Трое Сынов Пророка выставили правые руки вперед и синхронно опустили средние пальцы вниз, оформив из призыва толпы некий юридический акт, подлежащий неукоснительному соблюдению.
Даже несмотря на то, что убийство трех раненных противников могло подарить рабам свободу (на самом деле нет), воспитанные в нормальном обществе люди не могли так просто взять и лишить безоружных жизни. На такое мог пойти только Чарли, но он по-прежнему лежал на запорошенном снегом песке. Его уставшие руки пока не могли поднять оружие над головой.
Толпа зрителей больше не ликовала, а разносила по арене свистящий гул холодного неодобрения, который, смешиваясь с порывами зимнего ветра, насквозь пронизывал находящихся в круге рабов. Несколько секунд напряженного ожидания, но никто не добил раненного противника. Тогда мотоциклисты получили команду от Сынов Пророка в виде гневных кивков и съехали с прорисованной, словно циркулем на мягком ватмане, борозды и сами расправились с оставшимися чертями. После быстрой, но очень красочной казни они направили фары байков на шестерку рабов. Приговор был жесток, но последователен — никакой пощады трусам, решившим пойти против воли Сынов. Байкеры попытались раздавить смертников. Цепные псы посчитали, что такая расправа будет намного более яркой, чем обычный расстрел из дробовиков, и жестоко за это поплатились. Зрелище действительно получилось эффектное, только умерли вовсе не рабы.
В присыпанной снегом чернеющей чаше Пита шестерка пленников с неожиданным рвением принялась бороться за жизнь. Как правило, брошенные в схватку невольники не находили в себе ярости и отчаяния выжить любой ценой. Психика смирившихся со смертью рабов отличалась от обычной человеческой. Свою роль играла и общая обстановка ментального разложения всех кругом. От жизни среди убийств, голода и радиации люди сходили с ума и просто не могли нормально воспринимать окружающую действительность. Для них смерть ничем не отличалась от часового сеанса в вирте.
Краснокожие с трудом увернулись от первых атак мотоциклов, несшихся на них, как быки на красную тряпку. Куда лучше действовали морпехи. Марсианский спецназ наконец-то почувствовал себя в своей тарелке и смог применить все возможные боевые приемы, которыми их нашпиговали в военной школе. Тогда, далекие пять-десять лет назад, ни Альфа, ни Чарли, ни Эхо и представить не могли, что все эти навыки бесконтактного боя пригодятся в реальной жизни. Они думали, что ничего не запомнили, но сработали выучка, мастерство и мышечная память. Когда мотоциклисты поняли, что легкой прогулки шипов через тела рабов не случится и взялись за дробовики, было уже поздно.
Под нарастающий вой удивления, сошедший, как лавина, с трибун, морпехи сбили рейдера с байка и уже не проявили к нему никакой пощады. Вооруженный до зубов пес отправился на тот свет. Выпавший из мертвых объятий дробовик помог мастерам точной стрельбы из военной школы расправиться с оставшимися тремя карателями, как с жалкими мишенями в тире. Ответные выстрелы лишь слегка оцарапали плечо Эхо и грудь Альфы. У Чарли оказалось разодрано бедро, а у инков вывихнуты лодыжки от слишком резких прыжков из-под колес. Всего за полминуты второй бой закончился с тем же результатом, что и первый.
Толпа неистовствовала. Теперь зрители расходились в оценках происходящего, и вместо единого многократно нарастающего, словно из усилителей, гула арену накрыла галдящая какофония звуков. Одни ликовали, ведь их ставка сыграла, другие свистели, вставив пальцы в рот и надувая щеки, третьи кричали всевозможные ругательства и проклинали посмевших выжить рабов. А Сыны Пророка кипели от злости. Никому не позволялось плевать на их приказания. За это было одно наказание — смерть. Они вновь вытянули вперед руки с опущенными средними пальцами.
Теперь уже все ворота арены раскрылись, и на покрытое кровью и снегом ристалище высыпали цепные псы войны. Охранявшая стадион сотня отморозков в кожаной рейдерской броне и с самым разнообразным оружием ринулась убивать рабов. Да, победив в двух боях, морпехи и инки по-прежнему считались рабами. Никакого обещанного помилования им не светило. Поэтому пришлось взять бразды правления в свои руки. Теперь все зависело исключительно от их воли, точно так же, как в дремучем, наполненном дикси лесу. Им уже не мешали наручники и закрытые ворота арены. В их распоряжении оказались дробовики и байки, а выход маячил прямо перед глазами. По-прежнему находясь на волосок от гибели, они тем не менее перестали быть заложниками судьбы. Они рванули к спасению.
На первом байке, как вожак, ехал Альфа, за ним следовал разъяренный Чарли, оба с дробовиками. Третий байк заняли Куско и Лима, а четвертый Пуно и Эхо. Первые пули цепных псов просвистели над головами. Дистанция до бегущих навстречу им врагов сокращалась, и второй залп уже попал в мотоциклы. Стальная броня над рулем хорошо защищала от мягких пуль с городского завода, выпускающего свинец с сотней лишних примесей. Самые безрассудные, уже давно обезумевшие рейдеры с оружием ближнего боя в руках бездумно выполняли приказ своих повелителей и неслись прямо на шипованных стальных монстров. Они слышали хруст собственных костей под металлом, не меняя исступленного выражения лица, которое навеки на нем застывало. Некоторые из них думали, что все еще находятся в вирте. В сводящих с ума шлемах виртуальной реальности за такие наезды наверняка давались очки, или деньги, или еда. Там было сплошное веселье без капли боли. Абсолютная зеркальная противоположность суровой жизни, где сплошные ужас и боль. Нескончаемая агония выживания посреди агрессивного города, Пустоши, всей планеты. Ни грамма веселья, пока не разделаешься с самой матерью Землей, ведь иначе она точно тебя убьет.
