Еще спустя несколько часов Дарко и Димитрия вышли на крутой голый холм. Из-под земли торчали гниющие корни деревьев, и кое-где валялась размякшая под бесконечными кислотными дождями древесная труха, — вот и все, что выдавало в этой местности прежде цветущий край.
Сразу следом за холмом, приблизительно в восьмистах метрах от него, высилась металлическая ограда с тонкими частыми прутьями, уходящими так высоко, что никакому человеку было не под силу через них перелезть. У ворот уже толпилась толпа беженцев — все как один в серых драных балахонах. Такая одежда помогала им быстро привыкать к разным природным условиям — жаркие дни и холодные ночи — все им было нипочем.
Стоя перед живым колышущимся потоком отвратительных ей людей, Димитрия почувствовала подкатывающуюся к горлу тошноту. Она буквально чувствовала исходившие от них запахи смрада и гнили. Сама мыль о том, чтобы стоять в этой толпе и ощущать прикосновения беженцев к своей коже, наводила на девушку ужас.
Пока она разглядывала толпу внизу холма, Дарко достал из своего рюкзака такое же мешкоподобное одеяние грязного мерзкого цвета.
— Раздевайся, — велел он.
И если сначала Димитрия и надеялась, что сможет хотя бы одеть эту гадость сверху на теплый и удобный комбинезон, то теперь все ее надежды были развеяны пеплом по ветру.
Уединиться на площадке, где уже ничего не росло, было негде, и девушке пришлось стягивать с себя одежду, просто отвернувшись от солдата. Натянув на себе дурно пахнущее нечто, Димитрия накинула на голову капюшон, как и велел ей Дарко. Даже если пограничники заинтересуются ей, им будет вполне достаточно заглянуть в ее помутневшие серые глаза — верный признак безумия.
Остальную одежду Димитрии, за исключением сапог, которые Димитрия все же решила оставить на себе (под одеянием, доходящем до самой земли, их не было видно), Дарко убрал обратно в рюкзак.
— Ну, удачи, — кивнул Дарко и взглядом указал девушке на то место, где он сам будет переходить через границу. В отличие от основных ворот, на пропускном пункте, предназначенном для членов эмблемы золотого вихря, не было ни души и стоял один-единственный Посланец-пограничник в черном комбинезоне и шлеме, полностью закрывающем лицо.
Димитрия попыталась улыбнуться в ответ, а затем нерешительным шагом двинулась в сторону беснующейся толпы.
Наверное, границу перенесли, подумала про себя девушка, иначе они не дошли бы до нее всего за один день. Она не знала, каков был порядок досмотра, но, судя по тому, как рычали беженцы, ворота откроют уже совсем скоро.
Чтобы избавиться от страха, Димитрия что было силы зажмурила глаза, но это не помогло. Оборачиваться, чтобы взглянуть на Дарко, тоже не было смысла: он уже наверняка отправился к своему пропускному пункту, где ему достаточно было предъявить лишь свое удостоверение. Рюкзак, который несла Димитрия, Дарко тоже забрал, и теперь она чувствовала себя немного пустой, несмотря на то, что ноша ее была довольно тяжелая. А без присутствия Дарко она снова чувствовала себя одинокой, совсем как брошенный на произвол судьбы пес, которого выгнали из дома. Отличие было в том, что у Димитрии не было выбора — ей надо было во что бы то ни стало идти вперед.
В нос ударил резкий запах пота и дурно пахнущих ртов с зубами, которые никто уже много лет и не пытался почистить. Если вода была так редка, то зачем ее использовать на такую глупость, как личная гигиена?
Димитрия пристроилась в конец живой очереди, стараясь не смотреть в сторону оскалившихся беженцев. Граница условно была для них нейтральной зоной, где никто не имел права ни на кого нападать. Выходит, что даже у таких бесчеловечных существ как беженцы, были свои негласные правила и законы. И все же это ни капельки не умаляло дискомфорта, который ощущала Димитрия.
Внезапно к ней подбежал мальчик лет восьми-девяти, но очень тощий и слабый. Несмотря на стоявший в воздухе холод, он был одет лишь в легкие спортивные штаны, сплошь истертые и рваные везде, где только можно. Кожа — когда-то нежная и гладкая — теперь стала шершавой и грязной. Мальчик босыми ногами шаркал по пыльной земле, в глазах его, как и у сотен других беженцев, горел голод. Темный и маленький — он был похож на дьяволенка. Ему было около пяти, когда война началась. Весна могла бы стать такой же, с ужасом подумала про себя Димитрия.
Мальчик не поглядывал на Димитрию искоса — он глядел на нее прямо и с вызовом, а затем еле заметно облизнулся. Да, среди всех беженцев, столпившихся у ворот, было видно, что Димитрия была самая упитанная, если про нее вообще можно было такое сказать. Она не держалась с трудом, как остальные: не горбилась, не шаркала пустыми глазами по чужим пожиткам. У Димитрии на руках ничего-то и не было, но зато она сама в глазах беженцев выглядела невероятно аппетитно, и это пугало.
