– Я дура, – вздохнула девушка после долгой паузы. – Не психани я из-за чипов тех гиноидок, ничего бы этого сейчас не было.
– Ты не виновата. Я должен был рассказать тебе о своем прошлом, а не доводить до такого.
– Ты действительно носишь чипы, чтобы сохранить память об этих созданиях даже после их переработки?
– Да.
– Теперь я понимаю. У меня было много времени об этом подумать. Такая милая сентиментальность.
Радион повернулся:
– А ну заткнулись! Нам еще всю ночь ехать. Дайте мне побыть в тишине.
Он дал газу – пленники ускорились, начали спотыкаться, и замолчали.
Ночь вступала в свои права. К середине июля в широтах южнее Пита это была уже полноценная темная ночь, длящаяся с десяти вечера до шести утра. Амдэ думал об этом, пытаясь вспомнить, почему ночь так притягивает его внимание… Точно, таблеток должно было хватить как раз до прихода ночи. При одной этой мысли сработало самовнушение, и он вновь окунулся в океан боли. После стольких дней с раной все его муки практически материализовались и теперь представали перед ним во всем своем садистском кошмаре. Бывает боль терпимая, которая лишь изводит своей пульсацией и заставляет сойти с ума, – с ней можно жить, ведь кругом и так полно сводящих с ума вещей. А бывает боль смертельная. Следопыт отгонял от себя фаталистичные мысли, но факты были сильнее него. Это точно конец. Без экстренной медицинской помощи он не доживет до утра. Надо было действовать. Сейчас или никогда.
В конце концов все становится проще, когда понимаешь, что жизнь – это боль.
Амдэ присмотрелся к Радиону. Тот медленно ехал по относительно ровным тропам Пустоши и благодаря зеркалу заднего вида держал под контролем идущих на привязи пленников. Передние и задние фонари байка освещали округу, мешая незаметно подкрасться к охотнику, – тот сразу увидит и даст газу. Следопыту долго пришлось ждать своего шанса.
Удачный момент наступил, когда троица преодолела крутой подъем на гору из смартфонов. Где-то на большой глубине располагался завод, который продолжал штамповать гаджеты, – спасибо подземным железным дорогам и поставкам необходимого сырья с еще живых производств. Цепь холмов здесь была метров пятьдесят в высоту и около километра в длину. Байк буксовал из-за разлетающихся из-под колес смартфонов, но другой дороги не было – по сторонам от искусственного возвышения разливались нефтяные топи.
Северное сияние вспыхнуло алым заревом и отразилось в маслянистой жиже, разлитой вокруг кряжа. Следопыт посчитал это знаком. Сейчас или никогда. Байк увяз в гаджетах и не мог быстро рвануть. Амдэ ринулся вперед, и Радион его, конечно, увидел, но не успел ничего сделать. Связанный парень всем телом ударил в охотника, словно выпущенный из пушки снаряд, самонаводящийся таран-камикадзе. За неимением никаких иных средств, оружием мог стать лишь он сам. Радион слетел с байка и под весом свалившегося на него Амдэ начал съезжать с осыпающегося склона.
Следопыт понял, к чему все идет, и обернулся к стоящей позади Деви.
– Беги!
– Я не брошу тебя! – Девушка метнулась к нему, но в следующий момент край насыпи под Радионом и Амдэ просел, и они полетели вниз.
Начался настоящий сель из смартфонов. Со склона сползали все новые и новые слои гаджетов, и Деви резко остановилась и побежала обратно, но кнут, привязанный к поясу Радиона, потянул ее за собой. Наручники не позволяли сорвать с шеи хлыст или защитить от смартфонов лицо, но груды бесполезного пластика тормозили ее движение, и хлыст в конечном счете отвязался. Деви остановилась на самом краю кряжа и смотрела на двух скатывающихся к его подножию людей. Далеко внизу отражали беснующуюся Аврору масляные поля.
Радион хватался за все подряд в попытке остановиться. У Амдэ такой возможности не было, но, к счастью, он выбил палец и, освободившись благодаря этому от наручников, вцепился в противника. Затормозившееся было падение продолжилось с новой силой, враги кубарем летели вниз. Пространство вокруг вертелось, словно Всевышний засунул их двоих в барабан стиральной машины, коими была завалена вся Пустошь, и раскрутил его до умопомрачительной скорости. Когда они наконец упали во что-то жидкое, Радион сразу пришел в себя, а измученный Амдэ стоял на коленях, опираясь руками о дно у маслянистого берега в попытке успокоить вестибулярный аппарат. Байк остался далеко наверху и не мог осветить фарами озеро, которое под слабым свечением северного сияния выглядело призрачной топью, настоящим затоном духов. Мягкая вуаль из багряного шелка стирала глубину, резкость и расстояние. Озеро буквально парило в затуманенной вечности, как будто сошло со старой спекшейся кинопленки. А два противника стояли по колено в маслянистой воде.
– Ах ты пес! – рявкал охотник, берясь за кнут, конец которого еще обвивался вокруг шеи следопыта. – Зря я тебя сразу не пристрелил. Придется это исправить.
Амдэ тоже схватился за хлыст, но не смог освободить от него шею. Кнут действительно высасывал силы, как недавно сказала Деви. Жаль, что не удалось самому разжиться таким. Должно быть, стоит целое состояние.
