Он рисовал себе их совместную будущую жизнь во всей ее скуке и убожестве. Было бесполезно убеждать себя, что у них с Мари много общего: она, как и он, родилась в трущобе, и детство их было схоже. Впервые за две недели он понял, как глупо было бы ему жениться на ней.
Тома мечтал о другой судьбе, — судьбе, которую он мог бы разделить с Шарлоттой.
Стать свободным, снова увидеть Шарлотту, целиком насладиться тем счастьем, которое она могла бы дать ему, несмотря на поцелуи украдкой и даже низкий обман супруга. Не стоила ли минута, проведенная с ней, целой жизни с Мари? Ведь он любит Шарлотту и это самое главное! Какое умозрительное счастье с Мари пытался он построить?
«Бежать! — подумал он. — Скорее бежать отсюда к дьяволу!»
— Что такое? — тревожно спросила Мари.
Его рот изогнулся в горькой ухмылке. Теперь его единственной мыслью было бежать и броситься на улицу Месье-ле-Принс, чтобы увидеть Шарлотту, чтобы жить своей собственной жизнью, какой бы она ни была.
Его нервы были натянуты до предела, когда дверь неожиданно открылась. По ступеням протопали подбитые гвоздями башмаки, и мужской голос весело произнес:
— Ах, вы здесь, месье Бек! Добрый вечер. Надеюсь, я не помешал.
Пришел Ипполит, брат Мари; он громко смеялся и протягивал руку Тома.
Было слишком поздно. Бунт Тома сменился огромной усталостью. Он словно очнулся от сна и огляделся вокруг: его окружали знакомая обстановка и знакомые лица.
Спустя два дня после визита к Мари Тома отправился с Марийером и Жозефом Дагерраном, который писал о театральных и общих новостях для «Сюрен», в «Театр Франсе». По настоянию Марийера они отправились в театр, чтобы увидеть Жюстину в роли Андромахи в новой постановке, которая потрясла весь Париж.
Жюстина была актрисой этого театра, прежде чем вышла замуж за академика Поля Эбрара. Он умер, оставив ей значительное состояние, и она снова вернулась на сцену, зная, что только работа может заглушить ее страсть к Тома Беку.
С того момента, как они мирно разошлись, Тома видел Жюстину лишь случайно, в театре или на ее вечерах. Он догадывался о причине ее возвращения на сцену и одобрял этот шаг. Тома знал, что она смирилась со своей потерей, и совсем успокоился, когда услышал сплетни о ее связях, особенно с Жюлем Дельбрезом, журналистом из «Пти-Журналь», который ухаживал за ней еще до того, как прекратились ее отношения с Тома.
Сегодня Жюстина была великолепна. Тома хотел пригласить своих друзей за кулисы, в гримерную актрисы, но они, стремясь избежать неловкости, предпочли, чтобы он пошел один, и ждали его в фойе.
В ответ на его стук она весело сказала:
— Войдите.
Он застал ее за туалетным столиком, загроможденным горшочками и баночками: она снимала грим. Ее волосы были схвачены сеточкой.
Жюстина протянула ему руку:
— Тома, дорогой мой. Чему я обязана такой радостью?
Ей уже не было больно видеть его. Она пыталась смотреть на него просто как друг, хотя встречи с ним всегда заставляли ее почувствовать некоторую уязвимость.
— Я пришел сказать до свидания, дорогая Жюстина, потому что скоро уезжаю и не знаю, увижу ли вас до отъезда.
— Я слышала, что вы женитесь. О да, как видите, эта новость известна всему Парижу. Чего вы ждете? Вы знаменитый человек, и люди разбирают вас по косточкам и даже сплетничают в ваш адрес. Но это — цена славы.
— Славы! Вы преувеличиваете.
— О да, славы. Вы же знаете, ваша газета очень популярна. О вас говорят как о ниспровергателе нынешнего режима.
— Если режим не ниспровергнет меня раньше, чем я его.
Она припудрила лицо, сняла с волос сеточку и вгляделась в свое отражение в зеркале.
— Итак, это правда, — сказала она. — Вы собираетесь жениться на этой девушке из трущоб?
— Вижу, вы хорошо информированы.
— Вы забываете, что три месяца назад сказали мне о ней сами же у меня на вечеринке.
— Неужели? Вполне возможно… — согласился он.
Она повернула к нему свое лицо:
— Вы счастливы?
Ее глубокий чувственный голос до сих пор волновал его кровь.
— Не знаю, — сказал он.
— Надеюсь, вы будете счастливы, Тома.
Она не ревновала его к этой женщине. Само известие, что он собирается связать свою жизнь с Мари, а не с Шарлоттой, в которой она видела настоящую соперницу, означало, что он стал прежним, как бы снова с ней, Жюстиной.
Тома не осмелился спросить, была ли она счастлива, боясь услышать об ее отношениях с Дельбрезом, которого он не любил. Не придумав другой темы для беседы, он заговорил о Мари.
В этот момент ему послышались шаги в маленькой смежной комнате, которая служила гардеробом и кладовой.
Тома сделал Жюстине знак оставаться на месте, подкрался на цыпочках к двери и резко распахнул ее. Послышался стук падающих предметов, ругательство, а затем мужская фигура буквально выпрыгнула из-за одежды и ворвалась в гримерную.
Прежде чем Тома смог сделать хотя бы одно движение, человек открыл дверь в коридор и моментально исчез.
