Лима сразу сбросила с себя наручники и, удивив одного черта с дубинкой, въехала ему между ног, заставив ублюдка несколько секунд наблюдать фейерверки в глазах. Она набросилась на второго со спины, спутав ему все карты. В этот же момент Куско с разбега втащил ему по голове, познакомив со всеми прелестями нокдауна. Третий, успевший побороться с Пуно, уродец решил не переть на превосходящие силы врага и отступил, чтобы привести в чувство двух своих ошарашенных таким внезапным отпором друзей. Небольшая, но такая важная пауза позволила Лиме освободить запястья своих парней.
К тому моменту, когда инки и трое чертей вновь схлестнулись в смертельном бою, закованные в наручники марсиане продолжали отбивать атаки озверевших преступников. Те бились, словно собаки о прутья решетки, отделявшей их от добычи, о преграду, не замеченную их собачьим зрением издалека, и теперь пребывали в бешенстве, не понимая, почему не получается сделать последний шаг и полакомиться чужой смертью, такой прекрасной и по-гурмански восхитительной.
Морпехи теснились друг к другу спинами, уменьшая себе пространство для маневра. Напор противника загнал их в тупик и уже негде было так мастерски двигаться, избегая любых ударов. Лима пыталась пробиться к ним, чтобы открыть их наручники, но матерые рейдеры пустошей — черти — имели другие планы на этот счет и не давали двум разрозненным группам рабов объединиться. Средства для этого они имели более чем превосходные. Шипованные дубинки и бензопилы лучше всех прочих орудий знали, как расправляться с закованными врагами. Недолго думая, Лима решила воспользоваться своим недавним финтом и прыгнула сзади на одного из чертей — того самого Колу из подземелья. Она закрыла ему единственный глаз всего на пару секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Альфа подставил цепочку своих наручников под трескучую цепь бензопилы. Как путешественники во времени, которым нельзя контактировать с самими собой, две цепи, соприкоснувшись, вошли в резонанс и, пустив фейерверк искр, аннигилировали друг друга. Бензопила поперхнулась, как стальная собака железной костью, а одно из звеньев цепочки наручников Альфы разорвалось. Этого хватило, чтобы он резким движением рук натянул и разорвал другую сторону покореженного звена и освободился от пут. Кола сбросил с себя Лиму и попытался повернуть пилу к руке Альфы, но ее к тому времени уже заело. Воспользовавшись замешательством Колы, Чарли набросился на него, обезоружил и расколол голову негодяя ручкой его же бензопилы.
Остальные враги, опешив, попытались перегруппироваться, пока Лима вскрывала замки наручников двум оставшимся морпехам. Где-то вдалеке, за толстой, практически осязаемой звуковой стеной воя и ликования стадиона, специальный человек изменил цифры на табло, оставив хмурую пятерку напротив домашней команды чертей. Круг в радиусе бороздящих песок мотоциклов с торчащими шипами словно оказался под куполом шума. Какая-то грань отделяла тысячи децибел введенной в исступление публики от дерущихся на арене. Звук будто не долетал до ушей измученных марсиан и инков, он просто вибрировал, давил на череп, будто к голове привязали компрессор и включили на полную мощность. Частицы воздуха так дрожали, что, не будь бойцы заняты кровопусканием, могли бы потрогать его, как желе.
Потратившую последние силы на прыжок Лиму загородили собой Пуно и Куско. Таким образом сражение продолжилось пять на пять. Деморализованные, но хорошо вооруженные черти против рабов со свободными руками и одной неработающей бензопилой. Заклинившая груда железа не хотела заводиться, зато очень хорошо отражала рубящие и режущие удары своего близнеца, прекрасно работающего в руках Ментоса. Преступник успел за два дня подружиться с Колой и всей душой желал поквитаться с обидчиками за покойного товарища. Два дня дружбы — это сравнительно долго в заполонившей Пустошь преступной среде. Люди знакомились, собирались на дело, проворачивали его и навсегда разбегались с награбленным за куда более короткие сроки. Пара дней — это целая жизнь для обдолбавшегося химгалятором рейдера. Или же зависшего в сеансе живописного вирта. Ему хватит этих сорока восьми часов с головой. Ему не нужно ничего за пределами этого времени, полного фантастических миров, существующих в вирте вопреки убийственной воле природы. Короче, это огромный срок, чтобы успеть подружиться.
