Возле капота стоял водитель. Высокий, в аккуратно подогнанной форме. На груди был вышитый герб семьи. Он казался собранным: взгляд, стойка, даже то, как он держал руки, скрещенные за спиной. Но больше всего меня удивило другое.
Он был высокорожденным.
Такое чувствовалось сразу: по выправке, по тому, как он смотрел, не опуская глаз. Обычно на такие должности ставили бастардов или простолюдинов из тех, кто не задаёт лишних вопросов. А этот человек, судя по всему, был мне почти ровня. И служил по собственному выбору. Это настораживало.
Гаврила между тем подхватил мой чемодан, открыл багажник главной машины и, не торопясь, уложил поклажу внутрь. Потом обошёл машину и остановился рядом со мной.
— До встречи, Николай Арсеньевич, — сказал он негромко.
— До встречи, — ответил я и уже было потянулся к ручке задней двери, чтобы сесть в салон.
И тут за спиной прозвучал знакомый голос:
— Братец!
Я обернулся.
Марина почти бежала по дорожке от ворот — волосы в косах слегка выбились, легкое пальто она, кажется, накинула наспех. Щёки у неё были румяные от холодного воздуха или от спешки, а в глазах таилось всё сразу: обида, тревога и упрямство.
— Решил уехать не попрощавшись? — выдохнула она, и прежде чем я успел что-то ответить, обвила меня руками за шею и прижалась. Крепко. По-настоящему.
Я почувствовал, как её пальцы сжались у меня на спине, как вздох прервался на полуслове. Она стояла молча, не двигаясь, и только тихо, почти шёпотом, прошептала мне на ухо:
— Не сгинь там, в этих болотах. Пожалуйста.
Я не ответил сразу. Только поднял руку и погладил её по спине — осторожно, как в детстве, когда ей снился дурной сон.
Сейчас она уже не была ребёнком, но обнимала так же — крепко, с нажимом, будто могла удержать, если захочет.
Мы стояли неподвижно, прижавшись щекой к щеке, как будто время на секунду замерло между вдохом и выдохом. Воздух был прохладный, пахло пылью с дороги, листвой и чем-то домашним. Может быть, её духами, знакомыми с детства.
Марина не отпускала. Плечи её чуть дрожали, не от холода, а скорее от чего-то, что она не хотела показывать. Я не торопил. Просто стоял, пока она не отпустила сама.
Спустя несколько долгих секунд она с неохотой ослабила хватку. Сделала полшага назад, посмотрела на меня снизу вверх и, не говоря ни слова, быстро поцеловала в щёку. Лёгко, но так, что на коже остался едва ощутимый след.
Потом развернулась и направилась к особняку. Быстро, почти торопливо. Пальто развевалось сзади, волосы выбились из косичек. Она не обернулась. Ни разу. Просто шла — прямая, решительная, как будто если обернётся, то всё сорвётся с места.
Я стоял ещё мгновение, глядя ей вслед. Потом открыл заднюю дверь и сел в машину.
Салон был тихий, глухой, пах новой кожей и деревом. Кресло оказалось мягким, с плотной поддержкой под поясницей, обитое тёмной кожей без лишних швов. Я откинулся на спинку, положив ладони на колени.
Спереди, через зеркало заднего вида, на меня взглянул водитель. В глазах — ровное ожидание, ни суеты, ни вопросов.
— Едем, мастер регент? — уточнил он.
— Едем, — ответил я и прикрыл глаза. Веки налились тяжестью, и стало вдруг по-настоящему тихо.
Арсений Сергеевич медленно поднялся с кресла, опираясь ладонью о подлокотник. Движения были сдержанными, точными, как у человека, привыкшего контролировать каждое своё проявление — даже когда он один.
Он подошёл к окну и, не спеша, двумя пальцами отодвинул край тяжёлой шторы. Тотчас открылся вид на подъездную аллею.
Кортеж уже отъезжал от особняка. Машины одна за другой медленно катились по гравию, почти бесшумно, фары резали утренний свет. На крыше одной из машин едва заметно колыхался флажок.
Арсений Сергеевич смотрел, не моргая, как будто хотел зафиксировать в памяти этот момент — не из сентиментальности, а скорее для порядка. Затем пробормотал:
— Счастливого пути, Николай.
В голосе прозвучало облегчение пополам с усталостью.
Он на секунду задержался у окна, следя, как машины скрываются за воротами. Потом опустил штору, аккуратно разровнял складку и вернулся к креслу.
Сел не торопясь, положив руку на подлокотник, закинул ногу на ногу. Лицо оставалось спокойным, но в глубине взгляда мелькнула тень. Коротко. Как неуловимая догадка, что не всё в этой истории так надёжно, как хотелось бы.
Пока всё шло по плану. Договорённости были соблюдены, нужные люди дали добро. Никто не задал лишних вопросов, никто не стал указывать на возраст или неопытность нового регента. На то, что род его ещё слишком молод, чтобы в одиночку удерживать земли.
Все сделали вид, что поверили. А может, им и не нужно было верить — им нужно было своё.
У каждого был интерес. И каждый из тех, кто участвовал в продвижении, ожидал выгоды. Не немедленно, но вовремя. Николай, с его манерой держаться в стороне, с его привычкой жить отдельно от системы, подходил для этого как нельзя лучше. От него требовалось лишь одно: не мешать.