— Святые небеса! — воскликнула Жюстина.
— Я знаю его, — вскричал Тома. — Это один из негодяев, которые следили за мной на прошлой неделе. Подождите, я ему покажу!
Он прыгнул в коридор, но человек уже исчез, и не было никакой надежды найти его в узком проходе, забитом декорациями и кишащем снующими туда-сюда актерами.
— Он, должно быть, ускользнул через служебную дверь, — сказал Тома, вернувшись. — Теперь его не поймать.
— Можете сказать мне, в чем дело? — поинтересовалась Жюстина.
Тома сказал, что за ним несколько недель подряд следят его враги.
— Но тогда, совершенно очевидно, шпионят за нами, — сказала Жюстина. — Бог знает какую ложь могут придумать эти мерзавцы.
— Они могут говорить что угодно. Мне все равно.
Не желая расстраивать его, она прекратила разговор. Через минуту он покинул гримерную.
Жюстина была права. Два дня спустя в скандальной газетке, издаваемой под оптимистичным названием «Жюстисье», появилась в высшей степени клеветническая статья о Тома Беке.
Автор, журналист по имени Вандерфель, заполнил три колонки обвинениями Тома во всех смертных грехах и закончил тем, что он опасный авантюрист и мерзавец. По его данным, Тома соблазнил бедную рабочую девушку из поселка Доре, а когда у нее родился ребенок, отказался его признать. Не желая жениться на скромной девушке и воспитывать ее ребенка, он предпочел предаваться развлечениям со знаменитой актрисой, от которой получал деньги.
Когда Марийер принес экземпляр газеты в редакцию на улице Круа-де-Пти, на Елисейских полях, Тома побелел от гнева.
— Негодяи! — сказал он. — Как они посмели?
— Эта газета, должно быть, была специально основана для подобных гнусных статеек, — сказал Марийер. — Ведь это только второй номер. Готов поклясться, что Вандерфель — просто псевдоним, за которым скрывается кто-то другой.
— Чего они добиваются? — подавленно спросил Тома, огорченный грязной клеветой, брошенной в адрес Мари и Жюстины.
— Они хотят спровоцировать тебя на какую-нибудь глупость, чтобы потом разделаться с тобой в суде.
— Дай Бог мне только узнать, кто они, и я уничтожу их, — сказал Тома вне себя от гнева.
— Конечно, ты этого не сделаешь. Лучше затаись. Не суйся в ловушку, — посоветовал Марийер.
— Ты думаешь, я позволю им позорить моих друзей?
В ближайший день «Жюстисье» не вышла, но на следующее утро появилась, и с другой непристойной статьей о Тома. В ней Тома был представлен чудовищным ловеласом, который не только соблазнял чужих жен, но и жил за их счет.
Была состряпана гнусная история о краже, которую Тома якобы совершил в возрасте восемнадцати лет и за которую он был посажен в тюрьму.
На этот раз Тома было не удержать.
— Я раздавлю этого писаку, разделаюсь с ним навсегда, — поклялся он.
— Тома, подожди, послушай… — просил Марийер, но это был глас вопиющего в пустыне.
В тот день Тома ухитрился узнать адрес, по которому была напечатана газета, и решил туда идти. Марийер сопровождал его, и им обоим пришлось вступить в схватку с печатником и его работниками. Тома, забыв о сдержанности, пустил в ход свою огромную силу и чуть было не убил троих, пока не был ранен Марийер и Тома не увел его в ближайшее кафе. Тома заказал два стакана спиртного. Марийер, смертельно бледный, сидел с запрокинутой головой, тоненькая струйка крови текла из угла его рта.
Вскоре он немного оправился, но пить не захотел ничего. Тома смотрел на него, и страшное предчувствие все больше овладевало им. Однако он не осмелился высказать свои опасения.
— Я стал плевать кровью, когда тот, другой, ударил меня, — сказал наконец Марийер.
— Знаю. — Тома посмотрел на запачканный кровью носовой платок друга, и сердце его сжалось от боли. Наклонившись через стол, он обратился к другу: — Марийер, ты должен сразу пойти к врачу. Идем, мы возьмем кабриолет. Я знаю одного доктора, Бенуа, он живет поблизости от меня. Я хорошо его знаю, он умный человек и знает толк в таких вещах. Он позаботится о тебе.
Марийер смотрел куда-то вдаль.
— Боюсь, уже ничем не помочь, — сказал он.
— Прошу тебя, Антуан. Ты не имеешь права так относиться к себе. Нужно сделать что-нибудь…
— Да, конечно, — устало сказал Марийер. — Он пошлет меня в деревню дышать свежим воздухом, и я умру там от скуки, вдалеке от всех вас. Так дело не пойдет. Что, по-твоему, он сможет сделать для меня теперь? Думаю, ничего.
— Ты хочешь умереть? — сказал Тома волнуясь.
— Не знаю, — спокойно ответил Марийер. — Возможно, это было бы лучшим выходом. Я как-то не сумел постичь смысла существования на этом свете.
Тома не нашелся что ответить. Отчаяние Марийера, его покорность судьбе обезоруживали Тома. У него не было доводов, которые могли бы убедить Марийера в том, что жизнь стоит того, чтобы за нее бороться.
— Все равно пойдем. Если ты не хочешь сделать это для себя, сделай это для меня, для всех твоих друзей.
— Очень хорошо, — сказал Марийер. — Я попытаюсь полечиться. Пойдем к твоему доктору.