— Включи музыку.
Девушка метнулась в угол и нажала кнопку на тот самом музыкальном устройстве, которое иногда приходилось подзаряжать от автомобильного аккумулятора, дающего волшебное «лектричество» сквозь тонкие бронзовые нити. Сам процесс Есугена не интересовал. Его завораживало то, каким образом в устройстве размером с ладонь помещался невидимый поющий человек.
Пел незнакомец всего тридцать песен на языке, непонятном кочевнику, но проскальзывали изредка знакомые по арго слова. Вот сейчас Есуген с удовольствием вслушивался в мелодичную речь:
«Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо про то, что больше не могу смотреть на дерьмо.
Про то, что больше нет сил, про то, что я почти запил, но не заб-ы-ы-ы-л тебя..
Про то, что телефон звонил, хотел, чтобы я встал, оделся и пошел, а точнее, побежал.
Но только я его послал, сказал, что болен и устал, и эту ночь не спал…»
Суть песни Есуген улавливал, и даже сочувствовал герою песни (ощущая себя в похожей ситуации перед предстоящими хлопотами), но не мог понять значения некоторых слов, а особенно таких, как «телевизор» и «телефон». Почему «телевизор» выключается, а «телефон» звонит? Телевизор — это что-то вроде того электрического аккумулятора, а телефон это иное название колокола? Ох, сколько вопросов в жизни…
Есуген немного задремал, но вдруг резко подскочил, испугав женщин. Ему привиделся трехглазый бык с туловищем как у каракатицы, оскаливший острые зубы в истекающей кровавой слюной пасти; на башке у быка сияла украшенная черепами корона, и существо щелкало этими черепами друг о друга, приближаясь к спящему Есугену.
— Бир Тенгри, бир Тенгри! — быстро шептал сотник, отгоняя злого духа. Ямараджа плотоядно оскалился на Мирцу, но сон уже схлынул, а явь вступила в законные права, и стоило Есугену моргнуть пару раз, как он уже не обнаружил никакого чудовища у себя в юрте.
— Что случилось? — взвизгнула Мирца.
— Ямараджа приходил…
— Кто?
— Бог смерти, глупая женщина! — рявкнул Есуген. — Наш дом теперь осквернен. Нет нам спасения, раз уж сам Яма решил нас навестить! О мои седины, что же нам делать, что же нам…
Но тут в голову пришла мысль, что Ямараджа явился ему не просто так. Что там говорил буддак? Мирцу должны принести в жертву, и божество могло прийти из-за ненасытной жадности, посмотреть на свою будущую невесту. Тогда проклятия опасаться не стоит; это скорее добрый знак, обещающий ему, Есугену, процветание и достаток в будущем. За его мужскую жертву… Он как-никак отрывает от сердца молодую и красивую жену.
Сотник с жалостью посмотрел на Мирцу. Несчастная, она ни о чем и не подозревает… Ее мусульманский бог, Аллах, не вмешивается в дела людей. Однако в степи действуют совсем иные законы мироздания. Демоны и боги тут так и кишат, и порой отличить их друг от друга довольно сложно. А уж тем более понять, что им от тебя понадобилось.
Ближе к вечеру Есугена вызвали на совещание в большой штабной шатер. Среди присутствующих он был единственным сотником, и ему отвели скромное место у входа. Явились также все десятеро тысячников, писец и наемный инженер-артиллерист. Посередине шатра важно восседали пожилой тумэнбаши с гордым именем Тенгрикут, он же по совместительству первый нукер Великого Хана, и буддак, что молча сложил ноги в своей неизменной позе. Тумэнбаши, славившийся образованностью, внимательно читал толстую книгу перед началом совещания, сдвинув на нос круглые очки с круглыми линзами. Самого нынешнего хана барласов не было: он, как и другие богатые степные вожди, жил во Дворце Амадиса при Наместнике, управляя своим туменом издалека, с помощью верного нукера и волшебного прибора, называемого «радио».
— Начнем, — коротко объявил Тенгрикут, захлопнув книгу, и военачальники расселись кругом у низкого стола с постеленной на нем картой, на которую падал столб эфирного света из дымового отверстия на потолке. Писец заскрипел перьевой ручкой по листу бумаги, протоколируя совещание.
Есуген с любопытством вытянул голову. Ему ни разу не доводилось бывать на военных советах такого уровня.
— Утром, после ритуала, нам предстоит сняться с места и за четыре часа достичь стихийного поселения сепаратистов, которое они сами называют царством Хань, — палец полевого генерала с въевшейся под ногти грязью преодолел несколько сантиметров по раскрашенной бумаге, где были отображены водоемы, населенные пункты, дороги, низины и возвышенности, после чего уперся в ряд квадратов, выстроившихся плотной цепью вокруг самоназванного царства Хань, — вот это — известные нам по разведке доты, укрепления и минные поля.
— Неплохо укрепились, — присвистнул артиллерист. Среди низкорослых, узкоглазых и смуглых монголов он выделялся высоким ростом, светлой кожей и русыми волосами почти до плеч. На шее у него болталась тесемка с христианским крестом. Поговаривали, что этот прибывший неделю назад из Амадиса белокожий чужак вдобавок ко всему прочему еще и пришлец.
