Нет, конечно, Наташкина мать все эти годы не была одна, время от времени у нее появлялся сердечный друг, по поводу которого несчастная женщина до хрипоты собачилась с матерью-генеральшей. Ольге Дмитриевне не нравилось, что каждый новый ухажер норовил завалиться в их дом с подвядшим букетом полевых ромашек, поесть, попить, улечься спать, а поутру отправиться восвояси, нимало не заботясь, что принимающая сторона потратила на угощение половину зарплаты Людмилы и часть пенсии Ольги Дмитриевны. И хоть бы один кавалер принес с собою кусок вырезки, батончик колбаски, полкило ветчинки, стылую курицу или, на худой конец, банальный торт.
Не таков был Богдан Осипович. Он сразу расположил к себе мать будущей невесты, таская сумками в их гостеприимный дом продукты из Молдавии, откуда сам был родом. Правда, сам же он их и съедал, заставляя женщин часами стоять у плиты и жарить, парить и варить то загадочное и национальное, что он любит. Вскоре Людмила поднаторела в приготовлении мамалыги — каши из кукурузной крупы, с которой так хорошо подавать токан из свинины, рэсол из курицы, костицу и мушку. Ловко научилась делать вертуту с брынзой и плацинду с тыквой, а также еще много разных блюд, названия которых она так и не запомнила.
И вот когда практичный, обстоятельный прораб-молдаванин, твердо стоящий двумя ногами на земле, попросил руки дочери, генеральша ни секунды не размышляла. Что ж тут думать, если счастье само в дом плывет? Свадьбу сыграли в тесном семейном кругу, и, хотя Людмила и настаивала на венчании в Елоховском соборе, ограничились поездкой в ЗАГС на видавшем виды «Мерседесе» жениха. Ольга Дмитриевна ничего не имела против того, чтобы ее дочь взяла себе звучную молдавскую фамилию Жок, но на этот раз делиться фамилией не захотел жених. Так Людмила и осталась Оганезовой, хотя тайком и примеряла на себя звонкое нерусское слово из трех букв.
Ремонт тем временем подходил к концу, и новый муж Наташкиной матери доделал его по своему замыслу. Он для чего-то надстроил над кладовкой антресоли, уменьшив высоту потолка в коридоре почти наполовину. Ольга Дмитриевна сначала все спрашивала, зачем это да для чего, но скоро поняла все и так, без объяснений.
На Масленицу в гости к Богдану Осиповичу приехал брат Тудор. Генеральша расстаралась изо всех сил и, демонстрируя гостеприимство, встречала нового родственника семгой под грибным соусом и блинами с икрой. Тудор Осипович отдал должное блинам, семге, грибному соусу и поселился на антресолях. Предприимчивый прораб пристроил брата к строительному делу, и Тудор пять дней в неделю трудился в квартирах уважаемых людей района, а по выходным приглашал к себе друзей с работы. Друзья пили пиво, играли в домино и, спустившись с антресолей, смотрели телевизор в гостиной, куда Ольга Дмитриевна теперь боялась заходить, потому и поселилась на кухне. Масленица давно закончилась, минула Пасха, за ней пролетело Вознесение Господне, а гость все не уезжал.
Как-то женщины собрались с духом, заловили Богдана Осиповича в коридоре, приперли к стене и прямо спросили, когда уедет брат Тудор. Муж Людмилы очень удивился, обиделся и с вызовом ответил, что брат Тудор уезжать не собирается. Напротив, через знакомых в паспортном столе Богдан Осипович сделал родственнику прописку, и теперь Тудор Осипович Жок — полноправный член их семьи. И добавил, что всегда удивлялся на русских, которые живут, как перекати-поле, все по отдельности, без роду, без племени. Нет чтоб объединиться и жить как люди, всей семьей…
Ольга Дмитриевна тут же побежала в паспортный стол и начала там скандалить, требуя немедленного восстановления справедливости. И сразу же была приглашена начальником РОВД в кабинет, где ей подробно разъяснили, что ее дочь Людмила Оганезова из года в год нарушала закон, устраивая своим знакомым липовые справки для уклонения от службы в рядах Советской армии. А это, между прочим, уголовная статья. И если генеральша сейчас же не заткнется, то делу Оганезовой будет немедленно дан ход.
Вернувшись домой, Наташкина бабушка обнаружила двух племянниц зятя, которые укладывали детей спать в кладовочке, где раньше Оганезовы хранили ведра и швабры. Через пару дней в Москву подтянулся деверь, а следом за ним в квартиру на Чистых Прудах из далекого молдавского села переехали жить три свояченицы и разведенная кума с грудным младенцем на руках. Генеральша долго сдерживала распиравшее ее негодование, но наконец не выдержала и рассказала Людмиле о вероломстве ее начальника, который определенно намеренно втравил их в эту историю. Наташкина мать кинулась в родной военкомат, ворвалась в кабинет начальства и высказала подлецу все, что она о нем думает. И в тот же день вынуждена была уволиться с работы. Но, как говорится, нет худа без добра.
