– Это следует из текстов? – спросил Зверев.
– Этот Щукин во всех письмах называет Юлию «зайкой». Стал бы мужчина называть так просто знакомую?
Зверев покачал головой.
– Маловероятно, но все же…
– Вот и я о том же, – перебил майора Зубков. – По-моему, тут все ясно. Правда, если не считать обращения «зайка», в большинстве писем ничего особенного нет: простые бытовые вопросы. А вот одно письмо сильно отличается от прочих. – Зубков вынул из нагрудного кармана распечатанный конверт и протянул его Звереву. – Вот, специально для тебя захватил.
Павел Васильевич прочел адрес отправителя и фамилию адресата:
«Ставропольский край, г. Кисловодск, улица Подгорная, 7. А. М. Баграмян».
На месте обратного адреса было указано:
«Ставропольский край, г. Ессентуки, улица Чапаева, 22. Е. А. Щукин».
– Этот самый Аракс Баграмян, как мы уже выяснили, проживает по соседству с Глуховыми. Он старик, ему уже под восемьдесят. Мы данного гражданина уже навестили, он во всем сознался.
– В чем сознался? – спросил Зверев.
Зубков довольно крякнул.
– В том, что получал и передавал письма этих голубков. Пояснил, что с давних лет знает Юлию, и когда та попросила оказать содействие в данной переписке, этот Баграмян не смог отказать. Такая вот вырисовывается ситуация, майор.
Зубков откинулся на спинку скамейки и щелчком бросил в урну окурок. Вынув из конверта сложенный вчетверо лист бумаги, Зверев прочел и само письмо. Оно было совсем коротким.
«Здравствуй, Зайка!
Снова пишу тебе через Аракса. Надеюсь, что он жив и здоров.
В своем последним письме ты писала о том, что Прохор стал невыносим. Ты писала, что его ревность сводит тебя с ума. Я все понимаю. Как понимаю и то, что жить с таким человеком невозможно. Я не раз предлагал тебе порвать с ним, но ты не решалась.
Если ты наконец-то решишься, то знай, я всегда готов тебя принять. Решайся и приезжай, Глеб».
Прочтя письмо, Зверев посмотрел на почтовый штемпель. Письмо было месячной давности, но это мало о чем говорило. Павел Васильевич вернул письмо Зубкову, тот произнес:
– Ты сказал, что мы должны узнать тайну Юлии. Как видишь, мы ее узнали. И что это нам дало?
– Пока не так уж много, но кое-что дало. – Зверев прокашлялся и сдвинул брови. – У нас появился новый потенциальный объект для получения информации. С этим Щукиным определенно нужно встретиться и вытянуть из него все, что он и кто он. Версия про любовника интересна, но одно это письмо еще мало что доказывает.
– Как это мало чего? – воскликнул Зубков. – Ну, знаешь, Зверев, где-то ты умный, а где-то уж совсем не сечешь! По мне, так все проще простого. Юлия, что тут скажешь, была красивой женщиной. Многие мечтали о ней, и вот что мы имеем. Какой-то влюбленный в нее тип просто-напросто избавился сначала от мужа и подставил Стасика Гулько, а потом, узнав, что у Юлии есть любовник, убил ее из ревности. Что нам остается? Найти того, кто этот ревнивец, и дело в шляпе.
Зверев пренебрежительно хмыкнул. Умение собеседника делать скоропалительные выводы его просто поражало. Да кто таких в органы вообще набирает? Зверев снова почувствовал боль в висках, сунул руку за таблетками, но вдруг услышал за спиной шаркающие звуки.
Обернувшись, увидел одного из пожилых постояльцев отеля. Это был надоедливый старикан Пряхин, который накануне угощал Зверева «Прасковейским». Мимо шел или специально к нему? Неужели снова будет его одолевать пустыми разговорами?
– Простите, товарищи! Не помешаю? – с лукавым прищуром обратился к Звереву Пряхин.
Павел скривил лицо. Старикан, которому очень хочется почесать языком и вспомнить былые годы и службу в органах, был некстати. Может, снова встать и уйти? Пряхин, словно прочитав мысли Зверева, сел по правую руку от майора и придержал его за руку.
– У вас к нам дело, товарищ? – сказал Зверев. – Вообще-то мы тут обсуждаем серьезные вопросы…
Пряхин шмыгнул носом и высморкался в помятый платок:
– Проклятущий ринит! Нет от него сладу.
– Снова будем обсуждать ваши болезни? – не без ехидства уточнил Зверев. – Простите, но ни я, ни мой коллега не являемся докторами. Если про здоровье, то это не к нам.
– Нет-нет… На этот раз здоровье обсуждать не будем. Вы, кстати, не ошиблись, товарищ Зверев! У меня действительно к вам дело! И оно серьезное.
– Что еще за дело?
– У меня есть информация, которая, возможно, поможет вашему расследованию. Хотя давайте по порядку…
Этим утром Константин Григорьевич Пряхин проснулся в половине девятого. Такое случалось с ним не часто, ведь с годами он из бодрого и крепкого мужчины, прослужившего в органах немало лет, превратился в сморщенного старичка, а старики, кто же с этим будет спорить, – пташки ранние. С тех пор как Пряхину перевалило за пятьдесят, насколько ему помнилось, Константин Григорьевич, как правило, стал просыпаться с петухами, однако сегодняшний день стал исключением из правил. Проснувшись, он зажмурил глаза, так как проникающий через окно свет бил ему в глаза так сильно, что они тут же начали слезиться.
