Сознание возвращалось медленно, будто я неспешно поднимался с глубины. Сначала я услышал, как где-то рядом шелестит бумага. Потом ощутил тепло, тяжесть одеяла, запах отваров и эликсиров с примесью сушёных трав.
Я открыл глаза и какое-то время смотрел в потолок. Свет в комнате был рассеянным и мягким. Окно было прикрыто тяжелыми шторами, практически не пропускающими солнечные лучи, только между неплотно сомкнутых портьер падала на паркет тонкая полоса света. Деревянная резная спинка кровати была похожа на ту, что стояла в гостевой комнате нашего особняка. Значит, я дома.
Повернув голову, я заметил, что в кресле у изножья сидит темноволосый мужчина лет сорока, в свободной белой рясе. Он сидел с прямой спиной, закинув ногу на ногу, и читал книгу, аккуратно перелистывая страницы. Бумага сухо хрустела под пальцами. Я почти сразу узнал её обложку из тех, что я возил с собой, но старался держать подальше от посторонних глаз. В Империи такие книги не печатали и уж точно не продавались в книжных магазинах.
Лекарь не сразу заметил, что я пришёл в себя. Перестал читать, аккуратно закрыл том, положил его на край стола и повернулся ко мне. Негромко спросил:
— Как вы себя чувствуете? Голова не кружится?
Я попробовал было ответить, но язык будто прилип к нёбу. Губы пересохли, горло саднило. Но с трудом я всё же хрипло выдавил из себя:
— Чувствую себя… нормально. Не кружится. Но… пить очень хочется.
Он кивнул, будто ждал именно этого ответа. Потянулся к столу, взял графин с чем-то тёмно-красным, налил в простой стеклянный стакан и, не торопясь, подал его мне.
— Клюквенный морс, — пояснил он, едва я принял стакан. — Пейте небольшими глотками, пожалуйста.
Я обеими руками обхватил стакан. Он оказался прохладным, гладким и тяжёлым. Прислонил тару к губам, сделал маленький глоток. Напиток был кислым, чуть вяжущим, с намёком на мед. И очень холодным. При первом глотке горло отозвалось болью, но потом стало легче.
Я пил аккуратно, стараясь, чтобы зубы не стучали о стекло. Руки всё ещё слегка дрожали.
— Спасибо, — сказал я, возвращая лекарю пустой стакан. Голос был все еще немного сиплым, но уже более уверенным.
Мужчина молча забрал пустую посуду, поставил обратно на поднос. А затем заметил, кивнув на лежавшую на столе книгу, которую еще недавно с интересом читал:
— Любопытную литературу вы читаете, юноша.
Я перевёл взгляд на лежавший на столике том.
— Я бы на вашем месте держал подобные издания на закрытой полке, — продолжил лекарь с ленивой интонацией, — подальше от любопытных глаз. Особенно в таких домах, как этот. А то не ровен час кто-то спросит, что вы нашли в этих крамольных текстах. Автор сего произведения, к примеру, всерьез сомневается в силе молитв. А это, без сомнений, ересь.
Я чуть приподнял брови и нехотя отозвался:
— Это не моя книга. Верните её туда, где ей место.
Лекарь усмехнулся. Не зло, скорее, так, как усмехаются взрослые, когда слышат от юноши нечто в духе «я просто мимо проходил, когда старшие дымили». Но спорить не стал. Просто аккуратно поднял книгу, не торопясь, как будто смаковал момент, и сунул её в свой саквояж. Потом потер ладони. И я сразу почувствовал едва уловимый всплеск силы, тонкий, будто по коже пробежал очень слабый электрический разряд.
Мужчина сделал несколько простых движений пальцами, и рядом с кроватью, в полушаге от меня, медленно выросла прозрачная, словно сотканная из легкого тумана фигура, похожая на анатомический атлас. Внутренние органы подсвечивались мягким красным светом, будто тихо пульсировали в такт дыханию.
— Повезло вам, — не отрывая взгляда от фигуры произнес лекарь. — Медведь едва зацепил вас со спины, практически пробив силовой щит. Повезло, что в поместье Кирова оказался весьма способный лекарь, который талантливо закрыл раны. Так что шрамов не останется. Вам стоит поблагодарить князя за то, что он не оставил вас в беде.
Я слушал, не перебивая. Пульс уже выровнялся, голова не кружилась, но слабость пока держала тело в постели. Лекарь тем временем продолжал:
— Вы потеряли много крови. Но организм молод и со всем справится. Всё остальное в пределах нормы. Даже проверка на алкоголь не дала результатов.
Я нахмурился:
— Какая ещё проверка?
Он взглянул на меня со снисходительной улыбкой.
— Ваш папенька был уверен, что вы от зверя убегали в состоянии… ну, скажем, глубокой рассеянности сознания. Я не спрашивал, откуда у него такие мысли. Но проверку он потребовал не один раз.
Лекарь говорил спокойно, без иронии, почти между делом. Но взгляд бросил выразительный. Прямой, внимательный, чуть выжидающий.
Я усмехнулся, и пояснил без удовольствия:
— Возможно, у него были на то причины.
— То есть вы впрямь в здравом и трезвом уме решили сократить дорогу через закрытую территорию, — проговорил лекарь. — Где живут дикие животные. И вам особенно «повезло» попасть прямо на участок, где обосновался тот самый неприятный медведь.