В поисках заработков судьба занесла Людмилу Оганезову в одну немецкую фирму, распространяющую пылесосы. И, предлагая товар, Наташкина мама как-то познакомилась с датским бизнесменом, который был потрясен изяществом и легкостью, с которым эта хрупкая женщина управляется со сложным агрегатом. А так как гражданин Дании собирался ограничиться только лишь покупкой пылесоса и домработница в его планы не входила, то он решил жениться на расторопной русской, уже владеющей мудреной бытовой техникой. Богдан Осипович не стал удерживать жену, поспешно переселившуюся к датчанину, и охотно дал ей развод, отсудив при этом маленькую комнату. И вот тут-то к прорабу перебрались из Молдавии оставшиеся родственники. Когда ходить по квартире, не натыкаясь на молдаван, стало невозможно, генеральша переехала на дачу в Загорянке.
Наталья к тому времени заканчивала Международный университет журналистики имени Марка Твена в Орехове-Борисове и наотрез отказалась составить бабушке компанию. Начинающая журналистка осталась жить на Чистых Прудах просто из принципа, аргументируя свое упрямство тем, что ее деду — генералу Оганезову — было бы неприятно узнать, что его наследники так легко сдали свои позиции и уступили жилплощадь иноземным захватчикам. Время от времени уставшие молдаване уезжают на историческую родину отдыхать, и из далекого молдавского села прибывает очередная партия строителей с женами и детьми, сменяя тех, что уже оттрубили свою вахту. И, как правило, от вновь прибывших можно ожидать всего, чего угодно. Вплоть до проникновения в соседскую комнату и поползновений съесть припасы из буфета, соблазнить хозяйку молдавским вином и зажигательными танцами или даже попыток овладеть ею силой.
Но Наталья девушка отчаянная и потому съезжать не торопится, а чтобы сподручнее было отбиваться от подвыпивших родственников своего отчима, сдала мне половину комнаты, начиная от шкафа и до правого окна включительно. Денег подруга с меня не берет, но требует оплачивать коммунальные услуги и электричество. А если учесть, что свет горит у нас сутки напролет, счета достигают поистине астрономических размеров и порой сопоставимы с оплатой снимаемой однушки где-нибудь у Кремлевской стены. Но на Чистиках жить весело и позитивно. По-богемному. Как в каком-нибудь Вудстоке. Вот я и не ропщу.
Когда я открыла дверь и ввалилась в квартиру, переламываясь пополам под тяжестью сумок, мне сразу же бросился в глаза некоторый беспорядок, царивший в коридоре. Прямо на меня, расставив руки в стороны и высунув от удовольствия язык, несся на роликах малолетний пацан. На моих, замечу, роликах. Фирмы, между прочим, «Саломон». Эти ролики я купила в прошлом году, чтобы красиво кататься в парке Горького, да все как-то руки не доходили. Вернее, ноги.
И поэтому мои парадные «Саломоны», дорогущие, как три самолета, хранились в коробке под вешалкой, на которой висела шуба в чехле. Пусть не норковая, а из щипаного бобра, но тоже ведь вещь! А теперь на вешалке болтался только чехол, зато в шубе разгуливала какая-то соплюшка лет восьми. Длинные бобровые полы волочились за ней по полу, и девчонка все время наступала на них каблуками моих зимних сапог. Эти сапоги тоже хранились в коробке под вешалкой, потому что в Наташкиной комнате катастрофически не хватает места — все завалено книгами.
Надо сказать, что есть у нас одна проблема — подруга все время покупает книжки, самые разные. Зачитанные до дыр книжки с развалов, где все по тридцать рублей, и из «Библио-глобуса», где цены начинаются от сотни. Пахнущие вкусной типографской краской и отвратительным застарелым табаком, они, эти самые книжки, присутствуют везде. Стоят на полках, лежат стопками на полу, громоздятся на подоконниках, благо их в комнате целых два.
Когда подруга рассказала мне историю своей квартиры и я в первый раз услышала про студента-отличника Леву Каца, то сразу поняла, откуда у Оганезовой очки и страсть к неумеренному поглощению художественной литературы. Вот из-за них-то, из-за этих самых книжек, мне и приходится хранить некоторые свои вещи в коридоре, подвергая их опасности быть испорченными. С прежней сменой гастарбайтеров я худо-бедно достигла договоренности, добившись того, чтобы родственники Богдана Осиповича строго-настрого наказали своим детишкам не трогать чужие вещи. Детишки и не трогали. Старшенький, Дорин, все время играл в наперстки на нашем кухонном столе, оттачивая мастерство престидижитатора. Младшенький, Раду, притаскивал с Казанского вокзала каких-то девиц и каждый раз объявлял всей квартире, что хочет на них жениться. А вот с новым заездом молдавских строителей переговорить я еще не успела и теперь пожинала плоды легкомыслия.
Вытряхнув из шубы девчонку, а и из роликов мальчишку, я ворвалась в нашу комнату и с вызовом сказала подруге:
— Читаешь?
Впрочем, об этом не стоило спрашивать. Наташка всегда либо читала детективы, либо смотрела по телевизору криминальную хронику. И, если телевизор не включен, значит, подруга с головой погружена в чтение увлекательной книги. Изредка она торчала в Инете, выуживая оттуда леденящие душу истории.
Насколько я знаю, у Наташки тоже есть заветная мечта — она хочет стать криминальным репортером. Только желательно таким, чтобы можно было не вставать с дивана и общаться с редакторами исключительно по телефону или через Интернет.