— Нет, вы не расслышали. А я слышал, называли Каридиуса.
Небольшая группа, отделившаяся от толпы, окружила полисмена и Мирберга. Поднялись крики.
— Что же вы не стаскиваете любимчика Крауземана?
— Проходите! — скомандовал полисмен.
— А разрешение у него имеется?
О’Шин огрызнулся.
— А ваш-то имел разрешение?
Мирберг прекратил спор, заявив громогласно:
— Да, мистер Каридиус имеет разрешение, — и протиснулся поближе к О’Шину, на ходу вытаскивая бумажник.
О’Шин ловко принял врученную ему мзду и поднял другую руку.
— Да, мистер Каридиус имеет разрешение. Пусть говорит.
Каридиус начал:
— Джентльмены и сограждане! Я представляю «Лигу независимых избирателей», которая ведет борьбу в нашем штате и во всей стране против взяточничества, фаворитизма и политической коррупции.
Толпа зашумела:
— Долой! Убирайся с нашего ящика!
— Джентльмены, я не последую примеру предыдущего оратора и не стану опорачивать весь наш политический строй, созданный разумом и кровью наших предков, только из-за того, что правительство предприняло некоторые шаги для восстановления, хотя бы и при помощи сильно действующих средств, экономического равновесия…
Снова негодующие крики.
— Отчаянное положение требует отчаянных средств. Наша «Лига» борется и будет бороться за такое правительство, которое не знает взяточничества, фаворитизма, политической коррупции…
3
Пока мистер Генри Ли Каридиус громил с трибуны взяточничество, фаворитизм, политическую коррупцию и высокие налоги, к Мирбергу и мисс Стотт пробралась девушка-итальянка с явным намерением заговорить с ними. Вначале ей это не удалось — соратники Каридиуса оживленно обсуждали речь своего кандидата. Наконец мисс Стотт обратила на нее внимание. Девушка сказала:
— Простите, мисс, вы, кажется, пришли с этим джентльменом, который сейчас говорит…
— Да, да, мы оба, мистер Мирберг и я, пришли с этим джентльменом, который сейчас говорит…
— А это и есть мистер Каридиус?
— Совершенно верно.
— Это тот самый, про которого недавно кричала машина с мегафоном? — настаивала девушка.
Мисс Стотт подтвердила и это. Искоса взглянув на мистера Мирберга, она подумала, что, пожалуй, великий Крауземан оказал Каридиусу гораздо большую услугу, чем рассчитывал, когда снисходительно предоставил в его распоряжение свою машину.
— Значит, он… мистер Каридиус… политический деятель? — волнуясь, продолжала девушка, и мисс Стотт заметила, что она быстро перебирает пальцами четки, надетые на шею под блузку.
— Разумеется, раз он говорит речь, значит — он политический деятель, — наставительно сказала мисс Стотт.
Девушка понизила голос.
— Я хотела спросить у вас… имеет он какое-нибудь отношение… — Она пристально посмотрела на мисс Стотт, наморщила лоб и закончила почти шопотом: — К… Джо.
— Джо? — переспросила мисс Стотт, тоже невольно понижая голос.
— Джо Канарелли.
Конни вытаращила глаза:
— Кто такой Джо Канарелли?
— Он агент Союза защиты сиропщиков, — все так же тихо объяснила девушка.
— А причем тут мистер Каридиус?
— Я хотела попросить его, чтобы он сказал Джо Канарелли… пусть снизит немного налог, который он берет с мамы… маме нечем платить… слишком часто приходят за деньгами… и слишком много берут… — Она боязливо оглянулась по сторонам: не подслушивает ли кто-нибудь.
Мисс Стотт пришла в полное недоумение:
— Но ведь все общества берут взносы в определенные сроки.
— О нет, мисс, Джо Канарелли… нынче придет… а завтра еще что-нибудь придумает и опять придет… а на будущей неделе опять что-нибудь придумает и…
— А чего же вы хотите от мистера Каридиуса?
— Чтобы он поговорил с Джо Канарелли… пусть повременит немного.
— А где можно найти этого Джо Канарелли? — спросила мисс Стотт со смутным беспокойством.
— Сейчас он в нашей лавке… — торопливо заговорила девушка, — я видела, как он входил. А мама позволила мистеру Каридиусу выставить его портрет в окне лавки, вот я и подумала… не заступится ли он за нее перед Джо.
Тем временем Каридиус закончил свою филиппику против взяточничества, подкупов и коррупции и, спустившись с ящика, подошел к ним. Он услышал последние слова девушки и осведомился, о чем идет речь.
— Речь тут идет о рэкете[2] Канарелли, — коротко объяснил адвокат. — Нечего нам путаться в его дела.
Каридиус задумался:
— Но ведь «Лига независимых избирателей» намерена бороться против…
— Вас еще не выбрали, — напомнил Мирберг. — Нельзя ввязываться в бой, не имея в руках оружия.
— Да, но какая бы это была для нас реклама, если бы я начал борьбу против одного из старейших рэкетиров!
— Момент неподходящий, — ответил Мирберг. — Избиратели не успеют узнать об этом, а организация Джо узнает немедленно и дружно будет голосовать против вас. Вы только потеряете голоса.