— Да. Доты — твоя работа, Иван. Они не знают, что у нас есть артиллерия. Закрепишься здесь, — палец повелевающе указал на небольшой холм рядом с оборонительными укреплениями. — И работай по ним, пока не израсходуешь все боеприпасы. Чтобы мы смогли пройти. Делать все предстоит быстро, маневр основан на эффекте неожиданности.
— Будет исполнено, — кивнул Иван, и во время короткой паузы писец размял пальцы с громким щелчком, от которого сидящий рядом Есуген почему-то вздрогнул. Звук напомнил ему бренчание костей и черепов на голове Ямараджи.
Тенгрикут зевнул и сделал глоток воды из фляги. Поворочал задом, удобнее устраиваясь на мягкой войлочной подушке.
— Итак, продолжим. Небольшой экскурс в историю, чтобы все хорошо поняли, с кем нам предстоит иметь дело. В Хане живут не обычные пришлецы и бродяги, а воины, поэтому просьба не расслабляться…
— Откуда они вообще взялись, тумэнбаши? — спросил кто-то из военачальников.
— Оттуда же, откуда берутся все пришлецы. С Другой Стороны. Но эти не мирные жители, а опытные солдаты. Специалисты военного дела, я бы сказал. За полтора года укрепились, отстроились и превратили стихийное поселение в настоящую крепость. Население состоит преимущественно из китайцев, численность не больше пяти тысяч человек. В основном взрослые мужчины, хотя женщины и дети тоже есть. Посторонних внутрь не пускают. Но нашим лазутчикам, как видите, удалось добыть основную информацию.
— Кто-то не досмотрел, раз им дали целых полтора года.
— Все так, Хэчиун. Раньше здесь, за горами, проходила демилитаризованная зона между Дораем и Истинным Медианном, поэтому патрулирование на территории практически не осуществлялось. Недавно по договору земли отошли Дораю, Наместник послал сюда поселенцев с конвоем и…
— Их отправили к праотцам, — неожиданно для себя закончил фразу Есуген. Тенгрикут недовольно посмотрел на сотника-выскочку, но ничего не сказал.
— Верно. Поселенцев уничтожили. Или взяли в плен, что маловероятно. Так или иначе, эти ханьские ублюдки стоят костью в горле и Наместнику, и Хуанди-Императору, и нашему Великому Хану. Налогов Хуанди они, само собой, не платят, в переговоры не вступают. Хотя могли бы стать одним из дорайских княжеств, упрямцы… Впрочем, это уже и не важно. Суть в том, что нам предстоит исполнить великое дело. Все участвующие в военной операции получат соответствующее вознаграждение.
— Есугену положена двойная награда, — внезапно сказал буддак.
Лица собравшихся обратились к сотнику.
— Ах да, Есуген… — пробормотал Тенгрикут. — Как там твоя жена? Ты ничего ей не сказал?
Мужчина покачал головой.
— Отлично. Тогда к утру она должна быть готова.
— Что от меня требуется? — охрипшим голосом спросил сотник.
— Успокоить ее, чтоб не брыкалась раньше времени. Справишься?
— Конечно.
— Тогда проваливай отсюда. Ты больше не нужен.
Выходя из шатра, Есуген расслышал, как генерал сердито спросил у кого-то: «Кто вообще позвал этого безмозглого харачу?»
Они делали это всю ночь. Хоть Есуген и сказал Юми поплотнее заткнуть дымовое отверстие юрты и полог, все равно проклятый эфир проникал внутрь, отчего тут царил дрожащий полумрак. Они возились на мягком войлочном матрасе, охали, стонали; их тела впитывали терпкий пот друг друга и скользили, будто смазанные жиром. Есуген никак не мог насытиться и набрасывался на жену снова и снова: он загодя выпил настой трав, повышающих мужскую силу.
Позже, когда они откинулись на спины, устав, Мирца с недоумением промолвила:
— Как в последний раз делаешь.
«Знала бы ты», — подумал Есуген, а сам ответил:
— Я хочу сына. Мне уже немало лет…
— Я рожу тебе сына. Но зачем торопиться? Много времени.
«Наивная, глупая женщина. Что знаешь ты обо мне — о том, кто называет себя, твоим мужем?»
— Время? Время бежит, как быстрый ручей с горы, милая Мирца, — он погладил ее грудь и сжал сосок, понимая, что не доведется больше дотронуться до этой мягкой, словно бы бархатной женской кожи. Что ему остается? Рабыни-китаянки в кангах или грязные вшивые харачу из разграбленных селений на границе? В своей длинной несчастной жизни Есуген не встречал женщины прекраснее, чем Мирца. И вряд ли когда-нибудь встретит.
— Ты выглядишь обеспокоенным.
— Завтра штурм царства Хань, — пробормотал мужчина. — Много людей погибнет и с нашей, и с их стороны. Вы останетесь здесь, а мы снимемся поутру и двинемся быстрым маршем к Ханю.
Мирца провела пальцем у него за ухом, поправляя выбившиеся из заплетенной косички волосы.
— Мы одержим победу, вернемся, и я сделаю тебя самой богатой хатун в курене. Одарю шелками и кружевами, куплю тебе мыльной пены и поставлю латунную ванну.
— Ванну? Настоящую? Как у женщин из Амадиса? — Глаза Мирцы округлились, как у ребенка.
— Настоящую. С краном и ручками. Чтобы ты купалась сколько захочешь в чистой воде.
— А где мы ее поставим? В юрте?