Если он просто останется собой, если не начнёт лезть туда, где не нужно, — всё сложится. Все получат то, что хотели. Или почти все.
Арсений Сергеевич провёл ладонью по подбородку, откинулся в кресле и нажал на встроенную кнопку у стола. Почти сразу в дверях появился слуга.
— Голубчик, принеси-ка мне чаю, — негромко сказал хозяин особняка.
Глава 5Дорога
Кортеж летел по дороге так, будто за нами гнались черти. Машина мягко вписывалась в повороты, будто скользила, а не ехала. Но скорость была такая, что иногда появлялось то странное ощущение, когда разум говорит «всё под контролем», а тело кричит «притормози, пока жив».
Я с опаской покосился на дорогу как раз в тот момент, когда водитель с лёгким движеием руля уверенно обогнул многотонный тяжеловоз, который перевозил бревна на открытой платформе, нырнул между отбойниками и вырулил обратно на главную дорогу. Машина даже не дрогнула.
— Будьте спокойны, мастер регент, — сказал он негромко, не отрывая взгляда от трассы. Голос у него был ровный, сдержанный, как у человека, который уже привык, что рядом с ним часто волнуются.
— Надеюсь, — усмехнулся я, чуть короче, чем обычно. Я пытался скрыть страх, но мой голос предательски дрогнул. — Потому как другого регента вам найти будет не так просто.
Он кивнул, будто с этим никто и не спорит:
— Тут вы правы. У нас выбора нет. Нам Великий князь позарез нужен. А вы, мастер, по крови родич. Это главное. А что молодой — так дело наживное. Опыта наберётесь.
— Я не Великий князь, — отозвался я больше по инерции, чем из желания спорить.
В моем голосе не было раздражения, но и поддержки беседы я особо не выражал. Хотя в глубине сознания промелькнула мысль: уж больно разговорчив у нас водитель. И позволяет себе чуть больше, чем принято. Впрочем, я сейчас не в столице. А до княжества путь неблизкий. Может, в Северске так заведено.
Водитель махнул рукой, будто это всё мелочи и простодушно продолжил:
— Что регент, что Великий князь — мне всё едино. Я человек простой. Мне важно, чтобы был тот, кто за землю отвечает. Без хозяина на земле начинается сумятица. А у нас и так всё на нитке держится. Люди не знают, к кому идти, за кем слово последнее. ТАк и до анархии с хаосом недалеко.
Я чуть повернул голову, взглянув на него внимательнее. Он говорил спокойно, без нажима. Не как тот, кто хочет втереться в доверие, а как человек, который просто высказывает то, что думает. Может, и правда ему всё равно, кто сидит в кресле князя — лишь бы не пустовало.
— Думаете, я подойду? — спросил я тихо, скорее для себя.
— А вы не думайте, — ответил он. — Просто делайте. Подойдёт или нет — это не сразу видно. Но если человек встал на место, его время проверит, а жизнь все расставит по местам. Не разговоры, не родословная, не указ имперский после человека не остается. Остаются дела.
Машина мягко взяла очередной поворот. За окнами потянулись темнеющие деревья. Небо клонилось к вечернему, и дорога стала чуть уже, старее, с трещинами и краями, заросшими мхом.
— А как же Совет? — спросил я с лёгкой улыбкой, чуть прищурившись. Вопрос был больше проверочным, чем спорным.
Водитель будто не сразу понял, к чему я клоню. Потом глянул в зеркало заднего вида и пожал плечами:
— А что Совет? — голос у него был удивлённо-простой, будто я задал что-то очевидное. — В Совете пара десятков человек. Как им до одного мнения договориться? У каждого свой интерес, свои люди, свои представления о правильном. Один за старину держится, другой — за промышленность. Один про мастеровых печётся, другой о дорогах переживает. Третий думает, как бы купеческие интересы протолкнуть Все вроде за общее дело ратуют, но каждый тянет в свою сторону. А так к согласию не быстро придёшь.
Он замолчал на секунду, будто позволив словам осесть, а потом добавил уже спокойнее, но с тенью убеждённости:
— Решать один человек должен. На то мы и Империя.
Я покачал головой:
— Только вот не просто так почти сто лет назад Император отдал часть полномочий Государственной думе, — отозвался я, стараясь, чтобы голос не звучал как лекция. — И Совет княжества создаётся не для красоты. А чтобы уравновешивать власть. Чтобы решения принимались не по воле одного, а с учетом разных сословий. А мы не скатились в то, от чего когда-то ушли.
Водитель хмыкнул, не язвительно, скорее с оттенком привычного несогласия:
— Это вы, мастер, из книг всё берете. Из тех, где бумага тонкая и шрифт мелкий. Я таких даже в руках не держал. Не по уму мне учебники, да и не по нужде. Я человек маленький. Поэтому говорю как есть.
Он выровнял руль, обогнал тихо ползущий микроавтобус, и снова заговорил всё тем же ровным голосом:
— Но, мастер регент, я давно на этом свете живу. И вижу, что, когда десять человек пытаются к согласию прийти, дело стоит. Потому как один боится, другой тянет, третий не понял, а четвёртому выгодно, чтобы ничего не вышло. А когда один отвечает, тогда всё ясно становится. Коли сделал, то отвечай в случае чего, перед людьми, перед Империей, перед Небом. А если уж совсем загордился, заигрался — не беда. Дойдёт до самого Императором, глядишь, и приедут к князю кустодии. Без пафоса, без предупреждения.