— Это Пророк? — спросил у них Куско.
Одна медсестра от потрясения упала в обморок. Вторая в ужасе побежала по идущему во тьму коридору. Третья испуганно кивнула.
— Прошу, не трогайте его! — взмолилась она.
Для нее убийство Пророка казалось чем-то гораздо более страшным, чем даже собственная смерть. В том безумном смысле, что свою смерть она могла понять и пережить (во всяком случае так думала), а вот убийство отца всего города — нет. Она упала на колени и принялась поправлять капельницы, слегка пошатнувшиеся от бегства второй медсестры.
Пророк поднял голову и посмотрел на троих захватчиков. Единственный источник освещения в комнате светил на него сверху вниз. Его бледное, как лист бумаги, лицо, казалось, не хотело принимать в себя кровь, с такой щедростью поставляемую из огромных баллонов под потолком. Несколько седых волос одиноко свисали с покрытой морщинами головы. Черты дряблого лица расплывались, словно его вместо ботокса наполняло тающее в тепле мороженное. На худом теле морщинилась складками хлопковая пижама. Когда-то она была в пору, но теперь стала на несколько размеров больше. Несмотря на свежую кровь горожан, о которой Пророк говорил в своем выступлении, тело его старело. Хотя сколько ему было лет? Сто? Двести? Может, донорство и помогало.
— Откуда у вас это оборудование? — вспылил Эхо и удивился своей горячности даже больше, чем напуганная медсестра.
— Мы, мы… Я не знаю, — заикалась она.
— Во всей этой чертовой Пустоши нет ничего похожего! — подхватил Куско. — Отвечай, иначе убью старика!
Из них троих только он мог убить человека. Эхо и Лима не чувствовали в себе дарованного кем-то права исполнять смертный приговор. Если это право вообще надо получать в дар, а не нагло вырывать из трясущихся рук судьбы.
— Схематики из Хеля где-то раздобыли. Не знаю точно где.
Больше она ничего не смогла выдавить, просто сидела на коленях и плакала, то вытирая глаза, то поправляя капельницы, наполняющие тело Пророка кровью сразу через шесть мест — по одной на руках и ногах и две на груди.
— Старик, где твоя радиостанция?
Эхо говорил осторожно, старался не натворить глупостей. Он помнил, что военное командование строго-настрого запретило нарушать устоявшийся баланс человеческих сил в Пустоши. Визит за семенами должен был пройти гладко и остаться почти никем не замеченным, чтобы марсиане никак не изменили историческую линию развития жизни и общества на Земле. Но морпехи уже убили кучу народа на глазах у целого стадиона, подняли на уши крупнейший город планеты и захватили его правителя в плен. Так себе тайная операция.
Пророк показал глазами в сторону загороженного медицинскими аппаратами оборудования.
В темном углу стояла радиоустановка. Эхо сразу же бросился к ней, обдав воздухом лежащего под капельницами старика. Нити с донорской кровью опять шелохнулись, и медсестра опять поправила их, чтобы даже малейшая заминка в поступлении крови не накренила балансирующую на грани жизни и смерти чашу весов.
Эхо увидел ныряющие в стену провода и перешел в соседнюю комнату — там стояла кромешная тьма, нарушаемая лишь мерцанием кнопок укутанного во мрак оборудования. Лима не теряла времени зря и, обследовав коридор, нашла карманный фонарик. Она принесла прибор морпеху, луч света сразу же озарил комнату со вспомогательной силовой установкой. Трансформаторы и усилители электросигнала работали на полную мощь. Стрелки и индикаторы на приборах сообщали, что все в полном порядке.
— Ты разбираешься в этой технике? — спросила Лима у Эхо, пока Куско жадно разглядывал медсестру.
— Да. Нас в отряде всего двое технарей… было… Теперь остался я один.
В их общей цепочке воспоминаний промелькнули чудовищные кадры лесной погони и смерти радиста в самом конце длинного изнуряющего пути, когда до спасения на плотах оставался последний рывок.
— Пойду осмотрюсь, — послышались слова уже крадущейся в темную даль Лимы.
Она оставила мужчин и принялась в свойственной ей кошачьей манере обследовать здание. Любая мелочь могла пригодиться. Фонарики, карта, одежда, может быть, даже еда. Наверняка у старого городского пророка припасено навалом всякого барахла. В темном здании первым делом она нашла еще один фонарик. Точнее — наступила на него в одной из следующих комнат. Включила и с первым потоком то ли молекул, то ли волн света очутилась в пустом помещении с нарами возле стен. Один щелчок кнопки перенес ее из темной, наполненной хаосом мироздания пустоты во вполне конкретное жизненное пространство. Вокруг нее оказались ящики с оружием и кровати для караульных. Она стояла в том же месте, что и секунду назад, но, словно Элли, переместилась из одного мира в другой. Ничего по сути не изменилось, лишь появился свет, но эффект ментальной телепортации произвел на Лиму сильное впечатление. Точно такой же опыт более тысячи лет назад вынудил серое вещество Канта создать критику чистого разума. Девушка, конечно, не знала о его существовании, но так же, как и он, поразилась преобразованию неизвестного мира-в-себе в нечто опознанное глазами. И все благодаря фонарику.
«Интересно, — подумала она, — существуют ли предметы, когда мы их не видим? Или объекты становятся сами собой только в нашем восприятии?»