– Не пытайся освободиться. Вся твоя жизненная энергия поступает ко мне. – Охотник медленно отходил назад, чтобы сохранить натяжение кнута между собой и шеей пленника.
– Ничего страшного, – прохрипел Амдэ. – Я так живу последние десять лет.
Он удивился собственным словам даже больше, чем сосущему энергию артефакту. В кнуте не было ничего сверхъестественного – мозг потребляет электричество, да и нервные сигналы для работы органов и мышц имеют электрическую природу, так зачем удивляться высасывающему силы кнуту в мире фантастического оружия и машин? Тот же плащ следопыта был не менее технологичным устройством. Нет, кнут его вовсе не удивлял, в отличие от собственного ответа. Что значит «он так живет последние десять лет»? Подсознание сообщало, что кто-то или что-то сосало у него силы все это время. Борясь с удушением, Амдэ почувствовал себя мыслителем, который многие годы жил бок о бок с великой мудростью и потратил все это время, чтобы ее осознать.
Тем временем Радион отсчитывал оставшиеся до конца схватки минуты. Все меньше воздуха проникало в легкие следопыта.
– Если бы не ты, – театрально заговорил охотник, – я бы уже давно нашел гиноида и сдал ее заказчику. А ты сделал эту миссию самой сложной на моей памяти. Чего только стоит бойня в Хеле. Хорошо, что я решил отсидеться в соседнем зале…
Амдэ не слушал убийцу, тот явно хотел высказаться о наболевшем еще живому виновнику своего испорченного настроения. Будет обидно, если жертва умрет прежде, чем впитает весь негатив. Кнут высасывает из нее силу, поэтому закон сохранения энергии вынуждает вернуть что-то обратно. Разумеется, все самое худшее.
– Ничтожество! – кричал Радион.
Его ругательства утонули в начавшемся дожде. С южной стороны небо захватила черная туча, хладнокровно сожрав огрызающееся сияние. Она даже не поперхнулась и теперь доминировала над Пустошью. Падающие капли встали как бы преградой между двумя врагами. Их слившееся воедино личное пространство теперь разрывалось дождем.
«Прекрасное завершение десяти лет скитаний», – думал Амдэ. Вот, почему он не умирал раньше. Он просто не мог погибнуть, не встретившись лицом к лицу со своим избавителем и одновременно самым страшным кошмаром – почти точная копия следопыта, по крайней мере в его, следопыта, глазах; люди ведь представляют себя совсем иначе, чем выглядят. Вот от кого он бегал все эти годы, с кем был связан невидимой нитью, через которую перетекали силы. А укус – это так, уловка, выдумка для самоуспокоения, чтобы объяснить слабость.
Дождь бил по маслянистому озеру у подножия холма. Где-то наверху Деви пыталась спуститься к Амдэ так, чтобы не расшибиться, но время играло против него. Последняя краснота пейзажа растворилась под гнетом кислотных капель из тяжелой тучи. Мир прятался в небесной тьме, и о его существовании, как в случае с экзопланетами, приходилось догадываться по косвенным признакам, например, по струям, заливавшим следопыту глаза. Озеро вокруг перестало быть красно-серым, оно вовсе потеряло цвет. Никаких, даже самых ничтожных оттенков, один лишь электромагнитный спектр, который чертовы предки животных научились представлять в виде каких-то цветов… Цвета придуманы: интересная, но не совсем подходящая для данной ситуации мысль. Как много всего проносится в голове перед смертью…
– Немного же у тебя осталось энергии, – продолжал Радион. – Я почти не чувствую новых сил. Но грех жаловаться. Тебе, должно быть, приходится очень туго. Теряешь те крохи жизни, что случайно сумел сохранить.
Это был не человек – стихия. Злобная и сардоническая, квинтэссенция Пустоши, высасывающая силы у живых и не дающая покоя мертвым. Единственный выживший в этом безумии всадник апокалипсиса, поглотивший энергию трех остальных. Но при всей своей адской дикости он был близок следопыту. Последние десять лет Амдэ провел в каком-то потустороннем ужасе жажды мести за Хана, словно связанный невидимой нитью со своим палачом. Он чувствовал сходство с этим чудовищем, как будто их породил один разум. Он потерял последние силы и упал на колени, в предсмертной агонии продолжая держаться за перетянувший шею кнут. Перед ним в призрачной темноте озера стоял его антипод. Те же достоинства и недостатки, та же капля сумасшествия, только наоборот. Зеркальное отражение, при котором суть не меняется, но содержание становится совершенно другим. Амдэ рад был умереть именно от его руки. С момента потери Хана он налился настолько глубокой болью, так тесно сжился с кошмаром, что не мог позволить сломить себя какой-то случайной мелочи, нет, только великому и ужасному ужасу, стоящему теперь перед ним. На меньшее он не подписывался.
– Да господи, сколько в тебе еще воздуха? – саркастически спрашивал Радион.
Из тьмы поверженного сознания прилетал сначала его голос, а уже потом вырисовывался чернеющий образ. И всюду помехи, визуальные помехи из-за дождя. Когда же вступать в решающую схватку с монстром, если не ночью? Ночь делает его эфемерным, наполняет силами и бессмертием. Чем можно ему от