Мехасфера: Ковчег — страница 11 из 71

Довольный Чарли пошел к дому вождя, уже прикидывая, как будет там жить. По пути он подмигнул сидящей на земле Лиме, скорчив омерзительно пошлую гримасу. Он снял шлем и подразнил девушку недвусмысленным движениям языка. Удивительно, как сильно могут различаться внешность человека и его характер. Порой кардинально. С виду самый настоящий красавец, насколько это возможно при белом цвете кожи, с русыми волосами и пирсингом брови, с крепкой развитой шеей, от которой на генетическом уровне млеют женщины, с притягательной улыбкой, как с обложки спортивного журнала тысячелетней давности, он был даже привлекательнее Куско. И настолько же омерзительнее по своему существу, если сравнивать их двоих.

Хотя, кто знает, каким бы был Куско без необходимости нравиться большинству племени с целью занять пост вождя. Не исключено, что тем самым Чарли.

Сам предполагаемый преемник вождя сидел в это время в доме отца. Вместе со старым Юрасом он прильнул к окну.

— Это окно возможностей, — светился отец. — Понимаешь? Все может обернуться даже лучше, чем я надеялся.

— Я так долго этого ждал, — радовался Куско.

— Главное — без необдуманных действий. Не спугни удачу.

Юрас вышел из дома в тот самый момент, когда белокожие начали заставлять уцелевших инков убирать мусор и трупы в центре лагеря. В своих титанических доспехах они легко могли управляться с тяжелыми предметами сами, но с присущим людям Нового Света высокомерием заставляли работать людей Старого. Юрас оценил обстановку и подошел к главному на этом участке солдату с буквой B, позывной Браво.

— Ваше святейшество, — не забывал кланяться инк. — Думаю, я смогу убедить соплеменников отдать семена без лишнего кровопролития. Что такое жалкие зерна по сравнению с человеческой жизнью? Знаете, люди уважают меня…

Он хотел добавить «и моего сына», но вовремя остановился. Даже преследуя здравую цель обойтись без новых жертв, он мог оказаться в глазах некоторых инков предателем, коллаборационистом, поэтому незачем было бросать эту тень на сына. Он напомнит о Куско, только когда большинству станет понятно, что старик действительно хочет разрешить кризис дипломатическим путем… заработав при этом политические очки.

— Хитрый краснокожий, — рассмеялся Браво. — Ну ладно, почему нет. Убеди своих людей собраться на этой площади. — И громко добавил: — Кто не вылезет из своей щели через минуту, будет убит!

Стена огня вокруг лагеря к тому моменту уже погасла, поэтому выходить из убежищ пришлось в темноте. Один за другим инки вылезали из укромных мест и плелись к месту сбора, где еще недавно лежали трупы, а теперь высыхала кровь.

— Слушайте его, — помогал Юрас. — Иначе нам несдобровать.

— Кучнее, кучнее, — командовал Браво.

У всех белокожих в шлемах стоял прибор ночного видения, поэтому их зрение ничем не уступало дневному. Некоторые инки этого не знали и попытались спрятаться ближе к окраине лагеря, не очень далеко, чтобы не попасть в лапы людоедов и диких зверей, но и не очень близко, чтобы не угодить в руки пришельцев. Их быстро нашли.

— Вы двое! — крикнул всевидящий марсианин. — Живо сюда!

Пораженные таким зрением белого человека инки послушно бросились к центру лагеря. Да и каковы были альтернативы? Скрыться в лесу? В глухих местах не прожить и недели, а в лагере ты хотя бы оставался среди близких, знакомых людей.

Лидер пришельцев показал на вышку, где до сих пор сидел потрясенный инк. Он единственный видел все, начиная с мясорубки в лесу и заканчивая бойней в лагере. Он пережил шок, несовместимый со здравым рассудком, а поэтому не мог двигаться самостоятельно. Альфа это понял и не стал открывать по нему огонь, когда вышла отмеренная для краснокожих минута.

— Принеси его, Дельта, — приказал он, и человек с буквой D полез на башню.

В это время другие солдаты устанавливали принесенный с собой прожектор, чтобы выключить ночное зрение, от которого начинала болеть голова. Они подняли треногу с направленной лампой на крышу уцелевшего дома, подключили компактный источник питания, и яркий свет разогнал ночь на отдельно взятом клочке земли. Инки испуганно щурились от непривычно близкого солнца, пока кто-то из добрых захватчиков не объяснил им, что это просто чрезмерно большая лампочка, о существовании которых племя, конечно, знало. Попутно такие прожекторы появились по всему лагерю и вспыхивали сгустками света на бескрайней толще ночи, как пузырьки кислорода, поднявшиеся из воды.

Когда Дельта стащил парня с вышки, на том лица не было, точнее оно оказалось мертвенно бледным, ровно такого же цвета, как лица некоторых захватчиков — они уже сняли шлемы и были прекрасно различимы в свете прожекторов. Двенадцать солдат оказались скорее белыми, а восемь — скорее черными. Разумеется, какого-то единого темного и светлого цвета не было — у каждого солдата был свой уникальный оттенок, словно бог-создатель, чтобы поднять себе настроение, стал рисовать людей черным вместо красного, но краска начала заканчиваться, а потом и вовсе сошла на нет. Оставшихся он оставил белыми, потому что нагрянул дедлайн.