Мифические, титанические масштабы происходящего прекрасно ложились на образ четырех всадников апокалипсиса на стальных, укрепленных броней мотоциклах. Опутанные цепями и с торчащими длинными шипами, они имели безумный даже по местным меркам вид.
После нескольких страйков и первой дюжины переломанных ног у защитников стадиона пошла трещинами психоделическая завеса реальности, и, повинуясь слабым сигналам инстинктов, они начали отскакивать в разные стороны, уступая дорогу байкам, открывая им путь на свободу. Но, оказавшись позади беглецов, рейдеры могли беспрепятственно стрелять им в спины — сзади байки оставались незащищенными.
Тут к месту пришлась броня бывших рабов, любезно предоставленная им организаторами боев, которые теперь, сидя на самой верхней трибуне, кусали локти. Сейчас дополнительная защита на спинах бегущих гладиаторов казалась чем-то предательским, просто безумным. И кто предатель? Сами организаторы.
Но прошлого, к счастью для инков и марсиан, не вернешь. Пули отлетали от прикрытых стальными пластинами спин. Смесь свинца и какой-то грязи, конечно, могла пробить мягкую плоть, но на большее не годилась. Не тот нынче ГОСТ.
На раскинувшейся от Арены до середины северного острова эспланаде ютились два десятка бездомных. Они удивленно хлопали глазами. Словно птицы, усевшиеся на отдых, провожали взглядами чудной движущийся объект, не понимая, человек это или зверь. Они даже не знали, что это надо понимать, просто бездумно смотрели.
Четыре мотоцикла с ревом летели по площади, разгоняя бездомных, как пугливых ворон. Несколько патрульных рейдеров удивленно всматривались в лица шестерых беглецов, еще не до конца осознавая, что они беглецы. Только когда из ворот стадиона показалась толпа стреляющих цепных псов, рейдеры смекнули, что мотоциклистов лучше остановить. Они с криками начали палить из ржавого оружия по несущимся на быстрой скорости целям, но промахивались. Когда же кто-то из рейдеров наводил пистолет точно на цель, случалась осечка, патрон просто застревал или же взрывался внутри ствола, ослепляя владельца вспышкой пороха и обдавая его осколками криво собранного на конвейере орудия. Рейдеры цепных псов продолжали нести потери.
На другом конце площади пылающими столбами клубился огонь пиротехнических установок байкеров-каскадеров. Они продолжали прыгать с трамплинов, чтобы веселье и радость не утихали в этот праздничный зимний день. До них донеслись далекие крики погони и нарастающий рокот выстрелов. Два каскадера решили выслужиться перед правителями Пита и, недолго думая, рванули наперерез беглецам. Их предназначенный для красивых полетов транспорт казался скелетами по сравнению с мощными тушами тяжеловесных броневых мотоциклов, но безумные прыгуны не теряли надежды остановить врага. О своих жизнях они не думали и неслись, как исступленные камикадзе, лоб в лоб на сбегающих рабов.
— Опасность на двенадцать часов! — крикнул Эхо.
Беглецы вынужденно оглядывались назад, на бегущие сзади то́лпы, и опускали головы как можно ниже, в то время как мимо них свистели пули, поэтому не особо смотрели вперед. Предупреждение внимательного солдата оказалось очень кстати.
— Эхо, Куско, прикрывайте нас сзади! — скомандовал полковник. — Чарли, давай избавимся от этих безумцев.
Четверка мотоциклов перестроилась, благо просторы площади позволяли. Два из них прикрывали тыл, а другие два собирались дать отпор байкерам-камикадзе.
— Шесты! — крикнул Альфа.
— Понял! — Чарли сообразил, что задумал командир.
По правую руку начинался длинный ряд наспех разбитых палаток со всякой всячиной. Торговцы попрятались за прилавки либо разбежались, и обдуваемая морозным декабрьским ветром парусина шатров сиротливо трепетала перед нарастающим вокруг хаосом. Палатки держались на вбитых в землю шестах, которые и попытались схватить на скорости Альфа и Чарли. После нескольких неудачных попыток они приноровились и вырвали по креплению у четвертой и пятой палатки. Как раз вовремя — метрах в тридцати перед ними с чудовищным ревом открытых выхлопных труб неслись каскадеры, наспех переквалифицировавшиеся в дорожных воинов.
Полковник выставил вперед длинный шест и, как герой рыцарского романа, снес летящего на него противника, раздробив тому плечо и заставив байк-камикадзе упасть на бок. Опасная для беглецов скоростная машина теперь превратилась в скользящий по земле искрящий болид. Искры попали в плеснувший из перевернутого бака бензин, и байк воспылал, как сердце бродяги под химгалятором. Второй каскадер дрогнул, но времени тормозить уже не оставалось — в следующую секунду рыцарь Круглого стола Чарли пробил ребра мотоциклиста шестом, тем самым резко изменив направление его движения. Пятьдесят километров в час вперед мгновенно превратились в пятьдесят километров в час назад.