Мутанты закончили свою трапезу, отхаркнули наиболее обедненные сгустки урана и продолжили свой нескончаемый путь. Не заметив под мусором воду, они вошли в озеро. Самые пугливые твари сразу же выбежали обратно и принялись отряхивать свои волосатые лапы от жидкости — они так привыкли жить с гнойными корками поверх кожи, что боялись от них избавиться. Более отчаянные мутанты продолжили медленно плыть в воде. Они пытались разогнать пластик перед собой, но место одних истлевших бутылок занимали другие. Наконец они остановились, нервно заметались и в панике бросились обратно к берегу. Две мертвые туши дикси всплыли, пожираемые кровожадными рыбами. Остальные сумели спастись и больше не пытались соваться в озеро.
Морпехи и инки с ужасом наблюдали за пирушкой местных пираний. Испугавшись сюрпризов озера, люди машинально сбились к середине плотов, едва их не развалив, — хлипкие конструкции могли удержаться на поверхности озера только при равномерном распределении веса. Кому-то пришлось подвинуться к краю, ближе к опасной толще воды, но самая главная беда миновала — мутанты остались на берегу, и только их ненасытные, полные крови глаза, провожали отряд на юг, все дальше и дальше от «Ковчега Судного дня».
Глава 5
Лагерь инков гудел от колоссального напряжения человеческих сил. Огромное изваяние бога Ойла перестало быть чем-то сакральным, перешло из объекта поклонения в нечто обычное, осязаемое, в такую же обыденность, как, например, дом, дерево или дорога, в то, что всегда являлось частью единого потока человеческой жизни. В этот мирской поток принесло титаническую ракету, каких давно не видывал мир. Технические работы на идоле инков были для них равнозначны работам на самой тверди неба или же в далеком раю — острове с бесконечными запасами семян, перешедшем, подобно ракете, из мифического разряда в реальный. Это пугало и удивляло. Как бы чувствовали себя древние египтяне, если бы их заставили мыть полы внутри священной пирамиды Хеопса? Или средневековые крестоносцы, позволь им обедать вокруг настоящего Гроба Господня? Одно дело — поклоняться непостижимой для понимания великой святыне, и совсем другое — развеять туман загадочности, сравняться с ней, принять ее как составную часть естественного уклада жизни.
— Перерыв закончился! — управлял лагерем Браво. — Всем за работу!
Подполковник был не из тех суровых начальников, которые стоят на каменной глыбе и заставляют остальных тягать ее вместе с собой. Отдавая приказы, он не злоупотреблял властью, старался сам показывать пример остальным. Пользуясь мощью экзоскелета, выполнял самую трудную работу вроде переноса обломков старых домов и деревьев со стартовой площадки, рубки ближайших сосен. Ради успеха общего дела он давал инкам самые легкие поручения, впрочем, легкость их была относительной. Задач ставилось столько, что инки падали обессиленными даже без рубки леса и разборов древних завалов. За первые дни они очистили от мусора внешний контур ракеты и приступили к внутреннему. Затем от них требовалось соорудить из заготовленных морпехами бревен строительные леса, окружив ими ракету, словно строящуюся из мрамора статую древнего божества. Из четырех ферм-башен осталась только одна, самая главная, державшая на себе всю ракету, а с трех остальных сторон подобраться к огненному идолу было проблематично. Гигантские останки упавших стальных ферм уже наполовину утонули в твердом на первый взгляд грунте, как уносимые временем вглубь земли кости огромных ящеров-динозавров, и кое-где поднимались вверх ребрами жесткости, подобно настоящим окаменелым костям тираннозавров, демонстрируя людям весь ужас и все величие прошлых эпох. По этим стальным останкам ходили инки и марсиане.
— Пора за работу, — поддакивал Юрас. В отличие от Браво, он не утруждал себя тяжелым трудом, а взвалил на свои плечи исключительно обязанности по раздаче команд. Это не вызывало уважения у морпехов, но в конечном счете им было плевать, каким образом инки выполнят приказ. Если Юрасу удастся выжимать из своих подопечных сто десять процентов производительности, то пусть поступает как хочет. Горделивый старик даже состряпал себе из кожи некое подобие пончо, больше похожее, однако, на балахон. Но все равно он смотрелся куда более презентабельно, чем большинство краснокожих в порванных шкурах поверх вылинявших футболок и джинсов.
Старик похлопывал по плечам особенно сильных инков, вызывая у них подобие стокгольмского синдрома. Некоторым людям достаточно намекнуть, что им больше к лицу трудовой подвиг, нежели позор уклонения от обязанностей, и вот они, сами того не осознавая, поддерживают твою власть над собой. Другим подходили угрозы, поддерживаемые реальной властью морпехов и молчаливым большинством, которому Юрас не мешал жить. Делал вид, что не мешает. Убедил их в этой разрушительной мысли. Куда было деваться? Хотели инки или нет — ракету требовалось готовить к старту.
Позавтракав остатками гнилой картошки, краснокожие поплелись к стартовому комплексу. Впереди их ждало шесть часов изнурительного труда, потом получасовой перерыв на обед — если кто сумеет раздобыть себе еду — и еще шесть наполненных слезами и стонами часов каторги, вернувшейся в эти края спустя тысячу сто лет забвенья.
