— Пошли, дорогая, может, Куско успеет вернуться к финалу игры.
— Не горю желанием его видеть, — отвернулась девушка. Вместо лица отца она теперь видела языки танцующего огня — факел на стене возле заколоченного окна.
— Он твой жених, — вздохнул вождь.
— Пока еще нет. Будущий… если ничего не изменится.
— Не может измениться. — Инка сел на узкую скамью у алтаря. — Куско — потомок древних вождей племени. Твой с ним союз был предрешен еще до вашего рождения. Ты больше не можешь откладывать свадьбу, как делала это прежде. Тебе уже почти девятнадцать. Ждать больше нельзя. Он обязан взять тебя в жены, а ты — поклясться быть его до конца дней. Таковы наши обычаи. Только благодаря им мы все еще живы. Наверное, мы единственное племя, оставшееся в этой части Великой пустоши. Все ушедшие от традиций, погрузившиеся в анархию племена давно растворились в распадающемся мире.
— Тогда я рада, что скоро придут белые дьяволы и всех нас убьют.
— Иногда я и сам думаю, что это было бы лучшим выходом.
Вождь протянул руки к плошке с горючей жидкостью на алтаре, взял ее и поднес к лицу. Поверхность странной субстанции играла отблесками синего, розового и фиолетового. Прозрачное топливо светилось разными цветами, незаметными на первый взгляд. Только при должной концентрации и воображении можно было увидеть разливающуюся палитру красок.
— Этот бензин как вся наша жизнь, — со свойственной ему многозначительностью произнес вождь. — На первый взгляд пустая и мертвая, но стоит поверить в чудо, в какое-то великое предназначение, как все расцветает красками. Смысл одновременно и есть, и нет. Разница лишь в том, как смотреть.
Лима отвернулась от факела и встретилась взглядом с отцом. Их ладони сомкнулись с теплотой любящих друг друга людей.
В лагере все было готово к игре. Столы с посудой вернулись в разбросанные по территории домики. Тучи рассеялись, и площадь с костром погрузилась с красноватый свет лунных лучей, проходящих через вечнобордовые облака. Языки утихающего огня были такими же алыми, как и сухая земля вокруг. Столь необычному освещению позавидовали бы даже великие стадионы древности. Глубокий красный свет без какой-либо иллюминации.
Вождь и его дочь подошли к кругу зрителей, сидящих на земле со скрещенными ногами, и протиснулись между ними. В отличие от многочисленных народов с их великими ханами и королями, племя в две сотни душ не могло да и не хотело как-то особенно чтить вожака. Он был не идолом и не представителем богов на земле, а скорее первым среди равных — опытным, мудрым и уважаемым человеком, который работает наравне со всеми, нет, даже больше остальных, такая на нем ответственность. Право быть вождем передавалось наиболее знатному представителю нового поколения, а если кто-то был против, то мог вызвать претендента на дуэль. Но это только в теории. На практике же все примирялись с традицией и заранее знали, кто станет вождем.
— Без моего сына Куско неинтересно, — сказал его отец Ю́рас, сидевший по левую руку от Инки, упитанный, наголо бритый старик лет сорока пяти. В свое время он не смог стать вождем племени и теперь всеми силами готовил сына на это место.
— Еще не вернулся с охоты? — небрежно спросил вождь.
— Ага, наверное, выслеживает самого крупного двугорбого оленя, — похвастался Юрас, хотя хвастаться было еще нечем. — Без лучшего охотника игры теряют весь свой азарт.
— Здесь и без него много талантливых игроков, — вставила Лима.
Отец дернул ее за руку и одарил грозным взглядом. Битла уже начиналась.
Дюжина участников вышла к костру, где их уже ждал судья — крепкий мужчина сорока лет по имени Матфей. Он был в серых порванных джинсах, обшитых по поясу мехом, на ногах у него были сандалии. Татуировка украшала всю спину и половину груди — в алом свете луны на его голом торсе виднелся текст с одной из буровых вышек — Gazneftprom ag. Изначальный смысл слов никто не знал, но все справедливо полагали, что это оберег от огня, раз он связан с появлением на Земле горючей жидкости.
Лима равнодушно смотрела на то, как Матфей завязывал глаза всем участникам битлы, и только когда очередь дошла до нравившегося ей парня, она по обыкновению чуть дольше задержала на нем взгляд. Его звали Пу́но. Худой, но жилистый, с длинными черными волосами, удачно сочетающимися с грубыми, но правильными чертами лица. Тысячу лет назад он мог бы быть знаменитым рок-музыкантом или сноубордистом-экстремалом, но теперь круг возможностей куда уже. Играет он в единственную на сотни километров игру — битлу, а род занятий вовсе стал понятием относительным. Разумеется, Пуно тоже знал Лиму. Когда двести человек всю жизнь находятся рядом, волей-неволей становишься близко знаком со всеми да и видишься с ними практически каждый день.
Перед тем как потерять зрение под повязкой до конца игры, Пуно посмотрел в глаза девушке. Несколько лет назад он, будучи совсем юным, уже признавался Лиме в любви. Та вроде бы не посмеялась и даже задумалась над собственным отношением к юноше, но между ними встал Куско, уже давно положивший глаз на дочь Инки и на весомый статус, который дает женитьба на ней. Пара сломанных ребер и выбитый зуб убедили Пуно не переходить дорогу главному охотнику племени и по совместительству будущему вождю, поэтому их общение с Лимой ограничивалось с тех пор едва уловимыми взглядами и загадочными улыбками, понятными лишь им двоим.