Задаваться чарующим воображение философским вопросом мешал громкий лязг инструментов и завывание радиочастотных помех, которые Эхо, будто великий алхимик древности, пытался преобразовать в понятные уху сигналы связи с космическим кораблем. И все это на фоне скуления трясущейся за здоровье любимого Пророка медсестры.
Куско чувствовал себя неуютно среди занятых делами коллег. Он пару минут простоял, наблюдая, как морпех настраивает радиостанцию, а потом пошел изучать оружие, найденное его будущей женой. Лимы, к слову, уже и след простыл. Она слегка открутила крышку батарейного отсека фонарика, и он теперь светил настолько тускло, что только ее привыкшие к мраку глаза могли что-либо разглядеть. Так безопаснее красться в чужом, полном тайн здании. Но, обследовав весь верхний этаж, она пришла к выводу, что, кроме троих медсестер и прикованного к кровати Пророка, никого не осталось. Наверное, именно здешние охранники спустились тогда на лифте и попали под бесплатную раздачу свинца от гостей города. Вернувшись с грудой консервов, фонариков и счетчиком Гейгера, Лима первой из всей шестерки обратила внимание, что лифт мог ехать только на первый и последний этаж. Остальных кнопок не было. Она тут же сообщила об этом по рации.
— Хорошо, — послышался голос Альфы, прерываемый звонкими выстрелами из автоматов. — Просто забаррикадируем лестницу с обоих концов. Будет наш маленький Адрианов вал.
А потом тихо, чтобы не попало в открытый канал, прошептал своим:
— Зачистить все здание мы все равно не успеем. Просто укроемся от сюрпризов.
Куско заваливал лестничный пролет десятого этажа мебелью и шкафами, чтобы ни одна живая душа тяжелее пятнадцати килограмм не смогла пролезть через преграду. Аналогичные баррикады внизу сооружал Пуно. Только вот сила тяжести играла против него, и приходилось поднимать каждый предмет мебели, найденный на первом этаже, и просовывать на лестничный пролет. Преграда оказалась хлипкой и не очень надежной. Пуно заметно нервничал, излазил весь холл в поисках средства, которое помогло бы нивелировать преимущество Куско в гравитации. Обе — и верхняя, и нижняя — баррикады должны были стать непреодолимыми. Удача улыбнулась Пуно — в одной из подсобок он нашел тяжелый ящик с круглыми и плоскими, как лепешки, железяками. Прочитав знаки предосторожности, он понял, что железяки эти очень ценны, и притащил их к морпехам.
— Мины, — мгновенно сказал Чарли, и глаза его загорелись. — Вот это очень кстати. Щас такое шоу забабахаем!
— Отставить шоу, — вытянул руку Альфа, преграждая майору путь к взрывчатке. — Будем выжидать, пока не свяжемся с Кораблем.
Полковник оценивающе посмотрел на мины — сверкающие, гладкие, сложенные ровнехонько, точно свежие коржи из печи перед доставкой в марсианские магазины. Он показал Пуно, как укладывать эти неприметные орудия смерти. В четыре руки они быстро заминировали лестницу, сделав ее очень опасной для любой твари, решившей спуститься со средних этажей здания. Они не знали, что все эти этажи пустовали — во всем здании только готовились делать ремонт по образу и подобию сохранившихся в старом журнале изображений. Хотя дом и оказался слишком большим для одного старика, другого такого же высокого строения поблизости не было, а резиденция Пророка должна, просто обязана монументально возвышаться над площадью. Обитель Пророка в городе порока, такие дела.
Обезумевшие фанатики из мелких группировок остервенело бросались на бойницы и железные ворота здания.
— Мы долго не продержимся, — кричал командиру Чарли, отстреливая один десяток рейдеров за другим. — Они пробьют ворота гранатами.
Словно в подтверждение сказанного, последние его слова заглушил взрыв. Нерезкий, даже немного приглушенный, но сотрясший все стены первого этажа, игравшие роль усилителей звука. Высокие и средние частоты они отсекали, зато так жутко гудели раскатистым басом, что кровь стыла в жилах. До последнего этажа тоже долетели гул и вибрация.
— Установил связь? — спросил Альфа в рацию.
— Нет, — ответил Эхо и выругался. — Корабль не над нами.
— Скажи точно, сколько нам держать эту толпу.
— Секунду. Уже почти сосчитал.
Слушавшие их переговоры цепные псы решили, что речь идет об обычном водном транспорте, и отправили заградотряд к морю. В этот пасмурный зимний день разлитое по нему из многочисленных труб нефтяное пятно не горело, но видимость все равно оставляла желать лучшего. Никакой корабль, разумеется, к Питу не плыл.
В ожидании прохода над городом настоящего космолета Эхо пытался рассчитать точное время контакта, спешно малюя цифры карандашом на листке из стопки медицинских диагнозов и обследований Пророка. Поверх смертельных болезней безумного старика он размашисто писал вычисления. Хотя, может, этот старик — единственный нормальный человек во всей Пустоши, ведь иначе как объяснить тот сводящий с ума магнетизм покорности и любви, которым он окружил себя перед всеми этими пустошными отбросами. Но каким бы гениальным ни был Пророк, песочные часы его жизни уже давно просы́пались. Он несколько раз дурил смерть и украдкой переворачивал их, наслаждаясь украденным временем, но с каждым разом что-то в его организме безвозвратно портилось, умирало. Судя по внешнему виду старца, жить ему оставалось недолго.