Я повернул голову на подушке, не спеша, и посмотрел на него поверх плеча. И поинтересовался, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.
— А бывают приятные медведи?
Лекарь хмыкнул, видимо, догадавшись, что я не собираюсь каяться:
— Именно с этим на редкость сложно работать, — вздохнул он. — Сила на него практически не действует. Таких зверей почти не осталось, и именно потому его и доставили сюда. Мастер Киров имеет слабость к таким вот… экспонатам.
Я вяло кивнул. Нахмурился, покосился на стоявший на столике графин, но, поняв, что всё равно не дотянусь, только тяжело вздохнул. Почти все в Империи знали: князь Киров коллекционировал редких животных с тем же вкусом, с каким другие собирали оружие, фарфор или миниатюры. Его парк был закрыт, но при этом хорошо обустроен. Никакой жестокости, с животными. Даже наоборот, простор, защита, присмотр. Никто не мог упрекнуть князя в халатности. Даже этот медведь, несмотря на всю опасность, содержался в идеальных условиях.
Лекарь чуть подался вперёд, поправил поднос с графином на столике, и менторским тоном добавил:
— Судя по всему, вы не заметили табличку на входе.
Голос мужчины был спокойным, как у лектора в университете, который терпеливо обьяснял недалекому студиозусу очевидные вещи. Я не ответил. Просто чуть отвёл взгляд. Потому что таблички на ограде парка не было. Ни предупреждающей, ни запретной. Но я почти не сомневался, что она появится. И окажется ровно там, где положено, если я вдруг решу вернуться и пересмотреть маршрут.
— Я не собираюсь жаловаться, если вы об этом, — тихо сказал я.
Лекарь кивнул, будто и не ждал другого ответа.
— Господин Киров тоже не станет предъявлять вам претензий, — послышался голос от двери.
Я невольно поморщился. Гаврила умел появляться неожиданно. Ни шагов, ни скрипа дверей. Просто в какой-то момент слуга в этом доме оказывался рядом. Как будто был в комнате всё это время.
Я повернул голову. В дверном проеме, сложив за спиной руки, стоял высокий мужчина, как всегда прямой, сдержанный, почти без эмоций на лице.
— Ладно, мне пора, — тут же отозвался лекарь. Он говорил быстро, уже в движении. — Если будут жалобы на самочувствие — зовите.
Он не стал прощаться. Просто поправил рясу, перехватил саквояж и направился к выходу. У двери разминулся с Гаврилой, чуть кивнув, в знак приветствия. Слуга проводил его взглядом, коротким и нейтральным, как будто просто отметил кто вышел из комнаты и в каком состоянии.
И как только лекарь исчез в коридоре, Гаврила вошёл в комнату, едва слышно прикрыв за собой дверь.
— Угораздило же вас, мастер, — качая головой, негромко проговорил слуга, подходя к кровати.
— Главное, что остался жив, — махнул рукой я. — И даже, вроде бы, цел.
— Святая правда, — с лёгким вздохом отозвался он. Уточнил:
— Как вы себя чувствуете?
Я не сразу ответил. Осторожно подвигал сначала плечами, потом шеей. Всё отзывалось нехотя, но почти без боли. Сел, на кровати опустив ноги на пол, который оказался довольно прохладным. И тихо ответил.
— Я в порядке. Только тело затекло. Но в целом ничего не болит. Лекарь говорил, что мне сильно повезло. Его предшественник успел прочистить и закрыть рану ещё на месте.
Гаврила кивнул:
— Вы потеряли много крови. Почти сутки были без сознания. Лекари по очереди вливали силу, разгоняли кровоток, чтобы не было провала. И следили за вашим состоянием.
Я кивнул, не сразу. Потом, помедлив, поднял на него взгляд:
— А та девушка? — спросил негромко. — Что с ней?
Вопрос прозвучал почти машинально, но внутри поднималась тревога — не вспышкой, а глухим эхом. Как будто я снова стоял у забора, сжимая чужую ладонь в темноте.
Гаврила нахмурился. Лоб пересекла неглубокая складка, но взгляд остался ровным. Несколько секунд он молчал, будто что-то обдумывал, а потом проговорил:
— Про девушку мне ничего не известно. С вами хочет побеседовать Арсений Сергеевич.
Я на мгновение прикрыл глаза. Потом осторожно открыл их снова и, не слишком надеясь на чудо, уточнил:
— Он уже в курсе, что я пришёл в себя?
Слуга медленно покачал головой:
— Лекарь, что дежурил у вашей постели, наверняка уже доложил, что вы очнулись. Так что да, мастер, он уже знает.
Я с трудом удержался, чтобы не выругаться. Лекарь наверняка был обязан доложить старшему семьи то, что нерадивый сын очнулся. Неохотно кивнул. Вставать не хотелось. Но откладывать тоже было нельзя. В доме такие вещи не прощались. Даже если ты только что очнулся после встречи с медведем.
Я сел на кровати, нащупал стопами обувь. Опёрся ладонью о матрас, выпрямился. Тело отзывалось плохо, но более-менее слушалось. Дал себе пару секунд, чтобы просто постоять, привыкая к новому положению.
— Что же, — выдохнул я негромко. — Идём.
Гаврила коротко кивнул и шагнул к двери. Я последовал за ним, стараясь идти ровно, не держась за стены.