Встав с кровати, он увидел сидевшую рядом супругу, которая энергично орудовала спицами, судя по всему, довязывая уже как минимум третью пару варежек для их внучки Сашеньки, розовощекой курносой девчушки, окончившей в прошлом году уже третий класс. Инна Яковлевна Пряхина – жена Константина Григорьевича – была моложе его на год. Она была довольно грузной женщиной, поэтому страдала от повышенного давления и одышки. Зато при этом Инна Яковлевна, в отличие от мужа, редко жаловалась на боли в суставах, вздутие, изжогу и дальнозоркость. Она никогда не надевала очки, когда вязала, читала и вдевала нитку в иголку, Константин Григорьевич же не выходил из дома без очков, причем у него их было двое, на все случаи жизни.
– Я вижу, здесь, на свежем воздухе, сон у тебя как у младенца, – улыбнулась Инна Яковлевна, глядя, как муж, потягиваясь на ходу, посеменил в ванную. – Умывайся поскорей, а то опоздаем на завтрак.
– Да уж, здесь я сплю как сурок, да и не только сон, но и процедуры местные мне явно на пользу,– насыпая порошок на щетку, прокричал из ванной Пряхин.– После этих массажей и грязей мой артроз и мой радикулит почти перестали лютовать. Так что сегодня я собираюсь пройти по третьему терренкуру[8], ты как, со мной?
– Ишь ты, старый, как раздухарился! Смотри не надорвись на третьем. Я туда уж точно не пойду, мне и на первом в прошлый раз дыхания не хватило.
Пряхин вышел из ванной, обнял жену за плечи и поцеловал в темечко.
– Как знаешь… как знаешь. А я вот, видимо, сегодня рвану по-молодецки…
После завтрака они вместе покинули санаторий и направились в парковую зону. Потратив на дорогу не менее часа, в районе нарзанной галереи супруги разошлись по разным маршрутам. Когда Пряхин, задержавшись у Царской площадки, миновал Сосновую гору, он остановился, чтобы передохнуть. Снял очки и вдруг услышал голоса. Говорили двое: мужчина и женщина, однако из-за кустов Константин Григорьевич не мог их разглядеть. Тем не менее по напряженному голосу мужчины было понятно, что эти двое ссорятся. Прежде чем обозначить свое присутствие, старик решил послушать, о чем идет речь. Слушая, что говорит мужчина, Константин Григорьевич отметил: «Где-то я уже слышал этот голос. Ну, точно! Это же наш конферансье, а точнее, худрук „Эльбруса“ по фамилии Ветров. Он еще монолог Райкина на празднике читал».
– Ну что, надеюсь, что теперь, когда ты осталась без своего убогого муженька, ты наконец-то перестанешь кочевряжиться и примешь мое предложение? – На этот раз голос Ветрова был резким и гнусавым, но это был его голос, вне всякого сомнения.
– Не смей называть его убогим! – сухо отвечала женщина.
Голос женщины был тоже узнаваемым, и Пряхин, пусть и не сразу, но догадался, что это и есть та самая рыжеволосая скрипачка, которая выступает каждый вечер в «Эльбрусе», та самая, у которой накануне был убит муж. Юлия Глухова, кто же из отдыхающих не знает ее имени и фамилии? Пряхин подался вперед, раздвинул руками ветки и наконец-то увидел тех, чьи голоса слышал.
Юлия была одета в серый плащ и синий берет. Она стояла, прижавшись спиной к одиноко стоящему деревцу, ее красивое лицо выдавало напряжение и гнев. Ветров же казался беззаботным и даже веселым. В сдвинутой на затылок шляпе и в распахнутом пальто он нависал над собеседницей с видом победителя.
– Твой муженек был убогим, и не смей со мной спорить, – продолжал Ветров. – Все знают, как он издевался над тобой. Его капризы и его ревность выводили всех. Но ты, видите ли, не хотела этого признать. Все время говорила, как он тебе дорог, но я в это не верил никогда. Но хватит о твоем Прохоре, давай поговорим о нас!
– Нет никаких нас…
Ветров скрипуче рассмеялся и заявил как будто между прочим:
– А как же та ночь…
Юлия повысила голос и вдруг зло ухмыльнулась:
– Ты заманил меня к себе домой и взял меня силой. Мне противно вспоминать то, что тогда случилось. Ты мерзавец и трус и никогда больше не получишь того, о чем так грезишь. Я не твоя и никогда твоей не буду. И ты напрасно радуешься тому, что Прохора больше нет. Все это время я терпела твои грязные ухаживания лишь из-за того, чтобы ты не рассказал мужу о той злосчастной ночи. Если бы Прохор об этом узнал, его бы это убило. Я не хотела потерять мужа и только поэтому терпела твое присутствие. Теперь же у меня развязаны руки. Я ухожу! Ухожу немедленно! Да-да, я больше ни дня не останусь здесь и уеду. Так что ищи себе новых музыкантов и новый объект для своих грязных похотливых стремлений.
– И куда же ты поедешь? – спросил Ветров с затаенной обидой.
– У меня есть друг, который сможет мне помочь.
Брови мужчины сдвинулись, голос его дрогнул:
– У тебя есть другой мужчина?