— Выходим, — командую негромко.
Затем облачаюсь в одеяние «чистильщика» из дубленой кожи и помогаю секретарю, запутавшемуся в ремнях куртки и пряжках асбестовой маски. Сидит на нем все, понятно, как на пугале. Ну да при хорошем раскладе ему это недолго таскать. Сам я влезаю в кольчугу и закидываю за спину ранец огнемета. Второй, но с пустыми баками, достается секретарю.
Офицер, плотно торчащий на «речной пыли», начал ныть о том, какому риску мы его подвергаем; словно невзначай обмолвился о награде, которую Черные нагрудники обещают за тех, кто в Хадес ход налаживает…
Не терплю попрошаек и вымогателей, но лишние задержки нам сейчас ни к чему. Нет времени препираться.
— Держи, — пригоршня монет со звоном упала в дрожащую ладонь. — Тут на десятку больше. Нас все-таки трое.
В подтверждение слов небрежно похлопываю по сумке, где дремлет тритон.
Спускаемся вниз. Даже без кольчуги и с пустым огнеметом секретарь быстро начинает задыхаться.
Становимся в ряд с нашими собратьями по оружию.
— Значит так, блевотина ангелова, — коренастый декан проходит вдоль строя даже не делая вид, что чего-то там проверяет, — зачищаем, значица, квадраты с четвертого по восьмой. Сбор через час. Кто опоздает — ночевать будет с рогачами.
Затем нас разбивают на четверки и выпускают через узкие тоннели наружу. Теперь все зависит от того, кто затесался к нам в помощники. Об этом же подумал и секретарь.
— С ними проблем не будет? — сквозь одышку прошептал он, невольно обернувшись на отставшую парочку.
— А дьявол их знает, — отвечаю честно. — Я тут со многими не в ладах: кому дружка выпотрошил на поединке, кому просто зубы повышибал. Всего и не упомнить.
— Прекрасно.
За стеной мы потихоньку начинаем забирать вправо. Я привычно заливаю каждую подозрительную падаль очищающим огнем, стараясь не терять из виду остальных «чистильщиков». Секретарь держится неплохо. Лишь один раз заорал со страху, когда на нас прыгнула чертова блоха. Я подбил ее в полете, успев отскочить в сторону от объятой пламенем туши. В агонии блоха запрыгала из стороны в стороны, роняя искры, пока не свалилась в ров.
За это время наши коллеги успели куда-то пропасть. Впрочем, я и не ожидал, что все пройдет гладко.
— Туда, — я ткнул пальцем в ближайшую тушу левиафана.
Вблизи вонь стала невыносимой, пробиваясь даже сквозь маску.
— Лезь, быстро, — я подтолкнул секретаря к развороченному брюху.
— Что? Н-нет, мне…
— Да быстро, дьявол тебя затрахай! — для наглядности демонстрирую ему зазубренное лезвие ножа.
Нутро левиафана еще хранит жар нижнего Хадеса. Пот начинает заливать глаза, хоть я и повязал на лоб повязку. Какой-то глист обвивается вокруг ноги — не глядя втыкаю в него нож. Рядом, что-то бормоча, трясется секретарь. Молится, никак?
Может, я стал излишне осторожным? И чистильщики просто решили вздремнуть, где потише? Но нет же, вот они. Обходят наше укрытие с обеих сторон, нерешительно замирают. Затем один знаком показывает напарнику осмотреть кучку трупов рогачей чуть поодаль. Расходятся. Пора.
Вываливаюсь боком из брюха и обдаю остатками топлива чистильщика с ног до головы. Второй оборачивается как раз вовремя, чтобы брошенный нож по рукоять вошел в шею.
Вот и все.
Один с ревом катается по земле, сжираемый пламенем, другой корчится, захлебываясь кровью. За моей спиной блюет Секретарь.
Когда-то я таким ад и представлял — бесконечный путь сквозь промозглый туман, когда даже огонь походного костра не спасает от сырости.
Чем дальше в Хадес — тем короче день. В какой-то момент над головой смыкается вечная ночь; вытоптанные маршевыми ротами поля переходят в топи. Хруст костей под ногами и смрад кое-как похороненных солдат сменяют чавканье грязи и болотные миазмы.
Я и без всякой карты еще помню все тайные тропы, так что мы благополучно обходим немногочисленные патрули рогачей и охотничьих команд работорговцев.
Мы почти не разговариваем. Да и о чем? Каждый должен справляться со своими демонами в одиночку.
Покой душе дает лишь беспросветный мрак, в который я проваливаюсь в редкие часы отдыха. Вот только с каждым разом все сложнее заставить себя проснуться…
По старой привычке стараюсь не оставлять Секретаря без присмотра. Но постоянные ночные бдения изматывают, так что однажды я просыпаюсь лишь тогда, когда тритон начинает не особо нежно трепать мое ухо. Костер уже давно погас, но я сумел различить темный комок, отделившийся от лежбища нанимателя и растворившийся в ночи под шорох кожистых крыльев.
Впрочем, чего-то подобного я и ждал.
— Спасибо, приятель! — я осторожно потрепал тритона по загривку и задремал, пытаясь урвать еще пару часов драгоценного сна.
— Нам точно сюда? — Секретарь опасливо оглядел нартекс, украшенный черепами и клочьями кожи.
— Определенно. Это все больше для антуража, чтобы местных впечатлить, — я повысил голос. — Святой отец, вы здесь? Гурман!
