Бесконечно долгий день подошел к концу, и с первыми сумерками следопыт выглянул наружу. Никого. Огненный залив, к счастью, пока не горел. Амдэ накинул на себя балахон дантиста, чтобы обмануть агента из Хеля, взял рюкзак, мешочек с ниссаниумом и махнул рукой скорпиону.
– Чисто. Выдвигаемся.
Прямо у хижины валялась лодка. Она состояла из такого же пластика, что и все море. Вот она – гармония победившего мира пластмасс.
Когда воображаемые часы пробили полночь, Амдэ уже плыл в северном направлении. Погода выдалась ясной, и кроваво-красный штандарт колыхающегося над головой северного сияния освещал залив почти до самого берега. Проталкиваться пять километров сквозь мусор до места передачи ниссаниума было невыносимо, а с больной рукой попросту невозможно, поэтому следопыт сжимал зубы и прикладывал последние силы, чтобы просто выплыть за границу Пита, до нее было не больше километра. Такое короткое расстояние он преодолел за пару часов и свалился на безопасном берегу полностью выбившимся из сил. Скорпион озадаченно покачал головогрудью и помог хозяину встать.
Город остался позади, но свобода не радовала. Каждый этап пройденного пути отнимал слишком много здоровья и сил. С той скоростью, с какой они таяли, жизнь Амдэ вполне могла закончиться через два месяца – и не нужно никакого конца света. Непосильное путешествие его просто убьет.
Возможно, он преувеличивал свою ношу и не все было так плохо, но адская боль в руке перепутывала мысли и настраивала на фатализм. Очень редко она отступала, позволяя вдохнуть полной грудью и перестать проклинать белый свет. В один из таких моментов Амдэ нашел себя крадущимся к большому пятиугольному камню возле колокола – все как в инструкции дантиста.
– Так, это здесь, – с гордостью сказал он, расправляя на себе балахон Блендамеда.
Приведший его туда скорпион лишь закатил глаза.
– Вот тут есть выемка. – Амдэ положил в нее мешочек с контрабандой и отошел назад, нервно озираясь по сторонам.
На тот случай, если агент-контрабандист из Хеля уже за ним наблюдал, следопыт пытался вести себя естественно. Он старался двигаться как старик, хотя толком не видел, как тот двигался при жизни. Через сто метров он спрятался за обломками выброшенной на берег подлодки, стянул с себя балахон и затаился в ожидании. Незаметный в темноте плащ-хамелеон позволял полностью раствориться в июньской ночи, в то время как глаза его все прекрасно видели.
Через час возле колокола показалась сутулая фигура незнакомца. Ничего, кроме самого силуэта, разглядеть было нельзя. Таинственный контрабандист пару минут побродил вокруг, потом склонился над валуном и достал из-под него мешочек. Мелкие манипуляции не были заметны издалека, но сомневаться в том, что он взял груз ниссаниума, не приходилось. Фигура начала стремительно удаляться, и следопыт побрел за ней.
Под прикрытием плаща он держал дистанцию в сотню метров от цели, стараясь не наступать на хрустящий мусор и вообще никак не шуметь. Скорпион держался рядом. Так прошел остаток ночи.
Утром неизвестный контрабандист залег в глубокой воронке, чтобы переждать жару и не попасться на глаза патрулей. Следопыт остановился в такой же округлой яме. Полностью вымотавшись, он оставил Денди караулить лазутчика, а сам провалился в глубокий сон. В течение многих часов он не ощущал ни яркого солнца, ни грома артиллерийской стрельбы, одну только боль, разливающуюся по всему телу нестерпимыми волнами ужаса. Изощренное издевательство над психикой сложно было назвать полноценным сном, но Амдэ постепенно пришел в себя. После полудня он заступил на дежурство, чтобы питомец тоже вздремнул.
Контрабандист продолжал лежать в своем убежище, оглашая Пустошь пятистопным храпом. Следопыт не удержался и подполз к нему на минимально возможное расстояние, чтобы узнать, как выглядит человек, с которым предстояло преодолеть долгий путь. В воронке от взрыва древней бомбы, посреди бетонных руин, лежал щуплый парень в армейском плаще. Сквозь прохудившуюся ткань виднелся кевриковый бронежилет. Длинные черные волосы незнакомца закрывали часть его лица, которым он уткнулся в землю, чтобы спрятаться от дневного света. Пластиковая панель, которой он поначалу укрылся, немного съехала в сторону, открыв его для всеобщего обозрения.
Люди обладают необъяснимым умением замечать, что за ними наблюдают, поэтому Амдэ решил не искушать судьбу и быстро вернулся назад, к тихо посапывающему скорпиону. Вдалеке рисовался красный пейзаж, такой же, как везде. Освещенные багровым небом руины зданий, выжженные равнины и целые горы сломанных автомобилей. Единственным дополнением к знакомой картине были растущие у горизонта стволы артиллерийских орудий. Исполинская батарея самых огромных пушек Великой пустоши раскинулась на километры и периодически одаривала равнину дьявольским грохотом. Вдалеке мельтешили фигурки рейдеров Пита, везущих боеприпасы на больших тягачах. Война между городами длилась уже несколько лет и не собиралась заканчиваться. По направлению стволов орудий, тянущихся к своей цели, как подсолнухи к солнцу, Амдэ понял, где находится Хель. Именно туда посылались снаряды повышенной мощности. Страшно представить, какие разрушения могло нанести одно такое точное попадание, а орудий ведь были десятки, каждое высотой с дом. От вида титанических изваяний у следопыта мурашки бежали по телу. А ведь путь его лежал прямо через них.
