Глава 3Назначение
Глава семьи, Арсений Сергеевич, ждал меня в своём кабинете. Гаврила остановился у двери, как и положено, трижды постучал и выждал, и дождавшись приглушенного «войдите», открыл дверь:
— Арсений Сергеевич, ваш сын прибыл, — произнёс он, чуть склонив голову.
Из-за его плеча я увидел, как отец поморщился. Коротко, едва заметно, но достаточно, чтобы уловить настроение. По его виду было заметно, что ему тоже не была приятна эта встреча и от этого осознания на душе стало немного легче.
— Пусть войдёт, — бросил князь, и я шагнул внутрь.
Кабинет встретил меня тишиной. Здесь никогда не было ощущения человеческого тепла и домашнего уюта. Только запах кожи, чернил и чуть уловимой пыли. Ее протирали здесь каждый день, но мне казалось, что от этого пыли становилось только больше.
Справа от входа тянулся до самого потолка высокий, массивный книжный стеллаж. Он заполнял стену, и казался больше частью здания, чем мебелью. Книги стояли впритык, ровно, без перекосов. Все корешки располагались строго по краю полки, будто были вымерены по линейке. Я с детства помнил: если хоть один том слегка выдавался вперёд, отец замечал это с порога.
В центре комнаты, ближе к окну, стоял тяжелый рабочий стол из темного ореха с чуть закруглёнными краями. Углы были потёрты, но отполированы до зеркального блеска. Отец не любил менять вещи, но всегда следил, чтобы следы времени выглядели аккуратно.
На столешнице царил идеальный порядок. Массивная чернильница с бронзовым обрамлением, тяжелое пресс-папье в виде львиной головы. На правом углу лежала ровная стопка бумаг. Именно те документы, которыми отец занимался в данный момент. Остальное, как всегда, хранилось в ящиках или в папках на полках.
В самом центре стола лежал вскрытый конверт из белой, плотной бумаги, с чётким сгибом и аккуратным надрезом. Чуть сбоку были свежие газеты. Отец держал скорее чтобы быть в курсе последних новостей столицы и Империи. Особое внимание он всегда уделял первой полосе, которая имела для него особенное значение.
Отец сидел кресле у окна. Высокий, широкоплечий, в костюме тёмно-серого цвета, сшитом безупречно по фигуре. Несмотря на возраст, он не выглядел старым. Скорее зрелым, собранным, как человек, который каждый день напоминает себе, что должен быть в форме.
Лицо его было резким. Прямой нос, подбородок с жёсткой линией, выдававший упрямство, которое я знал с детства. В глазах читался хитрый прищур. Не наглый, скорее, изучающий, настороженно оценивающий. Густые черные волосы были зачесаны назад, и лишь у висков тронула их ровная серебристая седина. Он перевёл на меня взгляд, и в этом взгляде не было ни тепла, ни отстранённости.
Позади, с лёгким звуком, закрыл дверь Гаврила, и мы остались в кабинете наедине. Я остался на месте, не спеша подходить ближе. В комнате повисла гнетущая тишина.
— Как самочувствие? — спросил он наконец, чтобы соблюсти формальность.
Я пожал плечами:
— Как видишь, жив. Хотя, подозреваю, ты этим фактом не слишком доволен.
Я не смотрел ему в глаза, но краем взгляда заметил, как у него дернулась скула, а под кожей начали ходить желваки. Так бывало всегда, когда он старательно сдерживал раздражение, желая казаться спокойным. На щеках выступили знакомые красные пятна.
— Тебе повезло появится в семье высокорожденных, потому что это дало тебе резкий старт в жизни, — ровным голосом начал он. — Без труда поступил в один из лучших лицеев. Получил университетский диплом. Правда, я появлялся в том университете чаще, чем ты. И делал всё, чтобы тебя не выкинули с позором. А чем ты занимался? Ах да. Прожигал дни и ночи со своими друзьями. Лечился от скуки. Пил. Влезал в скверные истории. Хотя, имея доступ к моим счетам, это было делом нехитрым. Так ты и стал городской легендой. Но не в том смысле, которым можно гордиться.
Он умолк. На пару секунд в комнате повисла тишина. Потом он вздохнул и махнул рукой, будто отметив, что говорить дальше бессмысленно.
— Это были ошибки юности, о которых я, поверь, сожалею. — спокойно ответил я, понимая, что напрасно сотрясаю воздух. — И уже сделал выводы. Стараюсь исправиться. Хотя, полагаю, тебе это всё равно неинтересно. Потому что, насколько я знаю, первое, что ты потребовал, это анализ на алкоголь. И назначил ты его скорее всего раньше, чем справился о моем самочувствии.
— Ты же юрист. Сам понимаешь, что проникновения ночью на частную территорию не проходят без последствий, — произнес Арсений, и его голос стал чуть громче, хотя отец все еще пытался контролировать гнев. — Вообще никто бы в своем уме не полез в место, где держат диких зверей. Так что просто ответь мне: зачем ты туда пошёл?
Я посмотрел на него чуть дольше, чем обычно, но голос не менял:
— Зачем? Ты все равно не поверишь.
Отец медленно выдохнул, пытаясь удержать внутри раздражение. Потом заговорил, стараясь говорить ровно:
— Если твоя история будет звучать логично, я постараюсь отнестись к ней серьёзно. Обещаю.
