— Продержишься? — коротко спросил Хан.
Пуно кивнул — а что ему оставалось? — и друг вернулся к поводьям, погнав лошадь вперед что было сил. Наблюдавшая за ними Лима с облегчением выдохнула и закрыла глаза. Сама того не осознавая, она крепко обхватывала талию сидящего перед ней Куско, волнуясь совсем за другого. Но будущий вождь об этом не догадывался или просто не хотел знать. Его все устраивало, он улыбался и отводил свободную руку назад, поглаживая дрожащее от нервного напряжения бедро Лимы.
Отряд продолжал бегство вперед. Весь следующий день лил затяжной дождь, и всю следующую ночь в небе, как порванный в лоскуты красный флаг, трепыхалось северное сияние. Кровь лилась и над головой, и под ногами. Через несколько часов после сброса четвертого экзоскелета пришел черед пятого, но у бойца не заладилось с механизмом открытия, и он потерял самые важные в его жизни секунды, ставшие роковыми. Высадивший его вездеход уехал вперед, а бросившегося на помощь морпеха отбросили в сторону дикси. Пока отряд расстреливал напавших со всех сторон мелких мутантов, крупные силы врага в лице берлогов ринулись на одиноко стоящего в грязи солдата. Он бросил попытки расстегнуть экзоскелет и принялся отчаянно отбиваться, но против гигантских медведей даже его титановый панцирь оказался бессилен. Весящие целую тонну создания навалились на него с двух сторон и таки разблокировали механизм раскрытия брони, попутно разорвав морпеха на части. Под алым свечением неба брызнувшая во все стороны кровь не показалась чем-то удивительным, непривычным. Глаза людей даже не сразу отреагировали на лишние пару оттенков в единой на всю чертову Пустошь красной палитре. Так или иначе, жертва не стала напрасной — у еще живых появилась лишняя минута на бегство. Они рванули вперед по нехоженой вязкой тундре, как делали уже несколько раз. Однако то ли мутанты стали хитрее, то ли батареи вездеходов потеряли всю мощность, а уставшие от трех суток бегства лошади начали идти медленнее, но каннибалы успели сожрать весь концентрированный уран из экзоскелета и через какие-то три минуты вновь взяли в тиски караван. Люди не успели и глазом моргнуть, как со всех сторон опять показались гадкие пасти со стекающей из них смесью крови и светящегося от радиации топлива. Встроенные в вездеходы счетчики Гейгера безумно застрекотали, как стая выпущенных на волю сверчков. Такая концентрация опасного вещества вокруг морд мутантов была видна в первый раз. Прежде самые насытившиеся твари сильно отставали от каравана и, когда нагоняли его через много часов, уже успевали слизать все сгустки урана со своих гнойных морд, но теперь они нагнали беглецов гораздо быстрее и предстали перед ними во всем своем чудовищном безобразии.
— Мать честная! — успел крикнуть кто-то. — Это конец!
Сразу с двух сторон на караван неслись мутировавшие медведи. Заблудившийся в тайге дождь не успел вовремя залить землю по пути бегства людей, и больше ничто не стесняло движений шестилапых уродов. Комки грязи еще свисали с их шкур и оставляли мокрый след позади, но когти четырех задних конечностей уже крепко цеплялись за сухой грунт и корни деревьев — раздутые вены на теле леса.
— Осторожно! — крикнул один краснокожий, но было поздно.
Даже обернувшись на крик и заметив опасность, люди уже не имели возможности среагировать. Все произошло как в замедленной съемке. Морпехи и инки успели посмотреть в сторону бегущей на них волосатой массы, но и только. Бросить взгляд было намного легче, чем среагировать. Этот дар природы — осознание опасности — ничего нам не стоит, не требует ни секунды, он вообще за гранью обычного течения времени, как нулевая точка на таблице координат. Все живое в этом мире обладает магическим навыком заметить опасность в какой-то квант миллисекунды, в столь сжатый отрезок небытия, за который не успевает просы́паться даже одна песчинка в песочных часах бога времени. Это краткое замедление всего сущего похоже на Большой взрыв, произошедший в одно мгновение, но мгновением это является только с точки зрения нашей физики, претерпевшей немалые изменения с тех пор, как время разогналось. А в момент самого взрыва, в короткую миллисекунду, время текло иначе. Может, тот миг растянулся на триллион лет, утопающих в бесконечной последовательности вспышек сверхновых атомов и нейтронов. Ну и кто после этого скажет, в какой период между Большим взрывом и этой погоней время замерло, а в какой летело вперед, разрывая собой пугающий саван будущего? Все это чертовски относительно.
Вот и теперь замершие в моменте люди успели увидеть несущегося на них берлога, но миг этот был настолько краток, что никакие сигналы не могли отправиться к их рукам и тем более ногам. Движения существовали в другом измерении, появившемся гораздо позже взрыва, они требовали какого-то времени. Морпехи и инки оцепенели, но только лишь потому, что устремленные в вечность координаты бытия еще не сдвинулись с места. То был бесконечно большой и бесконечно малый отрезок небытия. Кто может с уверенностью утверждать — длинным он был или коротким? Ученые-космологи на Земле, а потом и на Марсе безрезультатно бились над этой неразрешимой проблемой.
