Никто не стал возражать, так что светловолосый мужчина продолжил. Говорил он на английском — на том же языке, что и Николас обращался к собравшимся. Его спутница — эта гадкая девка — явно не понимала, о чем он вел речь.
— Мое имя Дарко, и я не претендую на то, чтобы отнять у вас ваше будущее. — Говоря это, мужчина пристально смотрел прямо в глаза Николасу Кингстону, как будто его глаза были настоящим ядерным оружием. — Но я хочу, чтобы вы знали то, что знаю я. Тогда все будет по-честному. С самого начала я считал эту идею превосходной. Едва я нашел в разрушенном Сараево эту девушку — Димитрию — то сразу понял, что она не просто беженка. Она согласилась помочь нам, не ставя перед нами никаких условий. Вместе с ней я преодолел такое огромное расстояние с одной мыслью — что это поможет нам выжить. Но сейчас я не думаю, что господин заседатель прибыл сюда лишь для того, чтобы поддержать нас в эту непростую минуту. Эта девушка не биологическое оружие — вы должны понять это. Она человек — такой же как и мы все — который тоже потерял во время вторжения всю свою семью. Она выжила только благодаря силе своего характера, и я не хочу, чтобы она умирала по одной лишь прихоти господина заседателя.
— Я полностью с вами согласен, но вы ошибаетесь в ряде пунктов, уважаемый… — начал было Николас Кингстон спокойным голосом, но Дарко тут же его перебил:
— Вы должны знать, что иноземные захватчики, как выразился господин заседатель, вовсе не такие иноземные, как нам прежде казалось. Думаю, господин заседатель в этом вопросе осведомлен гораздо лучше, чем я. Не правда ли, господин заседатель?
— Не имею представления, о чем вы говорите, — невозмутимо отчеканил Николас Кингстон. Ничто в его лице не выдавало его волнения или возмущения. Этого сопляка он мог уничтожить, лишь нажав на курок своего карманного револьвера. К счастью, в отличие от беженцев, повышенной живучестью эти люди не отличались.
— Еще как имеете. Америка десять лет назад. Не припомните? Исчезновение президента с семьей. — Николас продолжал спокойно вертеть ножку бокала, как будто ему вовсе было не интересно, о чем ему рассказывал этот мужчина. Ску-чно. Аж зевать охота. — Спустя несколько месяцев после этого в Белый дом избрали руководителя тайным подразделением войск особого назначения. Еще через месяц — очередной мировой финансовый кризис. Тоже якобы случайность. Спустя еще некоторое время — эксперименты на сербских сумасшедших. Им отправляли загадочное "лекарство" откуда-то из заграницы. После его употребления у пациентов тут же проявлялись признаки наличия в организме вируса. — Николас Кингстон и глазом не моргнул. — Через год после вторжения таинственным образом с лица Земли исчезает американский континент. Из всего этого можно предположить, что Посланцы заметали за собой следы. И вы, господин заседатель, имеете к этому прямое отношения.
— Почему сразу я? — усмехнулся Николас. Его, казалось, нисколько не заботила речь Дарко, а он просто отмахивался от назойливой мухи.
— Вы когда-то давно служили в войсках особого назначения. Были одним из нескольких сотен отборнейших солдат.
— Все это очень остроумно, уважаемый, но откуда у вас такая информация? — продолжал настаивать Кингстон. Немногие по его сладкому голосу догадались, что тот просто издевался. Ему было все равно, что скажет этот светловолосый мужчина и в каких смертных грехах его обвинит. Его надежным аргументом всегда была пуля в голове — все остальное — это так, развлечение.
— Я провел в журналистике довольно-таки много времени и успел обратить внимание на то, что никто не посчитал важным, — затаившуюся Америку. Знаете, господин заседатель, это как вулкан, который слишком долго молчит. Обычно такие вулканы взрываются в самый неожиданный момент.
— Вы забавный. — Николас Кингстон снова усмехнулся и свободной рукой погладил свою тонкую рыжую бородку. — Вы думаете, что у монеты только одна сторона. На вторую обычно вы, журналисты, не смотрите.
— И в чем же, по-вашему, заключается вторая сторона?
— Солнце. — Зубы председателя сверкнули. — А точнее, солнечный ветер. Из-за него Солнце становилось слишком горячим, а затем резко остывало. Люди бы все равно не выжили, а мы только помогли отобрать из всех самых сильных, самых стойких. Мы — это человечество. Не вы. Мы.
И, воспользовавшись тем, что все были захвачены его речью, Николас Кингстон вытащил из кармана револьвер. И каждый выстрел отражался адским огнем в голубых глазах этого совершенного человека.
Эпилог
Весна выдалась на редкость теплой. По квартирке на пятом этаже гулял беспокойный сквозняк. В кресле, поджав под себя ноги, сидела девушка. В руках у нее была потрепанная книжка. Девушка задумчиво теребила пальцами уголки страниц и пыталась уловить, о чем в книге шла речь.
Каждые несколько минут — а то и чаще — девушка вскидывала голову и смотрела в распахнутое настежь окно, как будто за ним что-то вот-вот должно было появиться. Но там было только небо и солнце, которое впервые за последние несколько лет ласкало своим теплом.
