— Ты не понимаешь! — нагнав меня, заявил он. — Токс… Тьфу! Никак не могу привыкнуть к его настоящему имени. В смысле, Евгений вообще ничего не понимает. Такое впечатление, будто он — совсем другой человек. Мы где-то допустили промашку.
— Не спеши. Эту ситуацию можно объяснить двумя способами, — ответил я. — Либо он действительно всё забыл, и теперь нам придётся лечить амнезию, либо в нём находится другая душа. Другой человек.
— В обоих вариантах мы по уши в дерьме, — подытожил Синицын. — Но первый всё же более предпочтителен. Так у нас хотя бы есть шанс вернуть ему воспоминания.
— Что конкретно он сказал, когда ты его посетил? — спросил я.
— Он решил, что я один из сотрудников госпиталя и попросил, чтобы я принёс ему еды, — принялся объяснять Синицын. — Ну… Я решил, что он плохо себя чувствует, и набить желудок — это то, что ему сейчас действительно нужно. Сходил на кухню, попросил дополнительную порцию для него, принёс ему. Он сразу же принялся жрать. Да! Именно жрать. Чуть ли не руками суп хлебать начал. Вернее… Если честно, я не уверен, что ты хочешь это знать.
— Хочу, рассказывай все подробности, — велел я.
— Он лицом в тарелку с супом опустился и просто выпил его. Мне показалось, что он даже ложку в руки взять не может. Такое ощущение, что этот ритуал повредил его нервную систему. Иначе я не знаю, как объяснить такое поведение, — произнёс Илья.
— Ты ему представился? Имя своё назвал? — продолжил расспрашивать Синицына я.
— И своё назвал, и твоё, но он сказал, что понятия не имеет, о ком идёт речь. И разговаривает Евгений как-то странно. Будто он не аристократ, а крестьянин. Нет… Даже крестьяне разговаривают лучше. Не знаю, как бы помягче выразиться. В общем, мне кажется, что он теперь умственно отсталый.
Ну просто «прекрасно»! Все варианты не вселяют надежды. Умственная отсталость, повреждённая нервная система, другая душа… И ведь это только догадки Синицына. На этом список не заканчивается. Когда я его осмотрю, может появиться ещё несколько вариантов потенциального диагноза.
Когда мы с Ильёй вошли в госпиталь, нас тут же встретил Александр Разумовский. Главный лекарь утёр пот со лба и тут же заявил:
— Я больше не могу его здесь держать, Алексей Александрович. Простите меня. Понимаю, что он — близкий вам человек. Но этот пациент уже попытался напасть на моих сотрудников. А ранее угрожал городовым. Если не хотите, чтобы он оказался в тюрьме, придётся перевести его в лечебницу для душевнобольных.
О нет! Только этого не хватало. Я прекрасно знаю, как выглядели такие лечебницы в девятнадцатом веке. Если в моём мире тяжёлых психически больных держали в специальных палатах, то тут ситуация совершенно иная.
Не могу сказать, что в двадцать первом веке ситуация прямо-таки радужная, когда речь заходит о психах, но в моём мире им пытались создать хоть какие-то более-менее благоприятные условия. Безобидных пациентов держали в обычных палатах, ухаживали за ними, позволяли гулять по территории лечебницы, предлагали им реабилитационные процедуры и досуг. Опасных для окружения больных обездвиживали и содержали в специальных камерах, где они не смогут навредить ни себе, ни другим.
Но то будет лишь через двести лет. На дворе девятнадцатый век, когда к психически больным относятся как к бесправным существам. Как к животным со скотного двора.
Оскорбления, избиения, пытки. Так было в истории моего мира, но не удивлюсь, если и здесь практикуется нечто подобное. Скорее всего, в этой реальности к ним относятся ещё хуже, поскольку тут веруют в демонов и прочую нечисть. И даже образованные лекари могут запросто заключить, что пациент одержим каким-нибудь потусторонним паразитом.
— Александр Иванович, не спешите, — сказал ему я. — Для начала позвольте мне пообщаться с ним лично. В психиатрическую лечебницу вы всегда успеете отправить этого человека. Но ещё есть шанс, что я смогу восстановить ему рассудок.
— Если честно, после всего, что мне пришлось увидеть, работая с вами, я даже не удивлюсь, если вы воду в вино превратите, — усмехнулся он. — Но с этим пациентом точно всё кончено. Я уже видел таких, как он. Вы уж простите за подробности, но он только что… Как бы помягче выразиться…
— Говорите как есть. Я — человек простой. Всё пойму, — ответил я.
— Он помочился в углу своей палаты, — поморщился Разумовский. — Теперь-то вы понимаете, что с ним что-то не так?
— И всё же я его осмотрю. Давайте договоримся, что подводить итоги насчёт его состояния мы будем только после того, как я выставлю диагноз. Понимаю, что я здесь не работаю и не имею никакого веса, но…
— Вы имеете вес, — ответил Разумовский. — Ваши записи я уже начал использовать, как свои, честно говоря. Надеюсь, вы не будете обижаться. Вы — грамотный человек, кто бы что не говорил. Поэтому я не против, если вы побудете с этим, мягко говоря, странным пациентом наедине. Если уж вы не вернёте ему разум, то уже никто не сможет это сделать.