Все вкалывали, как рабы, и Юрас иногда хотел им помочь, ведь даже Браво всегда помогал, но ничтожная человеческая роль, доставшаяся инку при рождении, возможно, даже против его собственной воли, диктовала свои условия. Нельзя опускаться до уровня остальных и таким образом терять свой авторитет. Перекладывай всю работу на других и, главное, во всем соглашайся с начальством, даже когда видишь промахи и хочешь дать какой-то совет. Ни в коем случае не раскрывай рот, ведь старшие любят сговорчивых и со всем согласных, ведь таких любишь и ты, и когда-нибудь ты сам станешь старшим, и круг замкнется. Он уже замкнут в любой точке колеса времени.
Юрасу бы так и держать Матфея подальше от человеческих глаз, в темноте самого тесного домика за непреодолимой решеткой, но дикий таежный коктейль из гордости, заносчивости и высокомерия возбудил его кровь, заставив освободить опасного соперника из заточения. Старик знал, что Матфей его недолюбливал и никогда не поддержал бы его кандидатуру на пост вождя, а после того, как Юрас воспользовался ситуацией и провозгласил себя главным распорядителем жизней инков, они с ним стали необъявленными врагами. Но зачем хитрому человеку ждать объявления войны? Ведь войну можно и проиграть. Нет, надо избавляться от противника раньше. Матфея надо было сломить.
В иной ситуации гниение в карцере было бы наилучшим вариантом, но теперь, когда отсидка не позволяла гнуть спину на благо пришельцев, она стала казаться отдыхом в санатории. А такого своему врагу Юрас позволить не мог.
— Слушай сюда, — со спесью говорил он. — Наши люди горбатятся на ремонте ракеты, пока ты отсиживаешься в клетке. Неужели ты и дальше готов прятаться за их спинами?
Типичный для любой манипуляции разговор ставил Матфея в тупик. Он либо должен был умолять отправить его на работы, либо становился трусом и врагом всякого честного человека. Опускался и тот факт, что горбатиться на захватчиков вовсе не обязательно. Это выходило за рамки плана Юраса, а значит, скрывалось его хитрой манипуляцией. В ситуации, когда весь лагерь батрачит на марсиан, для него все складывалось наилучшим образом. Не будь в лагере захватчиков, вождь Инка остался бы на свободе и не погибли бы многие храбрые воины, большинство из которых косо смотрели на Куско и его отца. Конечно, у сложившейся ситуации имелись и недостатки — сам Куско вынужден был уйти в опасный поход. Но главная гарантия его будущего величия, Лима, была с ним, как скипетр и держава в одном лице, как символ его будущей власти. Не Юрас начал эту игру, но он все поставил на карту. В конечном счете теперь он сам исполнял функции вождя племени. Все складывалось как нельзя лучше, и только по ночам в являющихся из самых глубоких колодцев подсознания кошмарных снах он волновался за Куско, испытывал то, что испытывать просто не мог. Кошмаром были не крадущиеся в тени сновидений хищники или мутанты, нет, до них лукавому, расчетливому человеку дела не было, кошмаром были чувства, которые он испытывал в этот момент. То самое чувство любви, благодаря которому он мог так запросто манипулировать остальными, но такое предательское и коварное, если испытывать его самому. Поэтому он и закрыл все хорошее в себе глубоко внутри самого темного шкафа души и выбросил ключ. Но иногда эта жуткая тайна вырывалась из темницы сознания и страшно пугала, ведь жизнь сына находилась в опасности. Однако Юрас отбрасывал ее, будто ненужный хлам из увесистого багажа на долгой и изнурительной пешей дороге жизни.
— Людям нужна вода, Матфей, — прищурившись говорил он. — Иначе они умрут.
— Так принеси ее им, — отвечал все еще закованный в кандалы Матфей.
Взаимная злоба нарастала.
— У всех есть работа. Марсиане разделили между нами обязанности, и теперь результат зависит от усилий каждого человека. Не справится один — погибнут все.
— А с чего ты взял, что все инки в любом случае не погибнут? — прорычал измученный темнотой Матфей. — Запустят эти солдаты ракету и улетят к себе домой, а нас бросят на растерзание хищников и мутантов. Как нам защищаться? Еды нет, сильнейшие воины убиты, горючее все потрачено, и в самые холодные месяцы даже нечем будет согреться. Да они уже пустили нас в расход! Благодаря тебе инки продолжают прогибаться под чужаков вместо того, чтобы заботиться о себе.
Та самая необъявленная война между ними проступала гневным узором крови на белках глаз.
— Ты видишь ситуацию в черном цвете, мой друг, — сказал Юрас спокойно, слишком спокойно, чем только взбесил своего прямолинейного оппонента.
Вокруг сновали морпехи и краснокожие, увлеченные работой по возведению деревянных лесов. Кто-то брал инструменты, кто-то тащил из хранилища гвозди и молотки. Пара женщин несла последние мясные запасы, чтобы поджарить их к ужину на костре. Каждый занимался делом, стараясь не околачиваться возле нового вожака инков. Даже морпехи считали, что Юрас занят административным трудом на благо лагеря, и не вмешивались в его разговор с заключенным. Грубо говоря, он этим и занимался, только на благо себя. Матфея тошнило от его хитрого спокойного взгляда.