Димитрия не могла больше сосредоточиться: какое-то волнение упорно грызло ее изнутри. Она отложила книгу в сторону, даже не потрудившись заложить страницу, и прикрыла веки. Девушка никак не могла свыкнуться с мыслью, что она снова осталась одна. И все, что произошло с ней минувшей осенью, не более чем сон.
Дарко всегда говорил ей, что она ходячая катастрофа, но, будь она и в самом деле неудачницей, выбралась бы оттуда живой? Димитрия очень в этом сомневалась.
Все эти месяцы она жила в неведении, чем тогда все закончилось. Она помнила, как заседатель неожиданно вытащил из кармана револьвер и открыл огонь. Наверное, это были очень быстрые и очень умные пули — тут же слышались короткие вздохи, и не успевшие вовремя среагировать падали замертво. Одна пуля даже оказалась достаточно умной, чтобы обхитрить Дарко. Выжил ли он после этого ранения, Димитрия не знала.
Медбрат Томо, воспользовавшись поднявшейся суматохой, вывел Димитрию из Города. Тогда он сказал ей, что это она ловко придумала — обмануть его. Димитрия тогда даже не улыбнулась.
Он посадил ее на вертолет, и когда пилот спросил у Димитрии, куда лететь, у нее на языке вертелось только одно слово.
"Домой".
Вот так она снова оказалась в Сараево — там, где началась вся эта история.
Тяжело вздохнув, Димитрия краем глаза посмотрела на календарь. Теперь она поклялась не пропускать ни единого дня. Пусть она окончит свои дни здесь как ее сестра и родители.
В тишине Димитрия сварила себе кофе (старые отцовские запасы), затем уселась за стол с чашечкой горячего напитка, закинула ногу на ногу и открыла одну из старых газет. Отец не пропускал и дня без свежей газеты и горячего кофе, обжигавшего губы.
Димитрия находила в этом что-то забавное — возвращаться в прошлое, пусть ненадолго. Прошлое — это все, что у нее осталось. Настоящего больше не было. Настоящее кануло в прошлое.
— Не смотри так на меня, Димка, — серьезно говорил отец, когда она наблюдала за тем, как он пьет кофе и читает газету. Отец был серьезен, но глаза его всегда улыбались.
Но сейчас Димитрия не чувствовала на себе ничьего взгляда. Квартира была все так же пуста, как вчера и позавчера, и позапозавчера. Как неделю назад. И как год назад.
Единственное изменение — это застывшее в полу у порога пятно крови от того беженца, который умер здесь по своей же глупости. Правда, если бы беженец не заявился к ней тогда — не вернулся бы и Дарко. И все бы было по-прежнему. Как вчера. И позавчера.
Воспоминания не давали ей покоя. Добилась ли она чего своими поступками? Или результатом был разгром и тишина? Как долго ей придется ждать ответов на бесконечную череду вопросов?
Газета была четырехлетней давности — совсем неинтересная. Про майскую демонстрацию и какие-то очередные погромы на западе Сараево. В конце прилагался уже разгаданный матерью кроссворд и прогноз погоды. Обещали солнце.
Димитрия оставила газету на столе и вместе с горьким кофе забралась на широкий подоконник. Безучастным пустым взглядом Димитрия смотрела в конец улицы и думала о чем-то своем. О том, о чем прежде никогда не думала.
Она одна. Ну и что? Она выжила — в то время как не выжил никто. Она осталась человеком, несмотря ни на что.
И когда где-то вдалеке появились две человеческие фигуры, Димитрия не придала этому никакого значения. Это могли быть беженцы, решившие остановиться в Сараево на ночь. Уже завтра они уйдут.
Но чем ближе становились фигурки, тем сильнее нарастало волнение в груди у Димитрии.
— Нет. Не может быть, — шептала она, прикрывая рот ладонями. — Я не сошла с ума. Пожалуйста. Я не сошла с ума.
С высоты пятого этажа едва ли можно было разглядеть этих людей. Один был высокий и светловолосый — мужчина. Его спутник был поменьше, больше похожий на ребенка.
Димитрия словно ракета сорвалась с места и выскочила из квартиры. Несколько пролетов вниз — и она уже была на улице, запыхавшаяся, с дрожащими губами.
Только не плачь, приказывала она себе. Бесполезно.
Они приближались с каждым мгновением все стремительнее. Мужчина и девочка. Только теперь Димитрия могла с полной уверенностью сказать, что это была девочка.
Сердце в груди Димитрии стучало так громко, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. Девушка почувствовала, как вспотели ладони. Она смеялась и плакала одновременно. От счастья.
Между ними оставалось всего с десяток шагов. Мужчина и девочка остановились. На нем была кожаная куртка, майка и синие джинсы. Девочка была одета в легкое платье. Весна, конечно, выдалась теплая, но все равно Димитрии казалось, что девочка замерзла.
В живых внимательных глазах мужчины что-то сверкало. Солнечные лучи, догадалась Димитрия. Это солнце.