Из храма неторопливо выступила коренастая фигура в изрядно поношенном одеянии, напоминающем рясу священника.
В полумраке забелели оскаленные зубы. От улыбки рваная рана на щеке, небрежно стянутая стальными скобами, перекосилась, и тонкая струйка крови затерялась в смоляной бороде.
— Гектор! Вот же благословенный день!
Я напрягся, переживая медвежьи объятия.
— Полегче, старина… — я перевел дыхание и почтительным жестом указал в сторону секретаря. — А это мой очень хороший друг, господин Секретарь. Собственно, я его и сопровождаю.
— Да воздастся ему сторицей за то, что волей его оказался ты здесь, — перебил меня Гурман, — но чего же мы стоим? Верно, устали с дороги? Заходите, заходите же! А я пока озабочусь насчет трапезы.
С похвальным проворством, несколько даже неприличным для его телес, Гурман кинулся в храм. Мы последовали за ним. Секретарь несколько успокоился и уже без страха взирал на жутковатые украшения.
— Любопытные у вас друзья. А почему Гурман?
— Возможно, потому, что он отменный повар, — я пожал плечами, — ну или оттого, что он каннибал. Никогда особо не задумывался.
Секретарь дернулся было к выходу, но я успел его перехватить.
— Да что вы, в самом деле, как ребенок! Не переживайте, еды у Гурмана хватает, он весьма запаслив. И к Желаннику он нас проведет кратчайшим путем — лучше него эти края никто не знает.
Он испытующе посмотрел на меня, что-то прикидывая, а затем кивнул и проследовал в храм. Наверное, решил, что я поставлял Гурману провизию, как он всяких бедолаг — работорговцам.
Как бы то ни было, мы вскоре вполне мирно расположились за массивным мраморным алтарем, служащим Гурману обеденным столом. Хозяин суетился почище трактирщика, разливая нам в деревянные плошки отвар болотных трав «для аппетиту». Увидев, как скривил нос от запаха Секретарь, он с извинениями заменил его сосуд на вполне приличный стеклянный бокал с вином.
— Это особый сорт, аккурат для очень хороших друзей Гектора!
Секретарь дар благосклонно принял, но из еды все же предпочел остатки нашего пайка. Мы меж тем приступили к светской беседе.
— Желанник, значит… И зачем он тебе понадобился, сын мой?
— Говорил же — я просто сопровождаю моего друга.
— Очень хорошего! — Секретарь отсалютовал нам бокалом. Щеки его раскраснелись, взор затуманился — вино Гурмана начало действовать.
Хозяин храма погрозил мне пальцем с хитрой улыбкой.
— Хоть и не исповедовался ты мне, душу твою грешную вижу ясно. Не деньги сподвигли тебя на дальний путь, но тяжесть на сердце немалая!
Я ухмыльнулся в ответ и кивнул в сторону тритона, устроившего охоту на тараканов.
— А если скажу, что из-за вот этого паренька? Поверишь?
— Отчего же нет? Чудны пути наши для стороннего взгляда, но все ведут туда, куда предначертано.
— Вот пусть мне Желанник и скажет куда идти. Есть выход отсюда? Тебе вот самому неинтересно, святой отец?
Гурман перестал улыбаться и тяжело вздохнул. Секретарь уже клевал носом, оставив недопитый бокал.
— Душа ты заблудшая. Вся беда твоя, что не можешь ты принять судьбу, а все пытаешься понять замысел сил, разуму нашему неподвластных. Лучше успокой разум, возрадуйся, что дали нам жизнь прожить новую.
Я поморщился:
— Вот никак без проповедей? Ты, наверное, и людоедство свое оправдать сумеешь?
— Коль жаждешь ответа — изволь. Все мы дети Его, плоть от плоти! А не он ли сказал нам: «Жующий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную»?
Я невольно засмеялся, хлопнув здоровяка по плечу:
— Была бы рука твоя так искусна, как язык, не было бы воина опаснее, святой отец!
— Ну не без этого, — скромно согласился Гурман, перейдя на вполне нормальный тон. — Знаешь, сколько я богословских диспутов выиграл? Поболее, чем ты турниров! И здесь я паству свою найду, уж не сомневайся!
И совсем тихо добавил:
— И Бога…
— Охотно верю. Так что с Желанником?
— Хм. — Гурман взъерошил засаленные вихры с задумчивым видом. — Попробуй. Ведает он и правда многое, слыхал я кой-чего. Только не с каждым он общается. До меня вот не снизошел. Но давай-ка о делах наших скорбных, отлагательства не терпящих. Что с другом твоим хорошим делать будем?
— Посмотрим сперва, кто придет за ним. Да и потом прихватить можно. Глядишь, сгодится он Желаннику этому.
— П-почтенные, — встрял Секретарь. — Я вообще-то… эм… здесь! О чем это вы?
— О приятелях твоих, — любезно пояснил я, — которым ты весточку отправил ночью.
— Как ты…
— Тритон рассказал.
Секретарь попытался достать револьвер, но лишь навернулся со стула на пол. Я подхватил его и привалил к стене. Револьвер у этого столичного франта, разумеется, с перламутровой рукоятью.
— Тише, уважаемый. Как Гурман сказал — это вино для наших очень хороших друзей. Кого разделать надо так, чтобы он не дергался и все чувствовал.
— Я… все… скажу…