Пока двое мужчин решали, стоит ли ввязываться в дело Канарелли, мисс Стотт загорелась сочувствием и предложила девушке проводить ее домой. Если ей и не удастся ничем помочь, она все же ознакомится с положением, а это пригодится в следующей предвыборной кампании.
— Послушайте, — возразил Мирберг, — ведь тут решительно не с чем знакомиться. Это самый обычный сиропный рэкет Канарелли, такой же точно, как куриный или рыбный. Все подробности давно и хорошо известны. Единственное затруднение, с которым вы можете столкнуться в будущей кампании, это отсутствие доказательств, а главное — отсутствие судьи, который согласился бы признать доказательства, если бы таковые нашлись.
— Я сама буду живым доказательством, раз увижу собственными глазами, — заявила мисс Стотт, уходя вместе с итальянкой.
— Постойте, — с искренней тревогой крикнул ей вдогонку Мирберг, — быть живым доказательством… совсем не безопасно…
Мисс Стотт оставила его предостережение без внимания и продолжала свой путь. Она, разумеется, слышала о произволе, царившем в трущобах, на городском дне, знала об этом смутно, беспредметно, потому что такие вещи описываются в бульварных листках, которых люди ее интеллектуального уровня не читают. Да и кроме того, мелодрамы, разыгрывающиеся в уголовном мире, никогда не случаются с людьми ее класса. Есть какой-то буферный, срединный слой, который ограждает от подобных неприятностей ее мир. И теперь она пробиралась со своей спутницей в густой толпе с таким чувством, какое испытывает американец, вступая в чужую страну.
В начале убогого переулка стоял мальчуган-итальянец, который остановил их вопросом, заданным, впрочем, очень спокойным тоном:
— Ты хочешь втянуть ее в эту историю, Паула?
— Да, — не совсем уверенно отвечала девушка.
— Никакого толка от нее не будет.
— Она знакома с политиком, которому полиция разрешила говорить на Хэйуорд-стрит.
Глаза мальчугана, такие же черные, как у девушки, уставились на мисс Стотт:
— Джо рассердится.
— Конечно, рассердится, если она помешает ему.
Они пошли дальше, и мисс Стотт спросила с любопытством:
— Кто это?
— Мой брат, Анджело Эстовиа.
Конни облегченно вздохнула.
В первую минуту у нее мелькнула мысль, что мальчик был выслан самим Джо на разведки.
Паула остановилась у двери небольшой лавчонки, из которой тянуло запахом кипящего сахара. На пороге стояли, поглощенные разговором, тучная пожилая итальянка и щуплый, щеголевато одетый мужчина. Ни тот, ни другая не обратили внимания на Паулу и пришедшую с ней Конни. Щуплый мужчина повторял, не повышая голоса:
— Но ведь взнос установлен в двадцать пять долларов с тележки.
Пожилая женщина возражала тоже негромко, но голос ее дрожал от скрытого волнения:
— Но я внесла вам двенадцать долларов на прошлой неделе.
— Внесли за котлы, у вас четыре котла, — он шагнул внутрь лавки и показал рукой, — четыре… взносы взимаются, смотря по оборудованию… со всех так… это справедливо.
— Послушайте, — сказала старуха, — у меня всего навсего тридцать долларов. Что ж вы хотите, чтобы я дело прикрыла? Какая вам будет от этого польза? А на пять долларов ничего не сделаешь.
Щуплый мужчина нахмурился:
— Миссис Эстовиа, я не могу делать исключений.
Союз защиты сиропщиков взимает по двадцать пять долларов с каждой тележки. Если я уступлю вам, какими глазами я буду смотреть на другого члена Союза, у которого побываю после вас? Не могу же я сказать — «с одного я беру, с другого — нет». Вся моя организация развалилась бы. Я никого не хочу обманывать. Рад бы помочь вам, но вы сами видите, что не могу.
— Мистер Канарелли, — перебила его вдруг Паула, — эта лэди… она пришла от Крауземана.
Канарелли обернулся к мисс Стотт в безмолвном изумлении.
— Крауземан… прислал сюда… бабу?
Итальянка сверкнула черными глазами.
— Сегодня выборы… женщины имеют право голоса.
— Да… это мне известно, — отозвался рэкетир, внимательно вглядываясь в обеих девушек.
— Моя мать тоже имеет право голоса, — продолжала Паула.
— Послушай, Паула, уж не бегала ли ты к боссу жаловаться на меня?
— И я, и мама имеем право голоса, мы можем требовать, что нам угодно, за наши голоса, — резко ответила девушка. — Вам ведь можно договариваться с боссом?
— Да, но…
— Эта лэди заодно с человеком, за которого агитировала машина босса.
— Это правда? — неуверенно повернулся к мисс Стотт щеголеватый человечек.
Мисс Стотт была сильно смущена. Она чувствовала, что запутывается в какой-то большой непонятной сети. Она охотно уклонилась бы от участия в этой истории. Как бы не навлечь на семью Эстовиа еще худшие неприятности. Тем не менее она ответила, строго придерживаясь истины.
— Я просила мистера Крауземана предоставить в мое распоряжение машину с мегафоном, и он согласился.
— А кто ваш кандидат?
— Мистер Каридиус.
— Разве босс поддерживает мистера Каридиуса?