался и попытался спрятать чертежи у себя в жилой капсуле. За мной проследили, потому что на следующий день ко мне пришли. Я успел сбежать.
Дед спросил:
— А чертежи?
— Скорее всего нашли и уничтожили, — с досадой констатировал я. — Собирать их времени не было. Слишком много.
— Эх… — вздохнул Никифор, задумчиво глядя куда-то в пол, — годный ты парень, Андрей. И куда теперь бежишь? Что от Лютецкого подальше, это понятно. Но направление-то какое?
Насторожившись, я покосился на Никифора. Тот смотрит с интересом, глаза прищурены, как у кочевника, который всматривается в закат сквозь песчаную бурю.
— Вам зачем знать? — спросил я прямо.
— Что бы понять, могу я тебе кое-что доверить или нет, — неоднозначно ответил дед.
Ясности это не прибавило, я покосился на свой рюкзак у ног на полу. Мелькнула мысль, что дед тянет время, а сам уже вызвал служебников. Может по смартфону. Раньше по ним можно было связываться с любой точкой мира, а не как теперь: только с кем дадут.
Я подобрался, готовый в любой момент забросить рюкзак за спину и стартовать. От Никифора это не укрылось, он закряхтел и высунул из-под себя ногу со словами:
— Не ершись, Андрей. Не собираюсь я тебе вредить. С твоим отношением к Лютецкому я согласен. Хапуга он. За двадцать пять лет мог бы восстанавливать мир по крупице. Так вот, парень, скажи мне, куда ты идешь. Хорошенько подумай, парень.
Завершил фразу Никифор приглушенно, взгляд стал внимательным и пристальным, как у опекуна, когда проверял домашнее задание по креативности. В момент побега я прикидывал, двинуться севернее, по рассказам там хотя бы не так жарко и нет пустыни. Это куда лучше, чем перебраться в другой град и ждать, пока служебникам Лютецкого не приспичит выслужиться.
Поизучав Никифора еще немного, я коротко сообщил:
— На север.
Шипение концентратора затихло, система перешла в накопительный режим, а Никифор произнес негромко:
— Хорошее решение, парень. А теперь послушай, что я тебе скажу.
Выражение его лица сделалось таким же, как у опекуна, когда меня мелкого учил уму-разуму.
— Север не так прост, — продолжил он. — Страна у нас большая. Очень. В Красном граде тебе об этом вряд ли рассказывали. После коллапса система информационного контроля расцвела буйным цветом. Так вот. Был у меня друг давненько. Перед коллапсом он уехал на севера. Общались по смартфону, пока общий интернет не запретили.
Кивая с пониманием, я уточнил:
— На север, в смысле в старую столицу?
Никифор отмахнулся.
— Да какой же это север? Вам и правда там ничего не рассказывают. Нет, парень, север наш сильно дальше. И больше. Друг мой жил у Печоры в каком-то… Не помню, граде. Его после коллапса затопило.
— Печора это град? — спросил я из вежливости, поскольку рассказ деда стал напоминать бред.
Никифор покачал головой.
— Река. Про реки знаешь?
— Знаю. Читал.
— Ну вот. Река затопила все, что там было. Но главное другое. Дружище присылал мне картинки после коллапса еще несколько лет, пока общий интернет совсем не отвалился. С деревьями, парень. И кустами. И мелкой люцерной.
Дед наклонился и заглянул мне в лицо с надеждой и тревогой, а я отодвинулся. Уверенность, что Никифор на старости лет двинулся умом, крепла.
Снова взяв капсулу с воздухом, я немного вдохнул и, убрав на каменный куб, проговорил аккуратно:
— Всем хочется верить в волшебный остров или сказочную страну, где все хорошо.
Лицо Никифора искривилось досадой, а я с сочувствием развел руками. Человеку, который видел мир до превращения в пустыню, сложно его принять. Даже если прожил в нем двадцать пять лет.
Мотнув седой головой, дед произнес убежденно:
— Не смотри на меня как на чокнутого, парень. Я видел эти картинки. На севере есть зоны с мягким климатом. Знаю, звучит безумно. Выветривание, опустынивание, нехватка воды, углекислый газ. Все это знаю. Но что, если где-то сохранилась зона, где жизнь все еще цветет?
На это я только терпеливо покивал. Со старика нечего взять, живет прошлым и надеждами на невозможное. И ищет свободные уши. Но оставаться дольше опасно, кто знает, когда заявятся служебники. А они заявятся, это первый постоялый двор после на пути от Красного града в северном направлении, его они точно отработают.
Я глянул на часы, начало десятого вечера. А дед поморщил губы, взгляд остался таким же внимательным и тревожным.
— Не веришь? — спросил он с горечью.
Я ответил максимально аккуратно:
— Если бы эта Печора существовала, разве Лютецкий об этом бы не знал?
— Может он знает, — предположил дед, — но держит в тайне, чтобы не потерять власть и влияние. Представь, что будет, если такая территория существует и люди о ней узнают?
Покосившись на зеленые деревца, траву и кусты под сводами подвала, я прикинул. Здесь около сотни квадратов зарослей, и уже выглядит впечатляюще. Если бы где-то росли километры такого, да еще в естественной среде, это была бы революция. Жаль только, что растет оно в воображении Никифора.
— Вот же рожа неверующая, — не выдержав, рявкнул дед. — Я ему тайну отрываю. Секретом делюсь, а он харю кривит.
Я хрустнул шеей и ответил терпеливо:
— Не обижайтесь, Никифор. Я первый, кто хочет, чтобы это оказалось правдой. Но даже если в двухтысячных такая земля существовала, сейчас она пустыня. Без пчел оазис не сохранить. Даже с ручным опылением. Это капля в море. Ее еле хватает на Красный град. Вся наша страна обрисована на карте, которую я сам много раз видел на этаже обучения. И заканчивается она слева Ново градом, справа Казна градом, а снизу Красным градом, за которым Темное море. Это даже дети знают.
Повисло молчание, в котором тихо шипит концентратор, нагнетая воздух и перераспределяя его по баллонам. Дед смотрел на свои деревца, но ощущение, что видит не их, а свою далекую молодость, когда деревья росли не у него в подвале, а по всюду. Потом вздрогнул, будто решился на что-то, и повернулся ко мне.
— Вот что, Андрей. Есть у меня еще кое-что.
Глава 3
Резко поднявшись, Никифор ломанулся мимо концентратора к дальней стене. Пришлось встать и отправиться за ним, кто знает, что от переживаний учудит старик. В правом углу между баллонами с кислородом нашлась металлическая дверь в половину моего роста. Чуть замедлившись, Никифор бросил на меня взгляд через плечо, надвинул брови и пробурчал:
— Фома неверующий…