Одежда техников мало чем отличалась от тряпья других жителей Пустоши. Поношенные футболки, джинсы с кожаными заплатами для прочности. Фабрики одежды работали двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, но из-за недостатка качественных материалов перешивали одну и ту же одежду, уменьшая плотность и стойкость ткани. Железные дороги для подвоза сырья почти нигде не работали, и страшно было представить, что творится вокруг фабрик по производству синтетики и полимеров, необходимых для качественных вещей. Наверняка кучи невывезенного сырья вокруг них видны даже из космоса. Эдакие чудеса света, созданные необузданным разумом человека. И некому восстановить эту железнодорожную связь.
В отличие от техников и рабочих, охрана плантистов носила броню растительного происхождения. Цепные псы Пита продавали им только гражданскую технику, чтобы не усиливать потенциальных врагов, поэтому жители Хеля сами выращивали себе броню в черницах в самом центре города. Для многослойного растения кевларика не требовалось больших площадей. Он представлял собой мутировавшую на генном уровне смесь древней капусты и полимерной брони солдат двадцать пятого века. Растение стало продуктом бионики – сферы науки, объединившей в себе механику и биологию. Похожая эволюция привела к появлению схематиков Хеля, но там вместо растительности были микрокомпьютеры.
Так вот, слой за слоем из клубня наподобие листьев капусты вырастали крепкие листы кевларика. Ведущие инженеры плантистов аккуратно срезали их алмазными пилами, чтобы закрепить место разреза, которое, как и в обычной ткани, может расползтись по всему листу и сделать его бесполезным. Получение кевларика больше походило на хирургическую операцию, нежели на сбор урожая. В умелых руках микропилы делали свое дело и на выходе получалась плотная субстанция из переплетенных полирамид, намного крепче, чем обычные связи в растительном веществе, а главное – очень тонкая. Один за другим эти и без того крепкие слои накладывали друг на друга для создания действительно стойкой брони. Такая ручная работа занимала чудовищно много времени, требовала усилий, как средневековая кольчуга, но и результат был соответствующим – прочнейшая броня в несколько раз легче металлических панцирей цепных псов. К тому же она абсолютно не пробивалась никакими баллистическими снарядами. От слова «совсем». Выпущенный с большого расстояния мелкий калибр просто отскакивал от такой брони, а при выстреле из пистолета в упор пуля в лучшем случае могла застрять во внешних слоях защиты, оставив большой синяк. Даже крупнокалиберные пулеметы ее не пробивали. Но растительная защита не давала бессмертие – кинетическая сила выстрелов просто перемалывала ребра и внутренние органы плантиста, тот умирал без единой дырки в теле.
Сшитая из кевларика броня для простоты называлась кевриковой и высоко ценилась за пределами Тала. Разумеется, так же, как псы из Пита не продавали плантистам свою защиту, плантисты Тала не продавали им свою.
Амдэ перестал бы себя уважать, если бы за десять лет в Пустоши не обзавелся комплектом такой брони. С виду простая жилетка, а на деле сотня слоев кевларика, удобно сидела на его груди. Эта броня, а также татуировка раба неразрывно связывали Амдэ с плантистами. Как настоящий блудный сын, он не мог уйти далеко от своей альма-матер, постоянно возвращался обратно. Но не в плен, конечно, а за новыми запасами корума.
– Начинают, – шепнул он скорпиону.
В ста метрах перед ним начиналась торжественная церемония открытия первого двигательного завода плантистов. Памятуя о прошлых неудачах, охранники отошли как можно дальше, и у самого завода осталась только парочка технарей. Торчащая над землей часть фабрики представляла собой небольшой домик с приборами и станками, почти что без стен, с выходным люком конвейера. Техники последний раз проверили трубы, насосы и ушли на другую сторону этого собранного из разных частей Франкенштейна.
– Похоже, земли между Талом и Питом скоро наполнятся кровью. Если у них получится – быть войне.
Амдэ глянул на скорпиона, и тот расстроенно покачал головой.
Потом следопыт вновь посмотрел в бинокль и насторожился. Что-то изменилось. Он не мог понять, что именно его встревожило в боковой стенке завода, но интуиция подсказывала, что дело было в одной из труб. Компрессор высокого давления оказался отсоединен от основной цепи. Возможно, были и другие изменения.
– Чертовщина какая-то. Там же никто не проходил. Все техники на другой стороне.
Он еще несколько секунд всматривался через бинокль и заметил необычный блеск на земле в паре метров от фабрики. Какая-то побрякушка бликовала по солнце.
– Что-то ценное, – смекнул следопыт. – Странно, почему я раньше этого не заметил.
Едва он успел договорить, как раздался взрыв. Стоило техникам дернуть рычаг запуска, и завод сразу взлетел на воздух, отправился к праотцам, забрав с собой и души инженеров. Неожиданный грохот привел за собой и взрывную волну, с головой накрывшую следопыта. Когда он пришел в себя и вновь посмотрел в бинокль, на месте завода рдело пламя, очень хорошо дополняя собой красный фон неба. Оранжевая земля плавно тянулась к укрытию Амдэ и дальше за его спину, пока снова не переходила в пылающее море залива.
– Еще минус один завод, – пробормотал он.
