Медичи
СТАРШАЯ ВЕТВЬ
Все великое в этом мире всегда стремилось снискать еще большее величие, настаивая на легендарности своих истоков. Афины похвалялись тем, что были основаны Минервой; Юлий Цезарь притязал на то, что по прямой линии происходит от Венеры.
Именно так обстояло дело и с Медичи. Согласно преданию, в конце восьмого века один из их предков, Аверардо деи Медичи, следуя за Карлом Великим, оказался в Италии. Как известно, этот поход франкского короля имел целью сокрушить варваров, разорявших в те времена Италию своими набегами. Аверардо, вызванный на поединок лангобардским великаном по имени Муджелло, принял бой, вышел из него победителем и, в соответствии с обычаем того времени, унаследовал не только латные доспехи побежденного, но и его владения. Вот откуда взялись замки, города и поместья, которыми с незапамятных времен Медичи владели в той части флорентийских земель, что носила и по сей день носит имя лангобардского великана. Более того, поскольку удар его булавы оставил на золоченом щите Аверардо следы шести ее железных шипов, Аверардо сделал из них свой герб. Предание ничего не говорит о том, каким образом эти впуклые вмятины превратились в выпуклые шары. Это что касается легенды.
А вот что касается истории. Род Медичи, в какой бы дали веков его ни обнаруживаешь, всегда был могущественным и знаменитым. Во времена всех смут, обагрявших кровью белую геральдическую лилию Республики, он никогда не менял ни своего имени, ни своего герба, а это доказывает, что Медичи никогда не были гибеллинами.
Когда Тотила захватил Флоренцию, Медичи покинули город и укрылись в Муджелло; вот откуда ведут происхождение их замки и загородные дома. Но, когда Карл Великий заново отстроил Флоренцию и под его покровительством она обрела некоторую значимость, беглецы вернулись в город и стали в нем жить.
Вначале они поселились на Королевском форуме, который позднее стал называться Старым рынком, а в те времена был кварталом всей флорентийской знати. Их первые дома и первые башни были возведены на площади Суккьеллинаи, уже называвшейся в ту пору площадью Медичи, и позднее оказались внутри ограды Гетто.
Что же касается их герба, неизменно остававшегося, как мы сказали, одним и тем же, то враги Медичи утверждали, что на нем изображены всего-навсего пилюли одного из их предков, который был медиком и, приобретя определенную известность, выбрал себе имя и эмблему по тому ремеслу, каким он занимался.
Как бы то ни было, нет, вероятно, ни одного семейства не только в Италии, но и в любой другой стране на свете, занимающего столь огромное и столь высокое место в истории своей родины, какое занимают Медичи в истории Флоренции.
И в самом деле, верховная власть приоров была учреждена в 1282 году, а должность гонфалоньера — десятью годами позднее, и уже в 1291 году один из Медичи, Ардинго ди Буонаджунта, был назначен приором, а в 1295 году — гонфалоньером; впоследствии это семейство насчитывало среди своих членов шестьдесят одного приора и тридцать пять гонфалоньеров.
Желаете знать, какое положение занимало семейство Медичи к концу четырнадцатого века? Послушаем, что говорит о нем, обращаясь к своим потомкам, Фолиньо ди Конте, один из самых прославленных его представителей, в рукописной книге воспоминаний. Рукопись эта датируется 1373 годом.
«Вновь прошу вас, — говорит он, — сохранять не только богатство, но и общественное положение, каковые были завоеваны для вас нашими предками и по-прежнему являются значительными, но прежде имели обыкновение возрастать, а ныне начинают снижаться из-за недостатка доблестных мужей, наблюдаемого у нас в нынешнее время; это у нас-то, не привыкших считать их, столь много мы таковых имели, и потому наше могущество было так высоко, что всякому влиятельному человеку говорили: "Ты влиятелен, словно один из Медичи", а наша справедливость была так известна, что всякий раз, когда речь заходила о каком-либо насилии, люди восклицали: "Если бы так поступил один из Медичи, что бы вы сказали?" И тем не менее, при всем нынешнем упадке, наше семейство по-прежнему остается первенствующим по общественному положению, богатству и количеству друзей; и да соблаговолит Господь сохранить ее такой, ибо, хвала Всевышнему, в тот день, когда я пишу эти слова, в нашем роду есть еще около полусотни мужественных людей».
Правда, Фолиньо ди Конте деи Медичи писал эти строки в великую эпоху Республики, то есть в период между Фаринатой дельи Уберти, сделавшегося ее Кориоланом, и Пьетро Каппони, сделавшегося ее Сципионом.