Ментос бросился на Чарли с яростью, доступной лишь высокомерному существу, убедившему себя в низости и недостойности оппонента. С тем же чувством майор бросался на инков в первые дни знакомства с ними полтора долгих месяца назад. По меркам Пустоши — целую жизнь назад, за которую даже такой заносчивый человек, каким, безусловно, был Чарли, потеплеет душой и полюбит ближнего своего. Но нет, он не полюбил и до сих пор относился к инкам с презрением, однако частица теплоты посреди ледяной, запорошенной снегом арены озарила его изнутри, и он на секунду представил, что иной раз можно встать с краснокожим плечом к плечу. Отбив несколько выпадов Ментоса сломанной бензопилой, он лишился остатка сил. Это по земным меркам его железное орудие весило каких-то семь килограмм. По меркам далекого Марса они умножались на три и составляли все двадцать один. То самое проклятое число, из-за которого они вляпались в передрягу. То самое спасительное число, из-за которого они избежали засады. Сложно было размахивать двадцатью марсианскими килограммами, и, заметив первые капли пота на лице Чарли, соперник почувствовал вкус скорой крови. Ментос усилил напор, пока все остальные разбивались на пары и пытались выжить любой ценой. Еще удар и еще. Майор отбивался. Его кости испытывали нагрузку от атак противника, которая тоже умножалась на три. Давид против Голиафа. Хоббит против Назгула. Чарли читал эти истории в школе и рассвирепел, когда увидел их быстро проносящимися перед глазами. Ведь это могло значить только одно…
Пуно в этот момент пытался забрать оружие у атакующего его черта, но не мог ухватиться за дубинку из-за торчащих во все стороны ржавых гвоздей. Хорошо хоть рабов одели в броню. Предусмотрительные организаторы боя решили, что таким образом слабая команда продержится на пару минут дольше, но, сами того не подозревая, дали им шанс победить. Пуно отбивал удары дубинки стальными накладками своего панциря. Омерзительный скрежет гвоздей по металлу выворачивал мозг наизнанку, но лучше так, чем гвоздями по мясу. Спустя полминуты боя Лима пришла в себя и неожиданно подсекла противника Пуно ловкой подножкой. Парень смог выхватить у упавшего черта дубинку и, кувыркнувшись от него, поднялся на ноги, во всеоружии встречая вскочившего обезумевшего врага. Парень не хотел его убивать. Он выверено засадил дубинкой в свободную от брони область чертова бедра и почувствовал, как гвозди создают в нем пару незапланированных природой отверстий. Чувство было ужасное. Словно препарируешь живую лягушку. Пуно брезгливо отскочил в сторону, но оружие не опустил. У поверженного им соперника из раздробленного бедра текла кровь. Подбитый черт пополз к продолжающим кружить байкам. Один из мотоциклистов сразу почувствовал его слабость и не дал раненному покинуть священный круг боя. Раздался выстрел из дробовика, и счет команд стал 4: 6.
Перевернувший табличку с цифрой человек у табло собирался заодно изменить шесть на пять у рабов, но Чарли все еще отбивался. Он уже упал на землю и отползал от машущего бензопилой Ментоса. Майор перебирал ногами, как выбравшееся на берег членистоногое, пытающееся ходить по непривычной земле. Эти отчаянные движения помогали, но его голова все больше приближалась к кружащим байкам. Еще полметра, и его просто разорвали бы шипы мотоциклов.
— Дай мне бензопилу! — послышался голос Пуно. Точнее сказать, перед майором показался сам парень с открывающимся ртом. Шум мотоциклов и стадиона мешал разобрать слова, но Чарли понял интуитивно. Он вложил все оставшиеся силы в бросок и завалился на спину, сраженный судорогой почти всех мышц.
Ментос не стал добивать безоружного противника, пока в метре от него стоял Пуно, размахивая погнутой бензопилой. Для краснокожего семь килограмм были почти игрушкой. Это всего лишь в два раза больше веса копья, которое парень мог бросать хоть весь день и в двух из трех случаев попадал в двугорбого оленя с расстояния в сотню шагов. Он с легкостью начал орудовать куском заклинившего железа и быстро обезоружил испугавшегося противника. Ментоса обошли стороной военная школа и племенные традиции, поэтому он не знал, что человек погибает в ту же секунду, когда позволяет себе об этом подумать. Не раньше и не позже. Он слегка обогнал время и подумал о смерти, притянув ее как самосбывающееся пророчество. Сначала Пуно, промахнувшись, отрубил ему руку, хотя пытался просто его оглушить, а потом оттолкнул ногой, потому что не хотел убивать. Сраженный противник с ужасом посмотрел на отсеченную конечность и, придя в полное замешательство, рванул в сторону мотоциклов. Его шокированный происходящим разум погас через несколько минут после того, как тело оказалось разорванным на куски байкерскими шипами.
Троих оставшихся чертей быстро обезоружили. Стадион стоял на ушах. Голос диктора тонул в реве тысяч оголтелых болельщиков, увидевших куда более интересное зрелище, чем могли ожидать. Редко когда рабы побеждали отморозков-чертей. Да еще и с таким сухим счетом. Единственным огорчением для стадиона стало великодушие победившей команды, не желавшей марать руки убийством. Этого зрители стерпеть не могли. В мире Великой пустоши благородство являлось таким же грехом, как убийство человека тысячу лет назад. В новом, расцветшем всеми красками выхлопных газов мире грехом было неубийство.
Три раненных черта лежали у ног рабов, а все семьдесят тысяч орущих зрителей жаждали казни. Они требовали убийства. Они пришли за шестью трупами и ни одним меньше. Им это обещали в рекламе мероприятия так же, как и бесплатную еду. И если с дармовыми яствами все прошло как по маслу, то с убийствами выходило чистое надувательство. Семьдесят тысяч ртов вопили.