- Тогда кто продолжит?
- Позвольте мне, - поднял молоточек Кювье. - Если коллеги не будут возражать, то меня интересует субъективный, так сказать, аспект болезни. Есть ли она кажимость для самого заболевшего, или мы имеем дело с тем, что и личностью в полном смысле назвать нельзя? Аполлонийский, так сказать, аспект и аспект дионисийский.
- Это спорная проблема, - вступил в разговор Лафотер, - и вряд ли она может быть разрешена таким способом.
- И чем вас не удовлетворяет разбираемый случай? - спросил Кювье.
- У меня странное впечатление, - пожал плечами Лафотер. - И я пока не могу его выразить в словах. Хотя... скажем так, у меня есть некоторое ощущение, весьма слабое, но тем не менее достаточно раздражающее и предостерегающее против того, чтобы мы слишком углублялись в изучение данного случая. Я вполне готов принять весь восторг профессора Эя, в результате которых нами было потрачено столько сил и... э-э-э... ресурсов, я понимаю его убежденность, хотя являюсь самым строгим критиком, да что там, противником его теории, но. Но. Это трудный путь. Это кропотливая работа. Наскоком ее не решить, тем более сборищем таких старых обезьян, как мы. Здесь нужен фанатик, фанатик в самом хорошем смысле слова.
- И кого вы видите в роли такого фанатика? - поинтересовался Председательствующий.
- Ну, мои желания здесь мало что означают. Есть Попечительский совет, в конце концов.
- А причем тут Попечительский совет? - удивился Вернике. - Вот передо мной, как и перед всеми, лежит Устав совета, кстати рекомендую каждому его внимательно перечитать, там кроются достаточно любопытные возможности. Так вот, в Уставе в компетенцию Попечительского совета не входит подтверждение диагнозов или проверка назначаемого лечения. Нам доверяют, коллеги!
- Вам ли это не знать, - пробурчал Геккель, - вы сами и писали эту галиматью...
Председательствующий предостерегающе постучал молоточком.
- Продолжайте, коллега.
- Тем не менее, я требую созыва заседания Попечительского совета клиники, - сказал Лафотер. - Кажется, один из наших коллег уже имеет особое мнение по данному вопросу. Теперь такое мнение имею и я.
- И где мы будем заседать? В мэрии? - язвительно поинтересовался Вернике.
- А почему в мэрии? - вскинулся засыпающий было Кювье. - Зачем нам мэрия?
- Вы как всегда отстали от жизни, коллега, - вздохнул Кречмер. - Господин мэр большинством наших голосов избран Отцом-основателем Общества и Почетным и Действительным Председателем Попечительского совета.
- Он же был связан со слонами? Кормил их, что ли? - спросил Кювье.
- Он их па-тро-ни-ро-вал, - выговорил Кречмер. - Теперь он патронирует нас.
- Всегда завидовал людям со столь разнообразными интересами, - покачал головой Лафотер. - Сегодня он со слонами на шоссе, завтра - с сумасшедшими в клинике...
Председательствующий предостерегающе постучал по столу:
- Коллеги, коллеги, еще раз напоминаю вам о необходимости корректно изъясняться! Суд чести не дремлет!
- Какой суд? - вновь встрепенулся Кювье.
- Чести, мой дорогой, чести, - промурлыкал травести. - Береги, так сказать, честь с молоду.
- А не пора ли нам вернуться в наши траншеи? - высказался профессор Эй. - Несмотря на высказанные предложения относительно вынесения рассматриваемого случая на рассмотрения Попечительского совета ("Zehrfahrenheit", пробормотал Геккель)... Что коллега? А... Так вот, несмотря на столь разумную мысль, я все таки предлагаю вам выслушать мои собственные соображения по данному случаю.
- Возражений нет? - вопросил Председательствующий тишину. - Тогда слово предоставляется профессору Эю.
Голоса и люди сливались в единую неразличимость. Белые фигуры постепенно тонули в заливающей их зеленоватой воде и лишь сияющие лучи, отбрасываемые душой в пустоту черных логосов, пробивали тяжелую толщу, вырывались из цепких объятий. Пятнистый пол распухал в астигматизмах неряшливой линзы, набирал недостающей регулярности и вот уже собирались, выстраивались воинственные порядки пешек и тяжелых фигур, среди которых выделялся бестолковый слон. Его серая туша никак не желала помещаться на отведенной клетке и морщинистые бока бесцеремонно расталкивали засидевшихся королей.
Голова мерзла. Пальцы синели и скрючивались параличными крючками, нелепо изгибались, как будто хотели укорениться в железной вазе стальных полос. Громадное, распухшее тело то взрывалось ужасающей жарой, истекало, исходило потом, то съеживалось, как подтухший карлик, падало внутрь к недостижимой точке внутреннего отражения, черного зеркала пустоты, одно касание которого сжимало, стискивало сердце в безжалостной руке, болью и страхом запуская новый, тяжелый источник реакции, взрыва, отчего плоть содрогалась и вновь устремлялись вовне.
- Таким образом, - булькал из бездны профессор Эй, - мы можем предположить положительный опыт деперсонализации в рассматриваемом нами случае. Больной, как показали беседы с ним, испытывал на протяжении весьма длительного периода достаточно разнообразные чувства изменения своего... хм, существа. Позволю себе процитировать некоторые из них. Я думаю, это будет интересно как демонстрация в высшей степени чистой клинической картины предполагаемой demencia praecox.