Получив разрешение Разумовского, я направился к палате, где лежал Евгений Балашов. Или то, чем он в итоге стал. Городовых, к счастью, у его палаты не оказалось. Видимо, они уже решили, что он абсолютно невменяем.
И, между тем, это тоже огромный минус для нашего завтрашнего дела. Один из самых главных свидетелей, который может пролить свет на ситуацию с Виктором Балашовым, вышел из игры.
Я даже начал задумываться о том, не повлиял ли на него кто-то из людей избранника Телесфора, но это очень маловероятно. Никто бы не стал соваться в губернский госпиталь, где каждый день дежурят городовые. Евгений Балашов с самого момента своего возрождения был не в себе. Но факт остаётся фактом, ещё один свидетель пока что нам помочь не может.
Всеволод Углов, Александр Щеблетов, Евгений Балашов — их вернуть в игру будет практически невозможно.
На моей стороне пока что могут выступить только Илья Синицын, Артур Мансуров и Кирилл Мечников. Правда, Кирилл вряд ли окажется в здании суда. Я ещё проверю его состояние, но что-то мне подсказывает, что с больничной койки он поднимется нескоро.
— Илья, лучше подожди снаружи, — попросил Синицына я. — Хочу пообщаться с Евгением один на один. Думаю, ему так будет проще.
Илья кивнул, а я прошёл в палату и запер за собой дверь. После чего тут же обнаружил, как Евгений Балашов пытается пить воду. И это было до ужаса странное зрелище.
Бокал в его руках трясся, а воду он поглощал языком. Лакал её, как это обычно делает животное. Больше всего его поведение походило на собаку.
— Здравствуй, Евгений, — произнёс я.
У меня уже начали закрадываться мысли на тему того, что на самом деле произошло с Балашовым, но я не стал спешить с выводами.
Он резко перестал пить, отставил бокал, пролив половину воды на себя, а затем заявил:
— Я уже говорил. Я — не Евгений. Хватит меня так называть! Я понятия не имею, почему вы все меня путаете с кем-то!
— А как тебя зовут на самом деле? — поинтересовался я.
— Ты меня уже спрашивал, — заявил он.
— Неправда, — постепенно приближаясь к Евгению, произнёс я. — Я только что пришёл.
— И вправду. Пахнешь иначе. Лучше. Значит, это спрашивал другой «ты». Такой же гладкокожий, — заявил он.
Мои предположения оказались верны. От этого «человека» исходит двойная жизненная энергия. В нём действительно живут две души. Именно это меня и смутило в первый раз. А тот, с кем я говорю, и вовсе человеком не является. Похоже, передо мной более примитивное животное, которое подстроилось под новый организм.
— И всё же назови своё имя, — попросил я.
— Сначала меня называли Полканом, — ответил он. — А потом, когда мой хозяин умер, я стал «Иди отсюда». Или «Пошёл вон».
— Кем ты себя считаешь? Ты — человек? — присев рядом с пациентом, произнёс я.
На этот раз он задумался.
— Нет, — после долгой паузы произнёс он. — Я выгляжу как человек. Но на деле я то, что вы привыкли называть собакой.
Так и думал. Слишком уж он напоминает мне пса. Поведение очень свойственно этому животному. Только сейчас передо мной собака, которая обрела человеческий мозг.
Да уж, никогда не думал, что стану участником сюжета, который будто бы написал сам Булгаков.
— Послушай, Полкан, — произнёс я. — Опасности конкретно я для тебя не представляю. Я здесь, чтобы помочь тебе.
Он принюхался.
— Я так и понял. Ты — не такой, как другие. Пахнешь иначе. Ты не боишься меня, — обрывистыми фразами выразил свои мысли он.
— Скажи, что с тобой случилось до того, как ты оказался в этом теле? — спросил я.
— Догонял вшивого серого кота, — прорычал он. — Эта сволочь убежала в лес. А потом что-то прыгнуло мне на голову. И я перестал думать.
Видимо, этот пёс оказался в Красногривовском лесу, а потом его прикончил мана-клещ, который в будущем стал Токсом. Получается, что Виктория всё сделала правильно, но в итоговое тело попало сразу две души. Выходит, что Сухоруков вернул к жизни не только Евгения, но и собаку по кличке «Полкан». М-да… Некоторые люди даже после смерти умудряются оставлять следы сотворённых ими дел.
— Смотри, как обстоят дела, Полкан, — продолжил объяснения я. — Сейчас ты находишься в теле человека. И в этом теле должно присутствовать ещё одно сознание. Ты понимаешь, о чём я говорю?
— Ещё одно сознание? — нахмурился он. — Это ты про ту дрянь, которая постоянно пытается вырваться наружу? Я мысленно покусываю её, чтобы не мешала мне жить. Я не хочу снова оказаться в темноте. Мне нравится жить.
Чёрт подери… Значит, Евгений всё же тут есть. Он жив. Главное — придумать, как извлечь его из недр подсознания. Но Полкан этого боится. Он думает, что погибнет, если его сознание снова подавят.
— Доверься мне, — попросил я. — И доверься тому человеку, который пытается тебя вытеснить. Мы не желаем тебе зла. Обещаю, мы обязательно попытаемся спасти тебе жизнь. Но это будет непросто.
— Ты хочешь, чтобы я поддался этому назойливому человеку? — ещё сильнее нахмурился Полкан. — Но я чувствую, что он снова отправит меня в темноту!