«Надеюсь, контрабандист знает тайный путь, – вздохнул он. – Иначе придется туго».
Днем Амдэ прятался от невыносимого зноя, а ночью продолжал идти по следам незнакомца, в полной мере оправдывая свое прозвище. Следопыт не терял свою цель из вида даже во время сверкающих пыльных бурь, когда мириады песчинок, кружась в воздухе, отражали солнечный свет, словно стекла пылающего калейдоскопа, разбросанные до самого горизонта. Война между городами была в самом разгаре, но, как и многие другие явления, к тридцать первому веку она себя изжила. На Пустоши разгоралось и утихало так много войн, в том числе и ядерных, что люди просто перестали их как-то особо осознавать. Военные действия потеряли смысловую основу и стали просто фоном для рефлексии. Война превратилась в обыденность, плывущую на втором плане жизни, и уже не занимала умы, заполненные теперь мыслями о виртах, химгаляторах и сумасшествии. Большинство цепных не просто не понимало, с кем и ради чего они воюют, они даже не понимали, что воюют. Пустошь разбивала любую адекватность вдребезги, разносила на тысячи кусочков сознания, которое перестало рисовать общую картину. Большинству цепных было достаточно заряжать огромные гаубицы и стрелять из них по стелящемуся миражом куполу вдалеке – куполу Хеля, больше их ничего не заботило.
Следопыту все чаще стали встречаться военные караваны псов на байках. Кое-где железная дорога еще продолжала работать и доставлять снаряды с конвейеров поближе к линии фронта. Тем не менее оставались еще многие километры до самих батарей. На огромные расстояния между выжженных войной минных полей расстилались маршруты рейдерских караванов.
Минное поле со стороны Пита не вызывало страха. В отличие от древнего понятия «минное поле», подразумевавшего какую-то плоскость земли со спрятанными кое-где смертоносными зарядами, в тридцать первом веке типичное минное поле в прямом смысле представляло собой пространство из сплошных мин. Земля осталась далеко на глубине, а верхние метров двадцать были сплошным минным слоем. От изгиба Огненного залива и до самого непролазного севера стояли заводы взрывчатки. Конвейеры смерти создавали осколочные заряды и разбрасывали их вокруг себя, с каждым годом все дальше и дальше. Минное море заливало Пустошь замедленным в тысячи раз цунами.
Из-за короткого срока годности большинство зарядов уже не взрывались, особенно верхний слой, подверженный интенсивному солнечному излучению. Идти по такому полю было не опаснее любого другого похода по Пустоши. Единственной неприятностью могло стать срабатывание уцелевших на большой глубине мин – когда нога Амдэ наступала на их верхний слой, длинная цепочка лежащих друг на друге устройств активировала уцелевший фугасный снаряд. Небольшая область из ржавых болванок слегка приподнималась, словно стальная волна от какого-то подземного выброса. Иногда до поверхности долетали осколки и сгорающий от жара воздух, но пробить кевриковую броню Амдэ это не могло. Иногда взрыв глубинной мины создавал цепную реакцию, превращавшую минное поле в ощетинившееся сталью животное.
Во время таких взрывов контрабандист оглядывался, и следопыту приходилось прятаться в верхнем слое мин, сливаясь с их ржавчиной при помощи плаща. Скорпион же продолжал как ни в чем не бывало идти, лишь слегка поджимал хвост – его силуэт и вовсе не проступал над минами. Этого было достаточно, чтобы оставаться незамеченными в слабом сиянии июньского неба.
Под незнакомцем тоже все громыхало, поэтому он не придавал особого значения взрывам в ста метрах позади – возможно, это с задержкой срабатывали нажатые им фугасы, ведь от поверхности до них вела цепочка из сотен истлевших мин.
День они опять проводили во сне. Контрабандист аккуратно зарывался в слой детонаторов, пытаясь обезвредить как можно больше зарядов, чтобы спать спокойно. Легкость движений выдавала в нем опытного сапера. Амдэ же приходилось тратить все утро, чтобы каким-то образом спрятаться от невыносимого солнца. И спал он плохо, боясь шевельнуться во сне и взлететь на воздух.
Минное поле закончилось аккурат у гигантских гаубиц. Двадцать крупнокалиберных пушек стояли грозной грядой, уходящей на несколько километров к северу. Настоящий кряж Пустоши, пугающий и беспощадный. При каждом выстреле земля тряслась под ногами, произвольно срабатывали детонаторы мин, из стволов вылетали брызги огня вперемешку с дымом. Сам снаряд невозможно было увидеть, с такой скоростью он взмывал. Только уловив глазами крохотный силуэт на предполагаемой траектории полета, удавалось заметить стремительно уменьшающуюся в размерах точку. И в эт