Димитрия тщательно пыталась не привлекать чужого внимания — как и многие другие беженцы-одиночки, она стояла, понурив голову и бездумно вперив глаза в землю. Но этот взгляд мальчика прожигал в ней глубокие черные дыры, совсем как те, что космические корабли Посланцев оставляют в небе после себя.
До открытия ворот оставалось всего каких-то жалких несколько минут. И тут произошло самое страшное. Девушка не успела заметить тот момент, когда мальчик вплотную подошел к ней и коснулся ее руки.
У него была холодная гусиная кожа. Прикосновение не просто было неприятным — оно внушало ужас, отвращение, тошноту, — все сразу. А его голос был сиплый и низкий, совсем как у оглохших стариков:
— Как тебя зовут? — спросил он. На первый взгляд, ничто в его тоне напрямую не угрожало Димитрии, но со стороны это выглядело так странно, как будто твою руку лизнул голодный белый тигр.
Димитрия знала, что из-за того, что беженцы питались в основном сырым мясом, со временем клыки у них становились острее. Прежде на эту тему шутили только сценаристы голливудских фильмов, да и то это было только до того, как Америка исчезла с лица Земли.
И девушка невольно представляла себе, как маленькие детские клыки вгрызаются в ее кожу.
Димитрия молчала, и только когда мальчик начал с силой трясти ее за подол балахона, поняла, как сильно она ошиблась, выбрав такой путь поведения.
— Ма-мааа! — заверещал мальчик. Его голос был похож на автомобильную сигнализацию — звук, который Димитрия не слышала уже много лет и от которого закладывало уши.
Его мать появилась почти сразу же. Опухшее лицо, скрытое под грязным тряпьем, зыркающие из-под сросшихся бровей темные пустые глаза — остальное было скрыто под бесформенными лохмотьями. Беженка передвигалась с трудом — кажется, у нее были какие-то проблемы с ногами. Димитрия готова была поспорить, что выжила она только благодаря стойкому характеру и случайности. Обозленная мать порой самое страшное существо на земле.
Сначала, когда беженка схватила за руку, чтобы оттащить сына в сторону, Димитрия подумала, что все, может быть, еще обойдется, но не тут-то было. Взгляд женщины на мгновение остановился на девушке; беженка разглядывала ее с подозрением, как будто где-то уже ее видела, но не могла припомнить, где именно.
"Пожалуйста, — молилась про себя Димитрия. — Пожалуйста, пусть она уйдет".
Затем беженка резко обернулась и через плечо крикнула кому-то на чешском. Сердце Димитрии тут же ухнуло в пятки.
Из толпы появилась другая женщина — более высокая и тощая, чем мать маленького дьяволенка. Земляного цвета туника, в которую она была одета, доставала ей лишь до щиколотки, и из-под нее виднелись тонкие как спички ноги и огромные босые ступни. И только тусклого цвета волосы и одинаковые темные глаза говорили о том, что обе женщины были родственницами. Судя по всему, сестрами.
Она внимательно посмотрела на сестру, пока та ей что-то судорожно пыталась объяснить, при этом глотая половину слов, а затем перевела свой взгляд на сжавшуюся неподалеку Димитрию, мечтавшую в этот момент о том, чтобы стать невидимкой. Девушка буквально слышала, как у обеих беженок скрипели от натуги неповоротливые мозги.
И прежде чем женщины успели что-то предпринять, со скрипом отворилась маленькая боковая калитка. Решетка, громко скрежеща, медленно стала подниматься вверх, заставляя беженцев нетерпеливо мяться и утробно гоготать в предвкушении свободы.
Стоявшие на границе Посланцы торопливо осматривали каждого проходящего мимо, первым делом проверяя специальным прибором состояние зрачков. Димитрия оказалась практически последней, чему она даже была немного рада, потому что перспектива быть зажатой среди толпы вонючих беженцев ее совсем не прельщала.
Женщины и мальчик, которые обратили на нее внимание, теперь растворились где-то в середине толпы, и Димитрия с замиранием сердца опасливо косилась в сторону живого месива, гуськом продвигавшегося к пропускному пункту.
Минут через пять настала и ее очередь. Высокий Посланец-пограничник — гораздо выше, чем любой представитель человечества, — в нем было метра под три — уже по-привычке осматривал и ощупывал Димитрию. Девушка даже не знала, смотрел ли он на нее или нет: под темной непрозрачной маской не было видно его лица.
Но тут проворные пальцы Посланца, обтянутые в черные перчатки из знакомой материи, остановились на затылке Димитрии. Та затаила дыхание.
Чувство было сродни с тем, когда к тебе прикасается огромная склизкая змея. Она движется по твоей коже медленно, маленьким язычком нащупывая себе дорогу. Что и говорить, приятного было мало.
Посланец что-то спросил у Димитрии на незнакомом ей языке. Осознав, что девушка его не понимает, он спросил на другом — затем на третьем, на четвертом, пока Димитрия не услышала знакомые слова.
— Немка? — спросил он ее на немецком. Школьных познаний Димитрии вполне хватило на то, чтобы понять.
— Боснийка. — Она покачала головой.
— Следуй за мной.