Когда же сигналы мозга дошли до рук и ног инков, уже стало поздно. Огромная туша оттолкнулась задними лапами от земли, усилила свой рывок ударом второй пары лап о дерево, словно проделав гравитационный маневр вокруг планеты для ускорения, пронеслась над двумя инками и снесла, как небесный болид, лошадь с краснокожими. Это походило на боулинг. Тяжелый шар весом три тысячи фунтов поразил кеглю весом «всего» в шестьсот, если считать двух людей в седле и поклажу. Крепкая и сильная лошадь разорвалась на две части, как пакетик с сахаром. Инки упали в разные стороны — один парень остался без ноги, зажатой между лапами берлога и крупом лошади, а другой рухнул в грязь с уже сломанным в нескольких местах позвоночником. Вроде без жертв, но отряд лишился двоих людей. Никому и в голову не пришло спасать потерявших подвижность инков. В той смертельно опасной ситуации это казалось вполне нормальным.
Пока торжествующий берлог упивался литрами крови из разорванной артерии лошади, а ее открытое стучащее сердце завораживало взгляды, как голова Медузы Горгоны, другая тяжеловесная тварь вынырнула из бурелома с севера от отряда. Второго берлога успели заметить издалека, но особая импрессия, с которой он показался возле людей, произвела некое подобие эффекта внезапности. Его больной медвежий разум не захотел оббегать груду поваленных деревьев, и зверь просто попер сквозь них, разнося все своими стальными мышцами. Мутанту было плевать на порезы и ушибы. Всем мутантам было на это плевать, иначе они не преследовали бы людей трое суток. Никто не ожидал, что он выпрыгнет на отряд, взметнув в воздух стволы деревьев, будто невесомые щепки во время лесоповала. Тяжелые сухие сосны разлетелись, как при игре в городки, — с учетом смертельного кегельбана казалось, что мутанты затеяли спартакиаду. Вид парящих в воздухе массивных стволов шокировал бедных людей. От стволов удалось увернуться, но это была лишь прелюдия. Одновременно с полетом деревьев вскинулась во весть рост туша берлога. Он поднял себя на задние лапы и размахивал в воздухе четырьмя другими конечностями, запугивая людей жутким ревом. Громоподобный рык приглушил собой даже звуки стрельбы. Морпехи нарушили строй и рванули в разные стороны, туда, где каждому из них показалось более безопасно. Оставшиеся пять лошадей с инками тоже рассеялись между застывшими во времени соснами, впервые за сотни унылых лет увидевшими интересное зрелище. Напавший берлог с трудом стоял вертикально — верхняя часть туловища с огромными мышцами не могла держаться сама по себе и уже начинала клониться вниз, поэтому берг избрал целью ближайший к нему вездеход. Уже не пытаясь сохранять равновесие, а лишь совершая несколько быстрых шагов, он направил себя на транспорт, угрожающе заслонив солнце да и вообще все небо. Пары движений хватило, чтобы довести летящую вперед тушу до вездехода и зависнуть над жалкими людьми всей своей почти полуторатонной массой, которая теперь должна была обрушиться прямо на цель.
Картина акварелью — поднявшийся на задние лапы берлог высотой метров пять и метра два в обхвате по размерам даже крупнее гусеничного вездехода. Его задние конечности стоят в нескольких человеческих шагах от машины, но передние лапы с торчащими, как у росомахи, когтями нависают ровно над головами морпехов. Сами солдаты пытаются воспользоваться ограничениями, накладываемыми на мутанта ускорением свободного падения, чтобы выпрыгнуть из вездехода прежде, чем его стремительно опускающаяся туша расплющит хрупкий металл, а заодно и кости людей. К сожалению, а может быть, к счастью, такие моменты постоянно отпечатываются в памяти и словно замирают во времени. А может, это просто играющий с солдатиками ребенок решил растянуть ключевую сцену, рассмотреть ее с разных углов. Он так долго водил догонялки между мутантами и морпехами, так долго растягивал свое предвкушение, что, когда наконец дошел до решающей битвы, не мог ею налюбоваться. Тюбики от лекарств и мазей представляли собой деревья, между которыми детское воображение рисовало кровавую сцену боя, — солдатики из нового космического набора представляли собой морпехов, а старые, облупленные фигурки — инков, две коробки превратились в гусеничные вездеходы, а набор мутантов перекочевал сюда прямиком из настольной игры в сеттинге темного фэнтези. Ребенок держал шестилапую тварь над человеческим вездеходом и представлял, что она медленно, как в кино, обрушивает на несчастных солдатиков свои когтистые лапы. Этот ребенок, конечно, жил только в воображении одного израненного солдата, брошенного умирать в лесу после упомянутой сцены, и даже дикси просто перешагнули через него, чтобы он дольше мучился.
Первые воспоминания жизни морпеха смешались с последними. Кажется, еще совсем недавно он маленьким мальчиком играл в солдатики, а теперь умирал мужчиной. Разорванный на части, он валялся в грязи, и благодаря последним пульсациям сознания наблюдал, как за лес уползает единственный оставшийся вездеход и тонут в гуще деревьев несколько лошадей. Когда знакомые фигуры скрылись из вида, в его поле зрения еще долго оставались кривые и гнойные туловища мутантов, переступающих с одной конечности на другую, то наклоняющиеся к земле, то распрямляющиеся, словно вместо тел у них были мешки с камнями, которые приходилось как-то уравновешивать мышцами ног. Потом пустота. Но чья-то жизнь тем временем продолжалась.