Вот и в этот раз они незаметно улыбнулись друг другу, после чего взор Пуно закрыла непроницаемая повязка. Теперь он мог ориентироваться лишь на слух и благодаря особой интуиции влюбленного человека — такой, что проявляется, только когда находишься рядом с предметом своих желаний. Никакие усердные тренировки или врожденный талант не могут соперничать с даруемой глубокими чувствами силой.
— А все-таки хорошо, что Куско сейчас нет в лагере, — не унимался Юрас. — Настоящий охотник должен полагаться на все свои чувства, в первую очередь — на зрение. Какой смысл соревноваться с завязанными глазами? Это же не по-настоящему, так, просто игра. Куско не обязан в ней выигрывать.
— Будем надеяться, он вернется с добычей, — для приличия ответил вождь.
Судья выбрал двоих игроков и за руки вывел их в центр круга возле костра. Дал каждому палку с намотанной на конец тканью, заблаговременно смоченной битумом, чтобы при попадании палкой по телу противника на нем оставался след — так будет легче понять, кто выиграл. Игроки должны были драться на этих безобидных палках до тех пор, пока один из них не оставит вязкую отметину на теле другого. Что-то типа пейнтбола в реалиях тридцатого века.
— Соревнуемся один на один, — напомнил бойцам Матфей. — Игра на вылет до двух поражений. Все участники остаются с завязанными глазами, чтобы не изучать повадки противника. Попадания в конечности и голову не считаются. Начинается первый бой.
Все племя с увлечением уставилось на две кружащие у костра фигуры. И без того краснокожие, в алом небесном свете да возле огня, они стали совсем бардовыми, как окрашенные фигурки солдатиков, которые, судя по слухам, еще выпускают заводы Великой пустоши. Все зрители словно надели розовые, нет, красные очки. Два участника игры бесшумно лавировали, будто звезды в двойной системе вокруг центра их общей массы. Стараясь вести себя как можно тише, они тем не менее создавали шум — шагами, дыханием, нервными перехватами своих орудий. Треск костра иногда заглушал эти звуки, а толпа зрителей, наоборот, старалась не шуметь. Все замерли в напряжении — кто-то болел за одного из бойцов, кто-то просто наслаждался редким в этих краях зрелищем. Неважно отчего, но все затаили дыхание.
Участники первого боя сделали несколько кругов, чтобы приноровиться к темноте и друг другу, после чего начались аккуратные выпады. Завернутые в мягкую ткань концы палок не могли никого поранить, поэтому все действовали без оглядки на боль, относясь к этому так, как и следует относиться к играм. После нескольких ложных тычков один парень нащупал слабость второго. Он несколько раз попал палкой в его руку и понял, что нужно изменить, чтобы попасть ему в грудь. Бой закончился за пару минут, и настал черед следующего. Побежденный не слишком расстроился, ведь по правилам после первого поражения предоставляется еще один шанс.
Во второй паре бойцов оказался Пуно. Он быстро освоился в темноте и не издавал ни единого звука, при этом слыша каждый выдох и робкий шаг своего недоумевающего соперника, о котором даже не думал. Все его мысли были наполнены Лимой — лучом света во мраке суровой жизни, настолько жутком и беспросветном, что даже повязка на глазах не делала его хуже. Что в ней, что без нее, Пуно знал, где находится девушка, некая сила внутри толкала его на геройство, на подвиг, на жизнь, пусть даже и в этой радиоактивной глуши. Тогда он еще не понимал, насколько редко это чувство, доставшееся ему волей химических процессов любви.
Соперник начал хаотично махать палкой от безысходности, чем вызвал улыбку на лице Лимы. Как Пуно это понял? Кто знает… Когда тебе нет еще и двадцати, мало задумываешься над перипетиями жизни, принимаешь происходящее вокруг и внутри тебя как должное, и только если доживешь до зрелых лет, начнешь по-настоящему смаковать те события, переживать их в памяти снова и снова, рассматривая себя со стороны, и вот тогда понимаешь, откуда что берется. Но стоит во всем разобраться, как волшебные силы, ведущие тебя на подвиги, исчезнут, и ты будешь с горечью вспоминать времена, когда мало о чем догадывался. Такая вот великая подлость и великая святость жизни. Пуно еще не понимал смысла своих действий, поэтому не был знаком с волшебством природы. Он просто знал, что Лима улыбнулась, и не задумывался больше ни о чем, тратил все силы на борьбу с течением, уносящим его от любимой, чтобы всегда оставаться рядом с ней — об остальном просто не оставалось времени беспокоиться.
Самое большее, чего добился его соперник, был тычок маслянистым концом палки в руку, зато Пуно быстро раскусил повадки оппонента, даже понял, кто именно из племени это был, и, совершив ловкий перекат, поразил того прямо в грудь. Под радостные крики зрителей Пуно вернули к ожидавшим своего боя участникам игры, а его бывшего противника отвели в сторону и развязали глаза, чтобы он вытер с себя следы битума. Матфей тем временем уже окончательно разогрел толпу.