- Предполагаемой? Я не ослышался, уважаемый коллега? - приподнялся со своего места Вернике, приставляя ладонь к уху.
- Вы не ослышались, - включился в разговор заскучавший травести. - До меня тоже донеслось это эхо.
- Я позже, если мне будет позволено, проясню свой тезис, - проледенил профессор Эй. - А сейчас привожу слова самого испытуемого. "Я странно себя чувствую...", "Мое тело вот-вот распадется...", "Мне кажется, что у меня слишком легкие кости...", "Мое сердце перемещается...", "У меня в мозгу дует ветер...". В этих и многих других фразах пациент во все более метафорическом опыте обнаруживал основной характер пережитого, его фантастическую странность, вслед за которыми происходили потрясения уже телесного пространства, порождавшими, в свою очередь, бред о телесной метаморфозе, которая стремится, так и не достигая желанной цели, сделать понятным невыразимый опыт бредового состояния. Здесь, уважаемые коллеги, я отсылаю вас к соответствующим трудам Блонделя, а также советую ознакомиться с диссертацией Блавета, которые в высшей степени замечательно вскрывают подоснову опыта деперсонализации. Страдания больного, его стремление как-то вербализировать свои ощущения в столь причудливых измерениях... вот, например: "Моя рука раздваивается...", "Нога проходит над головой...", "Мои ноги завоевывают грудь..." и так далее, все это есть всего лишь первая ступень в иррадиации чувств деперсонализации на предметный мир. Мне уже при первой беседе показалось, что именно здесь, во взбаламученном хаосе фронтальной, искаженной личности и следует искать первопричину, первотолчок болезни.
- Это могло быть сном, - пожал плечами травести. - Позвольте мне, коллеги, отойти от подробностей, но я уверен, что каждый из вас переживал нечто подобное в той переходной и сумеречной зоне между бодрствованием и небытием.
- Спорное утверждение, коллега, - сказал профессор Эй. - Но в любом случае к нему трудно подобрать достаточно репрезентативные эмпирические доказательства.
- Чем хороша наша наука, так это полным отсутствием каких-либо доказательств, - провозгласил Кречмер и вереница пузырьков поднялась к поверхности колыхающегося студнем моря.
- И методов лечения, - пробормотал Геккель.
- Опыт деперсонализации больного, - возвысил голос профессор Эй, - обогатился, по его же собственному признанию, умножением столкновений и слияний пространственно-временных схем, перцепций внешнего мира, из которых порой было затруднительно вычленить явно вербализованные конструкции...
- Что-что? - переспросил Бейль.
- Для этого трудно подобрать слова, - пояснил травести, отмахиваясь от назойливых рыбок, норовящих заплыть в ухо.
Профессор Эй выдержал мрачную паузу и продолжил:
- Можно привести как пример такие красноречивые признания испытуемого: "Мир потерял массу...", "Больше нет места, это вездесущность...", "У тела уже нет формы, у него нет ни наружности, ни внутренности...". Впрочем, я на этом пока остановлюсь, хочу лишь отметить, что другие ощущения тела связаны, как мне представляется, с тремя, довольно хорошо изученными темами типичной формы Spatlung, а именно трансформация живого в неодушевленный предмет, потеря субстанции тела, распад и расчленение тела. Опять же, заинтересованных отсылаю к своей работе, посвященной клиническому описанию типичной формы.
Кречмер поднял молоточек:
- Вы позволите предварительный вопрос, коллега? - профессор Эй кивнул. - Меня, в силу моих профессиональных интересов, интересует некоторые конституциональные аспекты выявляемого синдрома. Проделывали вы рекомендуемые тесты по определению типа испытуемого? Имеем ли мы дело с лептосоматическим типом или типом пикническим? И как, по вашему мнению, в свете моей теории, можно диагностировать имеющийся случай?
- Началось, - пробурчал Вернике, - Открываем парад теорий...
- К сожалению, уважаемый профессор Кречмер, в моем распоряжении было совсем немного времени, чтобы провести хотя бы простейшие тесты. Многое осталось пока за боротом. Открою вам по секрету свой просчет - я забыл в суматохе воспользоваться тестом Роршаха! Но я думаю... я надеюсь, что работа у нас предстоит длительная и плодотворная. Поэтому я попросил бы пока воздержаться от вопросов - почему я использовал то, а не использовал это. Поверьте, здесь дело не в моих личных предпочтениях, ведь, в конце концов, мы служим лишь Науке и наши амбиции тут не при чем.
- А зря, зря, коллега, - обиженно сказал Кречмер, - Уверяю вас, что именно в конституции кроется разгадка большинства наших проблем. Именно в телосложении! В генетике! И без осознания этого простого и очевидного факта мы так и будем скитаться в дебрях красивых слов.
- Это спорное заявление! - выкрикнул с места Лафотер. - Наверное каждый из нас понимает, что поиски субстанции demencia praecox - иллюзия, ничем не обоснованная иллюзия. Случаи настолько разнообразные, что мы, я имею в виду вся наука, спорим о том, что считать действительно симптомами, а что - просто случайностями.