Пока сотня плененных толпилась на пятачке в центре лагеря, захватчики сооружали вокруг них загон. Стальные мышцы, огибающие тела солдат, помогали легко поднимать доски, щиты и даже части разрушенных стен. Солдаты делали это сами, потому что нельзя было доверять простым людям создание своего собственного концлагеря, ведь краснокожие могли сделать его непрочным. Когда ограда была готова, по ней протянули колючую проволоку, чтобы самые ловкие инки не смогли быстро перепрыгнуть ее и убежать, по крайней мере прежде, чем их настигнет лазерный луч возмездия. Стена не выглядела очень прочной. Это был во всех смыслах простой загон, отделивший жителей лагеря от их домов, которые теперь занимали солдаты. Те устроились роскошно, по отдельному зданию на каждого. Стояла уже совсем поздняя ночь, и замученные долгим полетом военные окончательно вымотались, хотели на боковую. Инки безропотно наблюдали за их домашними приготовлениями, за тем, как бело- и темнокожие выбрасывают из зданий золотые украшения, статуэтки и безделушки, ценные для инков как память, но бесполезные для пришельцев из далекой колонии… Точнее теперь уже Земля становилась колонией прилетевших на нее людей, а Марс являлся, таким образом, метрополией. Колесо времени проделало целый круг и даже не думало останавливаться.

Один из солдат, отмеченный буквой Е и с позывным Эхо, остановился на пороге своего нового дома, нажал на груди какую-то кнопку и вышел из защитной брони, раскрывающейся вертикально сзади, со спины, как маленький человек из панциря. Тут он заметил ребенка, заползшего на ступню оставленного им каркаса.

— Нравится? — спросил Эхо, крепко сложенный брюнет с густыми усами и по-армейски короткими волосами. Он поднял краснокожего малыша. — Это называется экзоскелет. Экзо — значит снаружи. Что-то типа панциря у моллюсков и членистоногих. Может, даже у черепах… Хотя нет, у черепах немного другое. Скорее как у цикад. Ты еще слишком мал, чтобы понять. — После этих слов Эхо передал малыша инкам через стену с колючей проволокой.

Его короткий рассказ услышали несколько членов племени, и к утру все инки знали, что такое экзоскелет.

Ночь выдалась бессонной. Инки лежали на холодной земле, сбившись в небольшие группы, чтобы сохранять больше тепла. Никто не дал им взять достаточное количество теплых вещей, поэтому у некоторых зубы стучали от холода. Многие плакали и стонали от полученных ран, некоторые бредили. Попавшие в жуткую передрягу, пережившие адские зрелища и страдания люди мечтали увидеть ночной кошмар, который по определению не может быть таким же безумным, как окружающая реальность. Ночной кошмар означал, что на какое-то время тебе станет легче, но он не приходил. Не давали заснуть и направленные на инков прожектора, помогавшие следить за сохранностью стада, — пленных стерегли двое солдат, сменявшихся каждые два часа в течение ночи.

Несколько инков взяли выброшенную из домов мебель, разломали ее на части и разожгли огонь в той самой куче угля и золы, что осталась от лагерного костра. Вокруг сразу собрались самые сильные и наглые. Среди них первыми были Юрас и Куско, прихватившие с собой Лиму. Бедная девушка пребывала в шоке, поэтому не сопротивлялась. Только через несколько часов угнетающе тяжелой бессонницы она вернулась к жизни и обнаружила себя в компании омерзительного борова Юраса, который с радостью воспользовался отсутствием ее отца, став теперь прислужником незваных гостей. Само по себе пленение Инки не особо волновало Лиму, ведь все они по сути были в плену, просто кто-то сидел в помещении, а кто-то в загоне под открытым небом. Больше всего ее мучила простреленная нога единственного и любимого родственника. В его возрасте и без серьезной помощи это могло привести к несчастью. Дождавшись, когда обнявший ее Куско перестанет ерзать и увидит свой первый кошмарный (так ему и надо) сон, девушка поползла к краю их нового лагеря, ближе к тому месту, где держали отца.

Стена загона проходила в нескольких метрах от импровизированной тюрьмы, поэтому шепот родной дочери Инка услышал сразу.

— Отец…

— Лима? Как ты? — послышался его голос.

Старик прильнул к заколоченному окну дома, где его заперли вместе с Матфеем, а девушка ухватилась руками за край ограждения. Между ними тянулся двухметровый проход.

— Все хорошо, отец, не волнуйся, — прошептала она. — Как твоя нога?

— Кровь еще сочится, — начал Инка, и девушка, сдерживая гнев, прикрыла глаза. Лучше бы выстрелили в нее. Не было бы так больно. — Но мне помогает Матфей. Он перевязал рану. Без него было бы совсем худо.

— Кто это такие? — не в силах стоять, Лима присела и оперлась о стену. Она оказалась к отцу спиной и повернула голову, чтобы лучше его слышать. Щель между досками хорошо пропускала звук. — Я единственная догадывалась, что они прилетят, но, как самая последняя дура, отмахивалась от видений, поэтому ничего важного не узнала.