Я чуть пожал плечами:
— Я хотел спасти девушку, которая была в беде.
Он фыркнул, без смеха, почти с жалостью:
— Девушку? Которую никто, кроме тебя, не видел? И ты решил рассказать это вслух, при свидетелях? Тебе не пришло в голову придумать что-нибудь менее… сказочное?
Он потянулся к лежащей на столе стопке прессы и взял верхнюю газету. Развернул, аккуратно, по всем сгибам, и, не глядя на меня, повернул в мою сторону титульную полосу.
На первой странице крупным планом красовалась моя фотография. На ней я стоял в неестественной позе недалеко от ограды парка, чуть растрепанный, с затуманенным взглядом. И я отметил, что репортеру удалось сфотографировать меня явно в не самый удачный момент.
— Можешь попросить, чтобы они перевыпустили тираж? — негромко заметил я, разглядывая снимок. У меня тут лицо немного… неумное. Таким денег не дают. То есть, говоря твоим языком, «в таком виде я позорю семью».
Он ничего не ответил, только чуть приподнял брови и развернул газету. Нашёл нужную страницу и начал читать вслух. Голос у него был ровный, но с тем особенным оттенком, с которым читают для того, чтобы подчеркнуть нелепость происходящего:
— «Сегодняшней ночью юный княжич Медведев вновь оказался в центре скандала. Мастер Николай Арсеньевич взломал защиту частного парка, принадлежащего мастеру Кирову, и без самовольно пробрался на территорию. Но этого ему показалось мало: наследник семьи Медведевых решил побежать наперегонки с сибирским медведем. Секретарь семьи Медведевых пока не даёт официальных комментариев. В своё оправдание мастер Медведев заявил, что пытался спасти девушку, однако никакой особы женского пола на месте обнаружено не было. Даже медведь, как выяснилось, оказался самцом»…
Он замолчал и просто уставился в текст, будто перечитывал это про себя.
— Это они намекают, что ты мог флиртовать с медведем, — все же пояснил князь.
Я криво усмехнулся:
— Такое поведение можно расценивать как прямое оскорбление семье. И поводом вызова на дуэль.
— Статья написана двусмысленно, — согласился отец. — Но обвинить редакцию газеты не получится. Репортеры не выставляют тебя ни преступником, ни героем. Просто… человеком, потерявшим связь с реальностью. Скандалистом. Шутом.
— Не первый раз, если подумать, — отметил я.
Отец сложил газету вдоль прежних сгибов и положил её на край стола. Лист слегка соскользнул, чуть вывернулся, и заголовок оказался наполовину скрыт.
— И такое вышло во всех сегодняшних изданиях, — сказал отец, глядя не на меня, а в сторону окна. — От «Имперских Ведомостей» до самых никчемных бульварных листков. Везде одно и то же. Скандал, сенсация, домыслы. Где же всё это время пропадал наследник семьи Медведевых? Служил ли он, не приведи Всевышний, в монастыре Синода… или, как предполагают особенно творческие репортёры, проходил курс лечения от хмельной зависимости.
Я чуть склонил голову, не пытаясь спорить. Вместо этого сдержанно усмехнулся:
— Идея с монастырём, кстати, не так уж плоха. Если подать правильно, прозвучит почти благородно.
Отец не отреагировал, а я вытянул перед собой руку, провёл ладонью в воздухе, как будто чертил заголовок:
— «Искупление через покаяние». Согласись, звучит убедительно. Увлекательно. Можно будет даже нанять художника для иллюстраций — я в рясе, на фоне восхода…
Он утомленно вздохнул. Словно решил не спорить, потому что не видел в этом смысла. Медленно откинулся в кресле, положив одну руку на подлокотник, а другую на колено. Пальцы чуть подрагивали от сдерживаемой усталости.
— От тебя стало слишком много неприятностей, — сказал он негромко, без обвинений, скорее просто констатируя факт. — И каждый раз прикрывать эти неприятности становится всё труднее. Возможно, ты этого не чувствуешь, но времена меняются. Сейчас за такое поведение легко можно потерять место, не только в канцелярии, но и в любом ведомстве. А кому-то и вовсе попасть под надзор. Или того хуже…
Я слушал не возражая. И когда Арсений закончил, спокойно ответил:
— Как юрист могу тебя заверить, что я уже совершеннолетний. И полностью дееспособный. Так что за свои поступки отвечать готов сам. Без твоей опеки.
— И пока до этого не дошло, — продолжил отец, не повышая голоса, — отправляйся-ка ты, Николай, подальше от столицы.
Он говорил спокойно, даже чуть мягче, чем прежде, будто принял какое-то решение и теперь просто ставил меня перед фактом. Я посмотрел на него, ожидая продолжения, и он устало добавил:
— Пока ты валялся без сознания, пришло письмо с назначением. Ты временно утверждён в должности регента в небольшом княжестве на границе империи.
Я удивленно приподнял бровь. Назначение на такую должность не делалось легко. И уж точно происходило такое не по доброй воле совета. Регент — это не просто административная фигура. Это человек, который принимает практически все решения, касающиеся княжества. Я явно не подходил на эту роль. Потому что был молод и только закончил университет. А опыта в управленчестве у меня практически не было. Поэтому я спокойно уточнил: