— Ты слышала весь разговор.
На это девушке было нечего возразить. Действительно, Дарко знал, что Димитрия будет слушать их с капитаном беседу. Может, он даже хотел этого. Так не нужно было тратить время на лишние объяснения.
Дарко провел Димитрию в отсек местной кухни и, коротко кивнув одному из поваров (да, все та же черная форма), удалился куда-то в угол помещения и сел на что-то, отдаленно напоминающее скамейку. По-видимому, Дарко был в команде на хорошем счету и не только благодаря близким и почти дружественным отношениям с капитаном. Он действительно заслужил к себе уважительное отношение, проявив всю свою храбрость в коротких стычках с обезумевшими беженцами.
Повар тоже, безусловно, оказался мужчиной. Женщинам не было места на корабле и тем более в команде Посланцев. Можно сказать, у этих чудаков с Венеры было что-то вроде фобии перед женщинами, способными зачать и выносить ребенка чужеродной им расы.
Димитрия не помнила, когда еще она в последний раз так вкусно ела. Из-за того, что к продовольствию, конечно же, приложили руку Посланцы, пища на вкус была немного пресной и тяжеловато жевалась, точно резина. Но все равно это были не рыба и не макароны, которые Димитрия уже видеть не могла.
Много еды девушке есть было нельзя, потому что ее слабый желудок мог и не выдержать такого напора после трех голодных лет, поэтому повар ограничился тем, что подал ей мутную похлебку с кусочками жесткого мяса и кое-какие овощи, названий которых, честно говоря, Димитрия уже бы и не припомнила. После тридцать первого года все овощи и фрукты резко подорожали, в результате чего позволить себе их могли только очень богатые горожане.
Едва с едой было покончено, Дарко тут же схватил Димитрию за запястье и потащил ее в отсек, где для нее уже была приготовлена одежда. Когда Дарко успел об этом позаботиться, девушка могла только догадываться.
Это был точно такой черный комбинезон, который носили все члены команды, и даже почти подходящего размера. Наверное, это был самый маленький экземпляр, который им вообще удалось найти, но даже он висел на Димитрии в некоторых местах — особенно смешно выглядели свисающие рукава, которые полностью закрывали маленькие ладошки. Димитрия про себя отметила, что выглядела совсем как клоун на цирковом представлении. Раз или даже два отец водил ее в цирк, но это было еще до того, как Сараево стал центром боснийских беспорядков.
— Отлично выглядишь, — сказал Дарко, легонько улыбнувшись.
Ей действительно на удивление шел черный цвет. Тугая коса светлых волос эффектно контрастировала с темной материей. Она казалась девочкой, которую отправили на войну. Девочкой, которая любила примерять мамины туфли, которые были ей несказанно велики. Она выглядела в этом костюме неуместно и вместе с тем в нем она приобретала глубокий своеобразный шарм.
Залюбовавшись зрелищем, Дарко быстро одернул себя.
Эва никогда не носила брюк.
— Спасибо. Не помешало бы зеркало, а так чувствую себя вполне уютно. Что это за ткань? Какая-то особая синтетика?
— Она сделана из шкур убитых хищников, обитающих на Венере. В основном, черных волков. Их шкуры прочные и совсем не пропускают влагу.
— О, — только и смогла выдавить Димитрия.
После Дарко попросил ее на некоторое время остаться в комнате, в которой она примеряла на себя обновки. Комната как комната, только до странного пустая. Как будто чулан, который никому не нужен.
Вскоре мужчина вернулся, не успела Димитрия как следует заскучать, и вручил ей черный удобный рюкзак из уже знакомого ей материала. Рюкзак оказался тяжелым.
— Что там?
— Вода, — ответил Дарко, и Димитрия вспомнила, как он говорил что-то капитану о том, что вода почти везде отравлена. Но как же тогда она столько времени пила воду из реки? Возможно, все дело в том, что Димитрия просто догадалась ее прокипятить.
У самого Дарко был такой же рюкзак, только в два раза больше. Наверняка и там была вода, подумала девушка. Всю жизнь прожив у реки, у этого неиссякаемого источника живительной влаги, Димитрия находила странным то, что именно вода была главной проблемой беженцев всего мира. В качестве пропитания они могли использовать и друг друга, но вот вода была на вес золота.
Когда Дарко и Димитрия уже покидали корабль, девушка заметила, что суетящиеся вокруг бурчащей махины члены экипажа заметно оживились и выглядели уже более довольными. По-видимому, поломка оказалась не столь серьезной.
Кто-то, прощаясь, махал Дарко рукой, но тот в ответ лишь мрачно улыбался. Никто не говорил этого вслух, но никто уже и не надеялся увидеть Дарко живым.
— Хороший был парень, — пробормотал один из солдат вполголоса, утирая со лба пот и закрывая крышку моторного отсека.
Возможно, он ушел так легко благодаря тому, что почти всегда был угрюм и молчалив, всегда в своих мыслях. Никто не знал, как он попал на корабль, никто не знал про то, как он потерял свою Эву, но, с другой стороны, в этой войне каждый кого-то потерял. У всех у них были семьи: жены, дети, братья-сестры… О них старались не вспоминать, как бы сильно ни любили, потому что каждый понимал, что, если эту боль насильно не заглушать, сама она никогда не утихнет. В конце концов, это же не их вина, что они выжили. Если бы те, кого они любили, не умерли, то они стали бы беженцами — превратились в недо-людей, а это было хуже, чем смерть.
Теперь некому было уводить их жен, воспитывать их детей и ссориться с их отцами. А может, оно было и к лучшему.
До границы Сараево они шли молча. Дарко просто не любил трепать языком, а Димитрия уже и так привыкла к тишине. Ее ноша, которая сначала казалась не такой уж тяжелой, теперь давила, приминала ее к самой земле, и от этого ей тем более было не до разговоров.
— Нам нужно добраться до Белграда, — наконец нарушил молчание Дарко. — Оттуда раз в три дня уходит поезд в Сибирь. Если успеем на ближайший, ровно через две недели окажемся на месте, но, опять же, если повезет.
— В Сибирь? — удивилась Димитрия. Может, ее познания в географии и были далеки от совершенства, но уж то, что Норвегия и Сибирь находились чуть ли не на разных концах материка, она осознавала.
— У меня там знакомые. Попытаемся поторговаться с ними.
Поторговаться? Димитрия вопросительно приподняла брови. Наверное, это обойдется Дарко не очень дешево, и, особенно, если учесть, что деньги уже давно вышли из обращения, на что он там будет что-то выменивать?
— А если они не согласятся?
Дарко не ответил, но Димитрия и так поняла, что в таком случае с ними будет.
— Согласятся, — сухо произнес он спустя несколько минут молчания. И от безразличия, которое вложил эти слова, по коже Димитрии пробежались мурашки. Этот парень слов на ветер не бросал.
— Почему ты пошел?
— Что? — Неожиданность вопроса заставила мужчину обернуться, чтобы посмотреть Димитрии в глаза.
— Почему ты пошел со мной? Капитан сказал, что выделит ребят, которые будут вести меня.
— Что тебя не устраивает? — уже начиная раздражаться, спросил Дарко. У него отлично получалось не отвечать на вопрос и одновременно переводить стрелки на свою спутницу.
— Ты же знаешь, успех предприятия — максимум один к двум.
— Я бы сказал, один к десяти, — грустно ухмыльнулся мужчина.
В течение вечера никто из них больше не пытался заговорить. Про себя Димитрия все гадала, как им удастся преодолеть пешком такое немаленькое расстояние до Белграда, да еще и с таким грузом на плечах. Девушку спасала только выносливость, которую приобрел ее организм от облучения, — Дарко же помогали годы тренировок.
В своей прошлой жизни — до вторжения — он был корреспондентом крупнейшей сербской газеты "Благие вести". Родители не поощряли выбор сына, ступившего на опасное поприще журналиста. Деньги, правда, платили хорошие, и родители быстро угомонились, решив, что, видимо, уже ничего не исправить.
Отец Дарко всю свою жизнь служил летчиком-испытателем и хотел, чтобы сын продолжил его дело, но тот целыми днями проводил за книгами и мечтал прожить тихую, спокойную жизнь. Отец тщетно пытался воспитать в сыне мужчину, но затем вместо него это сделала война.
Иногда гнев — лучшее оружие. После смерти своей невесты Дарко был зол на все на свете — поступив в отряд капитана Лексы, он, не задумываясь, отдавал всего себя в каждой схватке с противником. Вскоре все движения были доведены практически до автоматизма, и Дарко, окрыленный чувством мести, делал все, что было в его силах.
Если бы сейчас Эва увидела его, то навряд ли бы узнала. До сегодняшнего дня Дарко почти никогда не улыбался, но сейчас, рядом с Димитрией, он стал чувствовать себя гораздо спокойнее, будто наконец нашел то, что искал все эти годы.
Эва стала бы превосходной матерью, подумал он. Она была сильная, мужественная и вместе с этим заботливая. Она смогла бы возродить человечество, но ей этого, увы, было уже не дано.
Городской ландшафт постепенно сменялся сельским: разрушенные дома, покинутые, одинокие. Мертвые деревни ютились одна на другой, и нигде не горел свет, а только нараспашку были оставлены двери, которые угрожающе скрипели при каждом дуновении ветра.
От мысли, что почти в каждом доме сейчас разлагалось человеческое тело, Димитрию пробила дрожь. Она еще никогда не выходила на улицу в такую темень, которая порождала в ее воображении все новые и новые ужасающие картины. Вот в колыбельке под теплым одеялом из верблюжьей шерсти лежало маленькое тельце. Глаза младенца закрыты, и, кажется, что он просто спит, только очень тихо…
— Нам нужно остановиться на ночлег. Ты еле ногами передвигаешь, — шепотом заметил Дарко, но Димитрия тут же замотала головой.
Ей не хотелось останавливаться в этом месте. Только не здесь, где в воздухе все еще стоял застарелый запах разлагающейся плоти. Домашняя скотина полегла первым делом, и девушка то и дело чувствовала, как чьи-то кости хрустят под ногами. Беженцы здесь съели и обчистили все, что смогли.