Никто из техников не выжил. Охранники не спешили возвращаться к горящей фабрике, и следопыт позабыл о них. Шокированный взрывом, он потерял концентрацию и пошел вперед, прямо к сверкающей на солнце безделушке в паре метров от новых руин. Вывернутая наизнанку фабрика пыталась кряхтеть механизмами. Агрегаты неспешно постукивали и замирали один за другим. Так умирает левиафан.
Блеск загадочной штуковины затерялся в отсветах пламени, но Амдэ помнил ее примерное местоположение, прибежал туда и принялся водить руками по запыленной земле. Он поднимал один загадочный обломок за другим, пытался понять, светятся ли они. Наконец под всем этим обгоревшим хламом Амдэ нашел кольцо. Идеально отполированный перстень.
– Вот что блестело, – сказал он скорпиону. – Готов поспорить, побрякушку уронил тот, кто учинил этот взрыв.
«Цок-цок?»
– Не знаю. Невидимка какой-то.
«Цок-цок-цок».
– Такой же плащ-хамелеон, как у меня? Может быть. Тогда понятно, почему никто его не заметил. Но этот незнакомец не такой уж крутой, раз обронил перстень. Смотри, на нем какой-то знак.
Следопыт подставил находку под солнечные лучи и разглядел гравировку на плоской печатке.
– Вроде игрек, только неровный. Так ветвится побег растения. Похоже на букву какого-то древнего алфавита.
Амдэ едва успел положить перстень в карман, как его окружили плантисты. Те самые охранники, о которых он позабыл, вернулись к месту взрыва.
– Смотрите! Это он! Держите гада!
«Вот дурак, – подумал о себе следопыт. – Еще над этим невидимкой смеюсь. Сам ничуть не умнее».
Он попытался выхватить револьвер, но один из охранников оттолкнул его руку и прижал ее к земле ботинком. Нависшие над ним туши закрыли полнеба. Одетые в черную кевриковую броню, они смотрели на него сквозь стеклышки черных противогазов. Невозможно было увидеть лица и определить возраст этих плантистов.
– Эта тварь взорвала завод! Чертов вредитель! – из-под противогаза раздался глухой, лишенный естественных ноток голос охранника.
Перед глазами Амдэ промелькнула вся его насыщенная событиями жизнь. Он поступил точно так же, как и любой на его месте, – чертовски испугался.
– Нет, нет, это не я!
– Ты тут единственный.
– Здесь был еще один вредитель… О господи, что я несу. – Амдэ попытался исправить свой ляп: – Здесь был вредитель. Это он повредил ваш завод.
– Мы в курсе, чудак. Говоришь о себе в третьем лице?
Следопыт осознал всю безнадежность ситуации. Он бы сам ни за что не поверил в собственную невиновность, не увидь все своими глазами. Более того, даже теперь он не до конца верил увиденному. Может, так действует яд светящейся псины? Мутнеет рассудок. Да, точно, у него жар. И как он раньше не догадался? Списывал все на летнее пекло и близость горящего моря.
Не расходуя силы на лишние слова, плантисты стали осматривать следопыта. В том месте, где ноющий укус на руке все сильнее отравлял его тело, на оголенной красной коже виднелась татуировка невольника.
– Он из наших рабов, – объявил один из охранников.
– Беглая тварь, – ответил другой. – За это полагается только одно – смертная казнь.
Всего собралось уже шесть вооруженных автоматами людей в черном. Амдэ понял, что дело худо, еще раз оценил ситуацию и сказал кодовое слово:
– Денди, код ноль!
Взявшийся из ниоткуда питомец ужалил хозяина своим летаргическим ядом и быстро зарылся в землю, как делали в песках его более агрессивные пустынные братья. Никто не успел его схватить.
– Чё он, блин, натворил? – удивился один плантист.
– Предпочел быструю смерть публичной казни, – хмыкнул второй. – Ну ладно, по крайней мере оказался с яйцами.
– Бросим его?
– Нет. Лишняя кровь нам не помешает. Говорят, от отравленной плазмы тофель растет быстрее.
Двое охранников взяли следопыта за ноги, двое за руки и понесли к черницам. Амдэ ничего не чувствовал и не понимал, пребывал в летаргическом сне. Его сердце билось настолько слабо, что пульс на руках и ногах практически не ощущался, по крайней мере такими далекими от медицинского дела людьми.
– Заберем плащ?
– Сдался тебе этот балахон. Он же весь в земле.
– Наверно, ты прав, обычная тряпка, – убедился плантист, смотревший на Амдэ сверху вниз. При таком ракурсе плащ-хамелеон практически сливался с землей. – Зато револьвер у него хороший.
– Это да. Знатная вещь. С подствольным фонариком.
– Может, в сапогах еще что припасено?
– Посмотрим. Фу, нет. Я туда не полезу. Давай ты.
– Да черт с ним. Явно какой-то бедняк. Пошли.
Амдэ начал приходить в себя. Постепенно вернулись мысли – спутанные, необъяснимые, совершенно бесполезные сами по себе, без связи с реальным миром. Это походило на взявшийся из ниоткуда сон. Потом Амдэ почувствовал свое тело и вспомнил, что он человек, живет, ну или пытается выжить в Пустоши. Все его прежние приключения оказались не фантазией Морфея, вся его прошлая жизнь не была мимолетным видением. Амдэ открыл глаза.