На смену Фолиньо ди Конте, известному своими «Воспоминаниями», пришел Сальвестро деи Медичи, известный своими деяниями. Он родился вскоре после смерти Данте и ребенком играл у подножия звонницы Джотто, величественно выраставшей из земли; он был знаком с Петраркой и Боккаччо, с разрывом в один год ушедшими вслед за Данте; он был современником того самого Колуччо Салутати, одного-единственного письма которого Висконти, по его собственным словам, страшился более, чем тысячи флорентийских конников; он был очевидцем ни с чем не сравнимого заговора чомпи, который все перевернул в Республике, подняв то, что было внизу, и опустив то, что было наверху; он видел как бессудно падали головы Пьеро Альбицци, Якопо Саккетти, Донато Барбадори, Чиприано Манджоне, Джованни Ансельми и Филиппо Строцци, предка того Строцци, которому два века спустя тоже предстояло умереть за Республику; на глазах у него был изгнан Микеле ди Ландо, вырвавший знамя гонфалоньера из его рук; он был наслышан о том, как Джованну Неаполитанскую, его заклятую врагиню, задушили между матрасом и периной в замке Муро; тем не менее он отыскал возможность пройти сквозь все это, не утратив ни своей популярности у ремесленников, ни своего достоинства среди знати. Наказы Фолиньо ди Конте, написанные явно для него, были соблюдены им, и Джованни деи Медичи, вступив в должность гонфалоньера, осознал, что в разгар гражданских смут его род скорее возвысился, нежели пришел в упадок.
Джованни деи Медичи определенно был тем человеком, какой требовался для того, чтобы продолжить это возвышение. Желаете знать, что думал о нем, да и что писал о нем Макиавелли, который, как известно, не был щедр на похвалы? Тогда откройте четвертую книгу его «Истории Флоренции», и вы прочтете там следующее:
«Джованни деи Медичи отличался величайшим добросердечием и не только раздавал милостыню всем, кто о ней просил, но сам шел навстречу неимущему без всякой его просьбы. Не знал он ненависти, и добрых хвалил, а о злых сокрушался. Не домогаясь никаких почестей, все их получал, и не являлся во дворец Синьории, пока его не приглашали. Он любил мир и избегал войны. Он помогал нуждающимся и поддерживал благоденствующих. Неповинный в расхищении общественных средств, он, напротив, содействовал увеличению государственной казны. Занимая какие-либо должности, он ко всем проявлял доброжелательность и, не отличаясь особым красноречием, выказывал зато исключительное благоразумие. На первый взгляд он казался задумчивым, но беседа его бывала всегда приятной и остроумной».[1]
Он родился в 1360 году, дважды был избран приором, один раз — гонфалоньером и один раз — членом военного Совета десяти. Ему доводилось быть послом к венгерскому королю Владиславу, к папе Александру V и в Генуэзскую республику, и он не только всегда успешно исполнял возложенные на него миссии, но и, ведя эти важнейшие дела, выказывал такое благоразумие, что каждый раз это влекло за собой рост его авторитета в глазах сильных мира сего и его популярности среди сограждан. Мудрость его вдвойне проявилась в войне против Филиппо Висконти, герцога Миланского, ибо, во-первых, он противился этой войне, предрекая ее роковой исход, а во-вторых, когда события подтвердили его предсказание и к уже существовавшим налогам потребовалось добавить новый, ущемлявший его собственные интересы и интересы знати, он ввел его таким образом, чтобы тот касался не только земельных владений, но и движимого имущества; в итоге человеку, имевшему сто флоринов, следовало отдать в государственную казну полфлорина. То был первый пример налога, равномерно распределенного на всех граждан. К этому моменту своей жизни Джованни деи Медичи достиг такой огромной популярности, что определенно мог бы под всеобщие рукоплескания завладеть верховной властью, и многие советовали ему поступить так. Но он неизменно отвечал этим дурным советчикам, что не желает другой власти в Республике, кроме той, какой закон наделяет других граждан наравне с ним.
Джованни деи Медичи во всем сопутствовало благословение Божье: он обрел в Пиккарде Буери жену, достойную его самого, и имел от нее двух сыновей: Лоренцо Старого и Козимо, прозванного Отцом отечества.
Он умер в конце февраля 1428 года и был погребен в ризнице базилики Сан Лоренцо; эта базилика, датируемая четвертым веком, сгорела в 1417 году, и тогда прихожане решили построить ее заново, но Джованни, самый богатый и самый щедрый из всех, недовольный представленным ему крохоборским проектом, призвал мессира Филиппо Брунеллески, которому тридцатью годами позднее предстояло обессмертить свое имя возведением купола кафедрального собора, и поручил ему соорудить более величественное и более монументальное здание, предоставив для этого свои собственные средства. Брунеллески принялся за дело, но, как ни быстро продвигались работы, базилика еще не была завершена к тому времени, когда Джованни деи Медичи потребовалось в ней место. Похороны отца обошлись его сыновьям в три тысячи золотых флоринов, и они сопроводили его в гробницу вместе с двадцатью восьмью своими родственниками и всеми послами иностранных держав, находившимися в то время во Флоренции.
Вот здесь в родословном древе семейства Медичи и совершается то главное разветвление, которое предуготовляет Тоскане покровителей искусств и властителей. Его ствол, достославный в эпоху Республики, продолжит возвеличиваться вместе с Козим